Страница 33 из 63
…По-иному закончился поединок с "тиграми" батареи капитана Воскобойника. Прилетевшие "юнкерсы" разбомбили орудия, которые вели огонь по вражеским машинам. Оставалась только четвертая пушка старшины комсомольца Ивана Новикова. Расположенная немного в стороне, она была укрыта во ржи и хорошо замаскирована. А на случай обнаружения противником ее расчет заранее подготовил две запасные огневые позиции.
Семь "тигров" и два "фердинанда" ринулись на замолчавшую после бомбежки батарею… К счастью, старшина был опытным командиром. За бои под Москвой и Сталинградом он уже имел награды: орден Красной Звезды и медаль "За отвагу". За месяц перед боями Новиков вступил в комсомол. Его расчет считался образцовым. Орудие и бойцы стали единым целым. Обращение с пушкой было доведено до автоматизма. Каждый мог заменить любого из товарищей. В прошедших ранее боях расчет достиг такой скорострельности, что казалось, орудие заряжается автоматически. Словом, это был боевой расчет образца 1943 года, прекрасно владевший маневренным, легко маскируемым 76-миллиметровым орудием. Кстати сказать, в первые дни и месяцы войны дивизионные пушки были другие: имея высокий лафет, они легко обнаруживались противником. Бойцы про них говорили с горькой иронией: "Гроза танков, смерть расчету".
На боевом пути расчета "тигры" и "фердинанды" встречались не впервые.
Увидев рвавшиеся к батарее танки, Новиков скомандовал:
– Расчет, к бою! Прямой наводкой, по ближнему танку, бронебойным, прицел… наводить под башню! Огонь!
Наводчик Смагин мгновенно выполнил приказ командира. Прогремел выстрел. Но танк продолжал идти вперед.
– Наводи точнее! Огонь! – спокойно скомандовал Новиков. После этого выстрела из остова машины повалили клубы дыма. Однако второй танк продолжал идти вперед.
Выстрелами срезало и разметало рожь, скрывавшую орудие. Его заметили оставшиеся на бугре "фердинанды" – и рядом с орудийным окопом стали рваться снаряды. Осколком ранило наводчика Смагина. Его наспех перевязали и уложили в ровик, а орудие на руках потащили во второй окоп. Высокая рожь скрыла передвижение, и расчет вышел из-под обстрела.
С новой позиции танки просматривались хуже. Заменивший Смагина боец Хисматулин сделал два выстрела, и оба безрезультатно. Но вот два танка поднялись на гребень холма и стали видны почти полностью. По команде Новикова Хисматулин навел орудие на башню левого "тигра". После второго выстрела танк развернуло, и он врезался в идущую рядом машину. Раздался мощный взрыв. Новиков хотел крикнуть наводчику что-то одобряющее, обернулся к нему, но воздушной волной близкого взрыва был опрокинут на землю.
Очнувшись, командир увидел, что Хисматулин лежит рядом убитый. Снаряды продолжали рваться поблизости. Из расчета остались только он и подносчик снарядов Паршин. Вдвоем они перекатили орудие на последнюю запасную позицию. Тащить по рыхлой земле было страшно тяжело, и оба без сил свалились в вырытый рядом ровик. К счастью, почувствовав отпор, "тигры" пришли в замешательство и на какое-то время замедлили движение. Теперь они шли медленно, высматривая недобитое орудие. Но вот один, осмелев, увеличил скорость и стал быстро приближаться к батарее.
Новикову, наблюдавшему за танком через прицел, казалось, что "тигр" совсем рядом. Он видел, как ствол на башне танка стал разворачиваться прямо на него, сверкнул огнем. Разорвавшимся сзади снарядом ранило Паршипа, который успел поднести Новикову еще один снаряд.
Летящие осколки заставили старшину прижаться к земле. Но он понимал, что надо немедленно выстрелить и подбить надвигавшуюся на пушку грозную машину. Новиков вскочил, стремительно и как-то сразу, одним движением, точно навел прицел на башню танка и рванул спусковой механизм, успев заметить, что орудие "тигра" выстрелило одновременно. Тут же страшный удар лишил его сознания.
Первое, что он увидел, когда очнулся, были дергающиеся в конвульсиях ноги лежащего чуть сбоку умирающего Паршина. С невероятным трудом приподняв голову, старшина увидел, что они оба оказались под станиной своего орудия, которое перевернулось от взрыва выпущенного "тигром" снаряда. Прислушавшись, понял, что танк им подбит – лязганье гусениц сменила зловещая тишина; на несколько мгновений отодвинулась в сторону боль… А затем непосильная, давящая сверху тяжесть снова затмила сознание. Больше Иван Николаевич ничего не помнил.
В страде боев не все сразу становилось известно. В полку посчитали, что Новиков убит, и родители получили похоронку. Тридцать лет спустя я услышал этот рассказ из уст самого Ивана Николаевича Новикова! Не мне, а детям Поныровской школы, разыскавшим ветерана и пригласившим его на встречу в дни тридцатилетия Курской битвы, рассказал бывший старшина об этих событиях.
Никогда не забуду, как в один из первых дней наступления пробирался через поле с несжатой рожью, где только что прошел танковый бой. Хлеба в то лето уродились на курской земле на славу – рожь стояла высокая, почти в рост человека! Но от поля мало что осталось. Безжалостно исполосованное гусеницами тяжелых машин, оно хранило память о последних минутах смертельного поединка. То там, то тут виднелись остовы сгоревших немецких и наших танков. Стоял сильный запах гари. Во ржи лежали убитые: и немцы, и паши – их еще не успели убрать. На лугу за рожью выстроились нескончаемые шеренги сбитых и покореженных березовых крестов: кто-то из танкистов в азарте боя проутюжил гусеницами последнее пристанище оккупантов. Рядом в глубоком овраге – штабель трупов фашистских солдат. Видимо, во время отступления враги не успевали хоронить. Подошел поближе и увидел раздутые, покрытые жуками и мухами трупы. Вонь стояла ужасная! А посмотреть надо: это же враги лежали. Когда-то наглые, самоуверенные, безжалостные, поставившие на колени почти всю Западную Европу, считавшие себя непобедимыми. Одного из солдат, видимо, похоронить все-таки успели – из земли торчал березовый крест. Я прошел почти рядом с ним и прочитал надпись – фамилию, даты рождения и смерти. День и год рождения совпадали с моими. Выходит, встретился с ровесником! Туда ему и дорога! А для остальных и березового креста не будет!
На третий или четвертый день нашего успешного продвижения вперед начальник штаба капитан Агапов и я пробирались к новому расположению штаба дивизиона. Мы спускались по отлогому широкому лугу. Он простирался километра на два-три и упирался в речушку, которая разделяла наши и вражеские войска. За речушкой снова шло ровное, хорошо просматриваемое поле. Мы шли открыто, не маскируясь, считая, что снайпер нас не достанет, да их здесь и не должно было быть у гитлеровцев, враги ведь еще только обживали передний край, а снаряды или мины на двоих тратить никто не станет. Внезапно раздался пронзительный свист над головой, и сзади что-то сильно ударило по земле, но взрыва не последовало. С вражеской стороны долетел негромкий звук выстрела. Немного полежав, мы встали и снова пошли вперед – необычный обстрел нас не испугал. Снова просвистело, и впереди, совсем близко, снова ударило по земле. Значит, метили в нас, но непонятно чем, такого на северо-западе не было…
– Озверели гады! – крикнул мне капитан, упавший, как и я, в густую траву.- Из танка бронебойными болванками стреляют… Подождать надо!
Минуты через три-четыре решили дальше продвигаться по одному, короткими перебежками. Первым вскочил Агапов. Но не успел отбежать и десяти метров, как снова свистнуло и ударило по земле снарядом, а вслед за этим, почти одновременно, раздался звонкий залп стоявших неподалеку противотанковых орудий. Когда потом снова стали продвигаться вперед, никто нас уже не обстреливал. Молодцы артиллеристы! Видно, давно выслеживали обнаглевшего, зарывшегося в землю "тигра": покончили с ним одним залпом. Кстати, это были последние дни пребывания начальника штаба Агапова в нашем дивизионе. Его опять понизили в должности, на этот раз назначив командиром батареи. Через несколько дней он был ранен, но перед этим успел отличиться – когда убило наводчика, сам встал у орудия и с первого же выстрела подбил "тигра". За этот бой капитан был награжден орденом Красной Звезды. Его дальнейшая судьба мне не известна.