Прорыв. Боевое задание

На реке, вправо, появилась лодка не лодка, но что-то вроде этого — нельзя было рассмотреть. Но вот вспыхнула ракета, и Андреев с Игониным увидели лодку, которая пересекала речку с запада на восток. Один человек сидел на носу, а другой стоял и греб шестом. Григорий мог поклясться, что стоял Микола.

Немцы почему-то не стреляли: возможно, приняли бойцов за своих. Те переплыли на западный берег на лодке, теперь вот возвращаются. Над рекой враз вспыхнуло четыре ракеты, и теперь немцы поняли, что ошиблись, и перенесли весь огонь на лодку.

Игонин подтолкнул Григория, помогая ему взобраться на кромку берега, подтянулся сам, а Григорий уже тянул его за руку, помогая залезть на обрыв. В эту самую секунду раздался орудийный выстрел, а немного погодя у моста лопнул, как хлопушка, снаряд.

Двенадцать часов! Сигнал к атаке!

Андреев вскочил на ноги и кинул туда, где должны быть окопы, одну за другой две гранаты, и тут же растянулся на сухой пыльной земле, обдирая колени. Бросил гранаты и Петро, тоже прижался к земле рядом с Григорием. Взрывы слились в единый гром, огонь плеснулся в стороны.

— Не отставай! — крикнул Петро, пружинисто вскочил и, оттолкнувшись от земли, ринулся вперед, свалился в окоп. Но в нем никого не было. Григорий прыгнул в окоп с разбегу и почувствовал, что встал не на землю, а на что-то мягкое и неудобное. Похолодел от догадки — это же мог быть труп пулеметчика. Хотел выскочить обратно, а слева по окопу полоснула автоматная очередь. Пуля жикнула мимо уха. Андреев инстинктивно присел. Игонин выстрелил наугад, в автоматчика. В ответ фашист закатил более длинную, истеричную очередь. Если бы друзья вовремя не пригнулись, то неизвестно, увидели бы они рассвет или нет. Очередь оказалась прицельной. С Игонина сбило пилотку. Он шарил по дну окопа, пытаясь ее найти, и попал пальцами в лицо убитого пулеметчика, отдернул руку и брезгливо сплюнул.

Вся группа лейтенанта Тимофеева переправилась через речушку.

И гранатные взрывы вперемежку с винтовочной и пулеметной перепалкой гремели теперь со всех сторон. Казалось, что окопчик, где притаились Игонин с Андреевым, был центром всего этого огневого ада.

Автоматчик попался отчаянный. Бежать он будто не собирался, жарил и жарил по окопчику. Игонина это взбесило.

— Трахни в него, падлу, раза два, — сказал он Григорию. — Отвлеки. Я его сейчас с землей смешаю. Он у меня узнает Петьку Игонина.

Петро вывалился из окопа и пополз, норовя зайти автоматчику вбок. Григорий пристально вгляделся и вроде бы разглядел в непрочной темноте фашиста — метрах в двадцати что-то маячило, голова не голова, во всяком случае похоже. Навел винтовку и выстрелил. Ага! Фашист спрятался и разразился очередью из автомата.

Еще выстрелил. Фашист опять огрызнулся. Так и продолжалась дуэль, пока не грохнула граната Игонина. Косматый огонь будто слизнул автоматчика.

Между тем колонна Анжерова докатилась до реки и начала переправу. Сразу стало шумно — бойцы кричали на все лады. Все слилось в один бестолковый неугомонный гул — крики, выстрелы, взрывы.

Когда первые ряды авангарда ворвались на восточный берег — силуэты на фоне неба были очень хорошо видны, — Андреев выскочил из окопчика и, боясь, как бы его не приняли за немца, заорал, размахивая над головой винтовкой:

— Сюда, братцы! Сюда!

За спиной тяжело перевел дыхание откуда-то взявшийся Игонин, потащил Григория за собой, торопливо объясняя:

— Будет ярмарка, как бы не потерять друг друга. Держись за меня.

Часть авангарда рванулась в брешь, прорубленную гранатами Игонина и Андреева. Атака бурно кипела по всему берегу. Переправлялись основные силы. Из лесу бухнул миномет, мина провыла над головами и раскололась где-то на бугре. Вторая хрястнула уже ближе к реке, отгорев моментальным рваным всплеском

Игонина и Андреева подхватил людской водоворот, потащил неудержимо к лесу, который густел недалеко, манил к себе. До леса было уже рукой подать, когда на опушке загремел пулемет. Движение застопорилось. Боец, бежавший рядом с Андреевым, громко вскрикнул и упал.

— Ложись! — крикнул Игонин. Передние залегли. Задние замешкались, на них напирали следующие.

Пулемет бесновался.

Тогда кто-то зычно скомандовал:

— Обходи! Слева! Не задерживаться!

Часть атакующих на этом участке, не успевшая залечь, шарахнулась влево, где сомкнулась с основным потоком. Там наконец были подавлены все огневые точки, и люди беспрепятственно устремились в лес.

На участке, где находились Игонин и Андреев, атакующие никак не могли подняться из-за пулемета. Несколько смельчаков, не ожидая команды, поползли вперед, чтоб забросать пулемет гранатами. Но сам фашист не рассчитывал долго задерживаться. Он же видел, что бой проиграй и пора уносить ноги. Так он и сделал: бросил пулемет и пустился наутек, в спасительную темень леса.

Но навредил он сильно: задержал группу атакующих. Колонна исчезла в лесу, а группа отстала.

После того как выяснилось, что пулеметчик удрал, бойцы поднялись и, не отставая друг от друга, побежали к лесу.

В лесу было темнее и теплее, нежели на открытой местности. Опешили, рассчитывая догнать колонну. Однако скоро вымотались. Идти трудно, тем более напролом. Под ногами путаются сучки, ветки безжалостно бьют по лицу, того и жди без глаз останешься.

А бойцы были утомлены боем, бессонной ночью. Брели, по привычке ждали команды. Команду никто не подавал. Кто ее должен подать? Может, некому ее подать? Может, было кому, да только сам он ждал, думал, что есть же здесь кто-нибудь постарше его по званию?

Не выдержал Игонин. В ботинках у него хлюпала вода, портянка сбилась комком в носу ботинка. Вообще у Петра с портянками всегда не ладилось. До армии о портянках не имел понятия, а в армии не сумел, научиться хорошо и прочно накручивать. Сколько ни старался — не получалось. Сейчас, хромая и держась за плечо Андреева, вполголоса ругал Самуся за то, что тот еще в мирное время не разрешил поменяться ботинками с одним парнем из второго взвода. Не вмешайся Самусь, у него, Игонина, не терло бы сейчас ногу. И привала, как назло, нет. В тартарары, что ли, провалились все командиры или голоса посрывали в атаке?

— Какого черта! — ругнулся Петро, споткнувшись об очередной сучок, и упал бы, если бы не поддержал Андреев. — Есть хоть живая командирская душа или нет? Ноги у нас не железные, нервы не воловьи, пора и отдохнуть. Давай, Гришуха, командуй привал.

Андреев сам не меньше Игонина вымотался за эту бешеную ночь. От ходьбы согрелся, согрелась и мокрая гимнастерка, видно, от этого зудило тело.

— Я-то при чем тут? — удивился Григорий.

— Кто-нибудь должен быть при чем, как ты считаешь? Пусть потом кричат на меня, но идти я больше не могу.

Вздохнув глубоко, он неожиданно гаркнул во всю мощь легких:

— Привал!

Команду ждали и безропотно подчинились ей. Никто не взял под сомнение, по какому праву ее красноармеец подал. Если скомандовал, значит, имел право. Как же иначе? Утром можно разобраться, а сейчас отдыхать.

Григорий и Петро привалились спинами к сосновым стволам, вздохнули облегченно. Игонин достал из кармана брюк сухарь с ладонь величиной, разломил пополам. Сухарь намок, но не рассыпался на крошки. Взяв срою долю, Григорий ощутил мучительное желание затолкнуть в рот сразу всю половину, даже кисловатая слюна появилась. Закусил немного еще на посту, вместе с Синицей, а потом завертелось-закрутилось.

Отломил крошку, кинул в рот и не заметил, как проглотил. Не раздумывая, чтоб не мучить себя, двумя глотками расправился с сухарем. Облизнулся. Голод только усилился. Тело, распаленное ходьбой, понемногу остывало, и Григорий почувствовал на себе неприятное, мокрое белье. Когда уходили с танкистом, отдал свою скатку Синице. Тот согласился донести ее до встречи на восточном берегу. Где же он, этот Синица? Где Самусь? Кажется, он обиделся, что Григорий с Игониным напросились в группу Тимофеева. Почему не остались во взводе? Что, Тимофеев лучше его, Самуся? А взводу ведь тоже предстояло горячее дело. Самусь даже не взглянул на Андреева, когда тот козырнул на прощание, уходя с Тимофеевым. Где сейчас батальон? Есть ли кто знакомый среди отставших? А Костя-танкист? Последний раз видели его еще на том берегу, когда он приказал Игонину и Андрееву переправляться первыми.