Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 11 из 16

В ряде обществ она проявляет себя в виде международных войн. Чем более велик и глубок по своей сути переход, тем больше насилия содержится во взрыве революций, войн и преступности и наказаний, если двое последних не потонут в океане массовой жестокости войн и революций. Такие периоды всегда оставались в памяти как времена жестокости, грубости и зверства, не сдерживаемых ничем, кроме взаимного принуждения и обмана.

Еще одним следствием переходных периодов является рост душевных болезней и самоубийств. В перезревшей чувственной культуре общественная жизнь становится такой сложной, борьба за чувственное счастье – такой острой, потребность в удовольствии настолько нарушает ментальное и моральное равновесие, что разум и нервная система множества людей не могут выдержать огромного напряжения, которому они подвергаются; поэтому они становятся склонными к извращениям или даже ломке личности. Будучи лишены общепринятых норм и ценностей – научных или философских, религиозных или моральных, или ценностей какого-либо другого рода – и окруженные хаосом конфликтующих норм и ценностей, эти индивиды оказываются без какого-либо авторитетного руководителя или надындивидуального правила. В этих условиях они неминуемо становятся неустойчивыми и молятся на случайный личный опыт, мимолетные фантазии и конфликтующие чувственные импульсы. Как лишенную руля лодку, оказавшуюся в море, такого человека качает туда-сюда силою обстоятельств. У него нет стандарта, по которому можно понять, насколько последовательны его действия и к чему он стремится, он становится непоследовательным и неинтегрированным комплексом случайных идей, убеждений, эмоций и импульсов. Неизбежным следствием этого является рост дезинтеграции и дезорганизации. Ко всему этому необходимо добавить болезненный шок, который беспрерывно разрушает его разум и нервную систему среди хаотичной и жестокой борьбы, сопровождающей переходный период. Мы хорошо знаем, что необходимой предпосылкой здравого и интегрированного ума является присутствие социальной стабильности и не вызывающих сомнения общепринятых норм. Когда они начинают разрушаться, за этим обычно следует возрастание нервных срывов, и оба эти явления продолжают прогрессировать. Нервные срывы являются еще одним аспектом разрушения социокультурного порядка.

В свете этой теории ясно, почему происходит рост душевных болезней, особенно в последние несколько десятилетий; почему у мужчин более высок уровень заболеваемости душевными болезнями, чем у женщин; и почему почти все психозы (за исключением старческих психозов и других, связанных с мозговым артериосклерозом), такие как помешательство в юном возрасте (dementia precox), умственная неполноценность, эпилептические психозы и психопатические психозы находят свои жертвы среди молодых возрастных групп от 10 до 30 лет. Эта теория объясняет, почему, как и в случае самоубийств, индивиды, состоящие в браке, дают наименьший процент душевнобольных; далее идут по возрастающей вдовые и потом одинокие; наибольший процент приходится на разведенных, то есть на тех индивидов, которые прошли через мучительный опыт дезинтеграции семейной солидарности, возможно, сопровождавшийся скандалом. Эти люди стали свидетелями ломки одной из важнейших социокультурных ценностей – священности и нерушимости брака. В некоторых, хотя и не во всех аспектах, рост, падение и распределение душевных болезней идет параллельно с движением и распределением самоубийств. В обоих случаях мы имеем один и тот же фактор – дезинтеграцию норм и ценностей данной культуры или общества. Нам хорошо известны две основных причины двух главных форм суицида, так называемых «эгоистического» и «анемического» типов. Когда система норм и стандартов претерпевает шок и становится дизинтегрированной, кривая анемических самоубийств неизменно идет вверх. Является ли причиной шока экономическая паника и резкий переход от экономического процветания к депрессии или неожиданный переход от депрессии к процветанию, или еще что-либо, он всегда сопровождается ростом самоубийств. Так как дезинтеграция, сопровождающая переход от одной фундаментальной формы культуры к другой, бесконечно более велика, чем единичная экономическая, политическая или какая-либо другая частичная дезорганизация или шок, необходимо ожидать, что рост кривой суицидов в такие периоды будет сильно возрастать. Мы также знаем, что главным фактором так называемого эгоистического самоубийства является рост психосоциальной изоляции индивида. Когда его тесные социальные связи ослаблены или порваны – с членами его семьи или с другими близкими – и он становится чужим в своем окружении, то у него начинает расти чувство психосоциальной изоляции, а вместе с ним и вероятность стать жертвой суицида. Полное психосоциальное одиночество – это неподъемная ноша. По этой причине атеисты чаще совершают самоубийства, чем верующие; среди верующих члены свободных деноминации, которые меньше «скрепляют» своих членов, чем, например, Римская католическая церковь, демонстрируют более высокий уровень самоубийств, чем менее свободные деноминации. Это объясняет, почему среди одиноких людей выше уровень суицида, чем среди состоящих в браке, а среди бездетных семей уровень самоубийств выше, чем у имеющих детей; а также почему особенно высок уровень самоубийств среди разведенных – людей, у которых самые тесные социальные связи были порваны в условиях скандала или, возможно, остракизма.

В свете этих факторов было бы чудом, если бы суицид не увеличился за последние десятилетия, и также будет удивительно, если он не продолжит расти вместе с прогрессирующей дезинтеграцией чувственных культурных ценностей и социальных стандартов…

Самый кровавый кризис самого кровавого столетия.





Теперь давайте посмотрим, подтверждает ли история предыдущие предположения. Начнем с тенденций войн и революций. В этой верификации мы будем рассуждать с точки зрения науки и будем избегать ловушки иллюстративных методов. История человечества содержит столько войн и внутренних беспорядков, что, кажется, всегда можно найти несколько из них, которые подтвердят ту или иную точку зрения, какой бы ложной она ни была. Вместо этого мы рассмотрим все войны и революции греко-римской и западной культур с 500 г. до Р. Х. и до настоящего времени. Таким образом, мы избежим предвзятости одностороннего выбора подтверждающих случаев и сможем изучить главные тенденции этих феноменов за продолжительный период времени и адекватной перспективе.

Военные тенденции.

Используя этот надежный метод, автор исследовал все войны, известные в истории Греции. Рима и стран Запада с 500 г. до Р. Х. и до 1925 г. Это дает нам 967 важных войн. Каждая из них была рассмотрена с точки зрения продолжительности, размера армий и жертв. Беря за единицу измерения войны количество жертв на миллион соответствующего населения, получаем следующие «значимости» войн для каждого столетия. Для Греции: в пятом веке до Р. Х. показатель значимости войн был равен 29; в четвертом столетии до Р. Х. от 48 до 36; в третьем столетии – 63; в первом веке до Р. Х. – 33; в первом веке после Р. Х. – 5; в третьем веке – 13. Если мы возьмем всю Римскую империю, то соответствующие показатели, естественно, намного ниже: 3 в первом веке до Р. Х.; 0,7 – в первом веке после Р. Х.; 1,3 – в третьем веке после Р. Х. Конечно, Империя в целом наслаждалась «pax Romana». Для Европы показатели движения войн при аналогичном измерении, а именно при подсчете жертв на миллион соответствующего населения, следующие: 12 веке после Р. Х. – от 2 до 2,9; в тринадцатом – от 3 до 5; в четырнадцатом – от 6 до 9; в пятнадцатом от 8 до 11; в шестнадцатом – от 14 до 16; в семнадцатом – 45; восемнадцатом – 40; в девятнадцатом – 17. Когда мы подходим к двадцатому веку, то только для первой четверти столетия показатель равен 52.

Если вместо жертв войны на миллион населения взять размер армий, результат будет во многом таким же. Эти цифры дают нам достаточно точное представление об увеличении и уменьшении значительности войн от столетия к столетию. Для Греции и Рима, так же как и для Европы, они показывают, что количество войн особенно увеличивается с небольшим отставанием во времени в периоды перехода от одной формы общества и культуры к другой. Мы знаем, что в Греции пятый и шестой века до Р. Х. были периодом перехода от предыдущей идеациональной к чувственной культуре. Они дают самые высокие показатели значимости войн в истории Греции. Когда в конце четвертого века до Р. Х. чувственная культура стала доминирующей и стабильной, то войн стало меньше. В Риме с третьего по первый век до Р. Х. наблюдался похожий переходный период. Отсюда индекс войны для этих столетий необычайно высок. Первый и второй века после Р. Х. стали свидетелями прочно установившихся чувственной культуры и общества. Соответственно их индексы войны были низкими. Третье столетие стало началом упадка чувственной культуры и установления христианской идеациональной культуры; отсюда и заметный рост кривой индекса войны в третьем веке после Р. Х. В отношении периода с четвертого по шестое столетия мы не располагаем даже относительно надежными фактами. Но велика вероятность того, что эти века были еще более воинственными, чем третий.