Прорыв. Боевое задание

Между тем Анжеров, получив какие-то распоряжения от комиссара, круто повернулся и заспешил к своим бойцам. Капитана сопровождал танкист Костя Тимофеев.

— Смотри, Петро, танкист!

— Где? — встрепенулся Игонин и, заметив танкиста, сказал: — Мать честная! Значит, живем!

Анжеров отвел батальон поглубже в лес, выстроил на маленькой лужайке. Бойцы ждали. У Анжерова за последние дни обострились скулы, а щеки ввалились, под глазами — синева усталости. Но он по-прежнему подтянут и опрятен.

По привычке порывисто спрятал руки за спину, негромко, с хрипотцой произнес:

— Будем откровенны, друзья: положение у нас трудное, но не безвыходное.

Игонин наклонился к Андрееву:

— Сейчас просветит — будь спокоен!

Затаил дыхание Тюрин: уж коли капитан собрался речь держать, значит, это важно, и обойтись без нее нельзя. Григорий заметил, как притих батальон и бойцы ловили каждое слово командира. Сам Андреев поймал себя на мысли, что ждал от капитана такого выступления. Ждал потому, что верил ему. Если положение тяжелое, то лишь недалекий и неумный командир откажется поговорить с бойцами по душам.

— Враг рвется на восток, — продолжал Анжеров. — У него превосходство в технике, за ним преимущество первого удара. Мы терпим неудачи. На нашем участке фронта фашистам удалось отрезать значительную группу войск от основных сил. Враг занял Белосток и торопится сюда. Вопрос стоит так — либо жизнь, либо смерть. По приказу штаба прорыва все подразделения выдвигаются на боевую позицию. Нашему батальону приказано прочесать лес, собрать неорганизованных и сформировать из них роты. Времени мало, работы много. Требую четкости и железной дисциплины. Вопросы? Нет. Командиры рот ко мне.

Итак, сегодня ночью роты пойдут на прорыв. Задача поставлена, тяжелая неопределенность развеяна. Совсем немного сказал капитан, а настроение поднялось заметно. Велика сила умного и вовремя сказанного слова, и Григорий особенно остро ощутил это сейчас. Будто слова Анжерова имели невидимую лечебную способность, они просветлили мысли, растворили на душе горечь растерянности. Так и лекарство утоляет боль. Такую бы силу и ему, а?

Командиров взводов вызвали на совещание, каждому из них вручили приказ.

Самусь имел основания быть недовольным: взвод ставили на охрану штаба. Хотелось самостоятельного дела, и чтоб было оно погорячее. Но придется охранять штаб.

Недоволен был и Игонин. Сонную работенку подсунули. «Да разве нам что путное давали когда? — ворчал про себя Петро. — Ни черта не давали, все куда-нибудь в сторону суют. И Самусь тоже хорош. Пошел бы к Анжерову, доказал бы ему, что мы не лыком шиты».

— Черт те что! — уже вслух невзначай обронил Игонин.

Андреев удивился: Петро сам с собой начинает разговаривать.

— Чего зыришься? — недовольно спросил Игонин. — Вытаращил зенки, как тот цыган!

— Какой цыган?

— А тебе не все равно?

— Ось так и моя Явдоха, — вмешался Синица. — Никогда не видгадаешь, с якого боку она к тебе причепится.

— Погоди, ты это про меня? — свел к переносью брови Петро.

— Да хиба ж ты Явдоха? — улыбнулся Синица.

— Смотри! — погрозил пальцем Игонин. — Я подначек не люблю. Намотай это себе на ус. А усов нет, приобрети. Ясно?

— Экий ты, право! Явдоха — это моя жинка. Не жинка, а черт без хвоста.

— Да ты женат ли? — усомнился Петро.

— Я ж не такий дурень, як ты аль Микола. Ни, я не дурень. Я женився. Явдоха смазлива да ядрена — ого-ю-го! Пока, соображаю, я в армии служу, вона без меня якого-нибудь хлопчика пидцепит, и останусь я с дулей. Эге же, нет! Женився, ничого, жизнь сладкая, правда, не дюже, а все же таки! Тут Василь Убиймуха, сусид мой, зовет в свою хату. Ну, я пийшол. У него дружки, горилка, потом писни спивали. К своей Явдохе явился я с першими кочетами.

Синица расстегнул гимнастерку, обнажил правое плечо и, Показав на белый шрамчик, спросил:

— Бачите?

— Бачим, бачим! — восторженно отозвался Петро. — Вот это Явдоха так Явдоха, я понимаю. Чем она тебя так?

— Кочергой, — высказался мрачный Микола.

— Нет, поленом, — улыбнулся Андреев.

— Ни, — мотнул головой Синица, застегивая гимнастерку. — Будильником.

— Хо! Будильником?! — Петро помотал головой, словно стряхивая с лица паутину, и подавился смехом. Улыбнулся даже Микола.

— Я на порог, — рассказывал Синица, — а она, подлюка, караулила меня и ка-ак шваркнет будильником.

— Ну, а ты? — давился смехом Петро.

— А шо я? Ну, шо я? Мое дило телячье.

Смеялись над Синицей от души. Григорий давно так не смеялся, даже скулы заболели. Вроде для смеха и время самое неподходящее, а вообще-то когда оно будет подходящее? Тюрин повизгивал, как маленький поросенок, и все хватался за живот.

— Вот уморил так уморил, — сказал он Григорию, просмеявшись и вытирая слезы.

Но веселое настроение перебил Самусь, сегодня он какой-то сердитый, колючий. Обстановка такая, что плакать хочется, зубами скрипеть от злости, а они ржут, как в цирке. Другим взводам дело поручили, тут же будто заколдованный круг — из сторожей не выходишь. И Самусь с ходу распределил посты. Тюрина с Игониным послал на опушку леса, откуда можно было наблюдать в бинокль вражеский берег. Один из бойцов ушел часовым к двум грузовикам с имуществом. Григорий с Синицей должны были через два часа сменить Игонина с Тюриным. Отдыхал пока и Микола.

Григорий выбрал укромное местечко под кустом орешника, вытащил из противогазной сумки «Дон-Кихота» и лег на живот, положив книгу перед собой. Когда-то он читал эту книгу знаменитого испанца, и сейчас захотелось просто полистать ее и перечитать некоторые места. Стоило Андрееву прочитать одну страницу, как он забыл обо всем на свете, и ничего, казалось, не было для него важнее, чем причуды рыцаря печального образа и его простоватого, но хитрого друга. Григорий не замечал, как Синица пристально и недоверчиво посматривает на него, видимо, пытаясь понять: какая же сила прилепила Андреева к книге? Сам Синица и в доброе-то время не очень был охоч до чтения, а тут война, неподалеку стреляют — до книг ли?!

Синица уже сделал один оборот вокруг куста, под которым лежал Андреев, не решаясь подойти ближе. Потом еще раз обошел куст, сужая круг, и наконец присел перед Григорием на корточки.

— Послухай, — сказал Василь почтительно. — Шо це воно такэ?

Андреев поднял на него глаза:

— Это, что ли? — и показал на книгу. Синица кивнул головой, подтверждая.

— «Дон-Кихот Ламанчский».

— Хто, хто?

— «Дон-Кихот».

— Уразумел. А на кой ляд он тоби?

Андреев пожал плечами: что ответить Синице? И нужно ли рассказывать, что страстью к книгам он заболел еще в детские годы? Помнится, в седьмом классе его записали во взрослую библиотеку. Детская была бедноватой, он ее почти всю перечитал, а взрослая — это совсем другое дело! Боялся, что старенькая, в очках библиотекарша передумает, возьмет да скажет: «А тебе, мальчик, надо в детскую». Но она выписала абонемент. Он уже подсмотрел себе книгу — Жюль Верн «Таинственный остров». Домой летел не чуя ног от радости. Ни за что не брался, пока в два дня не проглотил эту книгу, ему даже жалко было расставаться с нею. Когда принес на обмен, старая библиотекарша учинила экзамен по этой книге. И убедившись, что прочитана она добросовестно, разрешила выбрать новую. Об этом рассказать Синице? Не стоит.

— Он хочет показать, что грамотнее всех, — вставил Микола, который лежал неподалеку и слышал весь разговор. Григорий нахмурился. Синица поднялся и шагнул к Миколе, но остановился, покачал осуждающе головой и вздохнул:

— Ох, Микола, Микола. Тяжелый ты чоловик!

Григорий обиделся. Ничего он не хотел показать, просто ему радостно было встретиться со старым знакомым — Дон-Кихотом. Микола стал неприятен ему: зачем в человеке видеть обязательно только плохое? Ну его к дьяволу, не думать лучше о нем.

Кстати, появился Самусь и повел Григория с Синицей на смену Игонину и Тюрину.