Пустышка

Я не хочу быть зависим, хочу быть свободен. Я стремлюсь к тому мгновению Истинной Свободы, которое ощутил во время падения. Поэтому и хочу избавиться от пуповины как можно раньше.

К Свободе… сейчас и во веки веков».

2

13.05.2010 среда

14.18

– Даниил, здравствуйте.

– Здравствуйте, Надежда Сергеевна.

– Зовите меня просто Надей… если никого из персонала поблизости нет.

– Хорошо, Надя.

– Я присяду? А что вы читаете? Можно глянуть? Людмила Улицкая, «Казус Кукоцкого»… хм-м…

– Ваши эмоции выражают удивление. Вам, видимо, непонятен мой выбор литературы?

– Честно говоря, да. Мне почему-то казалось, что вы, Даниил, должны читать что-то очень сложное и специфическое… но никак не Улицкую.

– Сложное и специфическое?

– Ну… что-то вроде трудов Юнга или трактаты по философии на древнегреческом…

– Я не знаю древнегреческого.

– Это я так, к слову. Хотела сказать, что вы, Даниил, показались слишком… э-э… за пределами нормального человека… понимаете?

– Именно поэтому я и нахожусь в НИИ психиатрии.

– Нет-нет, что вы… я не имела в виду, что вы сумасшедший… я просто… хотела… Блин! Опять не то говорю…

– Вы слишком контролируете свою речь. Желая высказаться как можно точнее, вы делаете только хуже. Перестаньте подбирать слова и не бойтесь сказать «не то». Увидите, сразу станет проще.

– Вы правы, Даниил. Вечно я боюсь, что меня не так поймут. Хочу как лучше, а получается как всегда… Не то, что у вас.

– А что у меня?

– Как «что»?! Даже Лев Серафимович подметил. После вчерашнего сеанса, сразу как вы ушли, он просто рвал и метал от гнева… Хотя вы о нём плохо не думайте! Он всегда улыбается, всегда тактичный… Я его вчера впервые таким… таким расстроенным видела.

– За его «улыбкой и тактичностью» прячется страх.

– Вот! Вот именно на такую вашу манеру речи он вчера и злился. Спрашивал меня: «Надюш, слыхала, как этот пацан говорит, а?! Спокойно так, уравновешенно, без каких-либо чувств – будто отвечает на мои вопросы лишь потому, что природа дала ему речевой аппарат. При этом не унижаясь и не высокомерно… Каков наглец! Так говорит, словно является носителем абсолютной истины, которую даже не собирается доказывать. Наглец, каков наглец!»…

– Но вас же, Надя, не злит то, как я говорю?

– Нет-нет, наоборот, восхищает.

– Его задело что-то другое, а моя манера речи лишь повод.

– И что же, по-вашему, Даниил, так задело Льва Серафимовича?

– Нетрудно догадаться, что могло задеть врача, желающего подтвердить или опровергнуть мою болезнь– диагностический тупик… А значит, и шаткое состояние мифа о своём профессиональном всемогуществе, за который люди часто держатся. Думаю, на вчерашнем сеансе произошло почти то же, что и с доктором Головиным.

– А точнее?

– Лев Серафимович наверняка привык к самым разнообразным бредням больного разума – пришельцы, покойники, великие или даже животные. Чтобы сбежать от проблем реального мира, человек погружается глубоко внутрь себя, где может оказаться тем, кем захочет. Но… чтобы там больной не говорил в состоянии бодрствования, под гипнозом сущность трагедии раскрывается. В состоянии транса мозг сам возвращается к «непереваренным» ситуациям, заставившим человека сбежать в сумасшествие – регулярные избиения, холодность матери или жестокость отца. Причём под гипнозом все люди нормальны – от бредовых идей не остаётся и следа… Судя по всему, Лев Серафимович искал в моей истории трагедии, но не нашёл их… а значит, и причин для того, чтобы я сошёл с ума. А если к этому прибавить, что я, скорее всего, мог повторить под гипнозом ту же историю, что рассказываю, находясь «в трезвом сознании и здравом уме»…

– Так вы и сейчас всё можете повторить?

– О том, что было до рождения? Да, конечно… Я всё прекрасно помню.

– Так вы, Даниил, именно из-за этой истории сюда и попали?

– На обследовании в военкомате я сказал, что не имею возможности служить в армии. Когда меня спросили, почему, я объяснил, что это неугодно Вселенной. Меня попросили подождать, а сами позвали психиатра, который меня к тому времени уже осмотрел и дал добро. Когда пришёл врач, а с ним ещё несколько военных, женщина в форме попросила продолжать. Я им стал объяснять, почему не считаю нужным отдавать свой «долг» Родине. Когда я закончил говорить, психиатр сказал, что нужно меня направить на дополнительное обследование сюда, а один из военных начал спорить, желая доказать, что я всего лишь очередной «халявщик». Они долго ругались, после чего всё же решили отправить меня «провериться», на что тот военный окончательно вспылил, пообещав лично следить за моим «диагнозом».

– А с диагнозом, как оказалось, не всё так просто…

– Судя по Льву Серафимовичу, совсем непросто. К сожалению, после вчерашнего сеанса он не сможет быть ко мне объективным.

– Почему вы так думаете?

– Потому что он вряд ли позволит зыбкой почве под ногами пошатнуться, допустив правдивость моего рассказа.

– Рассказа?

– Я имею ввиду записанный на диктофон сеанс, который проводил со мной доктор Головин. Там все мои воспоминания, которые они, конечно же, считают бредом. Лев Серафимович навряд ли признает, что слова на плёнке на самом деле могут быть реальными воспоминаниями… В его практике наверняка не было случаев, когда пациент повторял свою чушь как в сознании, так и под гипнозом. Если допустить реальность моих «фантазий», ему легче уличить меня в мошенничестве или «открыть» новый вид душевной болезни.

– Но как же?! Ведь энцефалограф показывал состояние транса, а его обмануть невозможно!

– А это уже не имеет значение. Так уж устроен человек, что когда перед ним появляется опасность выпасть за переделы зоны своего комфорта, он сделает что угодно, лишь бы не разрушить свой мирок. Так что теперь для доктора Исакова жизненно необходимо понять, каким образом мне удалось обмануть компьютер, и как можно скорее поставить мне диагноз, чтобы можно было и дальше продолжать «жить-не тужить».

– Да уж… Лев Серафимович не тот, кто верит на слово… в отличие от меня.

– Вы мне поверили, Надя?

– Как сказать… если учитывать, что мы находимся сейчас в институте психиатрии… Да и к тому же я почти ничего не поняла из сказанного вами на сеансе… Но по крайней мере я верю в показания компьютера и верю, что существуют вещи, выходящие за рамки человеческого понимания. Господь наш, например. И к тому же…

– Надежда Сергеевна, где вы пропадаете?! Вас куратор давно ищет!

– Уже иду! Даниил, потом договорим, хорошо? Я побежала…

16.58

– Медсестра сказала, что вы меня ждёте.

– Вы, Даниил, заходите, присаживайтесь… У нас с вами есть часик, после чего я вас отпущу обратно в палату, а сам пойду домой. Вы не против со мной пообщаться?

– Нет, не против, доктор.

– Вот и славненько… кхм… Смотрю я вот на… тебя, Даниил, и мне аж глазам больно… Знаешь, такое бывает, когда зимой на улицу выйдешь, а от снежной белизны глаза раскрыть невозможно. Ты такой белый-белый… кожа, волосы, брови, и вдобавок ко всему больничная пижама… И ни тебе ни шрамика, ни родинки… Уму непостижимо, как ты умудряешься к себе внимание не привлекать.

– Я просто пу…

– Да знаю я, знаю! Ты – пустой, поэтому твоя судьба не пересекается с другими судьбами… бла-бла-бла… Я, вообще-то, присутствовал на вчерашнем сеансе… с позволения сказать, гипноза. А если быть ещё точнее, то даже проводил его. И откровенно говоря, хочу признаться, что просто восхищаюсь такой великолепной фикцией… Но даже если ты и в самом деле находился в гипнотическом трансе, то это ещё лучше – для НИИ психиатрии новое открытие на вес золота, знаешь ли… Ты только представь, бредовые идеи прослеживаются даже под гипнозом. Ну разве не прелесть?! Это же сколько докторских? Сколько кандидатских на тебе написать можно?! Но мы сейчас не об этом… Ты мне всё же про шапку-невидимку лучше поведай.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.