Страница 6 из 6
Деннин деловито все осмотрел: могилу, бочку, веревку, перекинутую через сук; проверил толщину веревки и крепость сука.
— Молодец, Ганс! Приведись мне готовить это для тебя, я, верно, не мог бы сделать лучше.
Он громко рассмеялся своей шутке, но мертвеннобледное лицо Ганса было угрюмо и неподвижно, — казалось, лишь трубы страшного суда могли бы вывести его из этой каменной неподвижности. Ганс крепился, но ему было тяжело. Только сейчас понял он, как это трудно — отправить своего ближнего на тот свет. Эдит поняла много раньше, но это не облегчило ей задачи. И сейчас она боялась, что у нее не хватит сил выдержать до конца. Ее то и дело охватывало непреодолимое желание заплакать, закричать, упасть на снег, зарыться в него лицом или броситься бежать — все бежать и бежать, через лес, куда глаза глядят… Только огромным напряжением всех своих душевных сил могла она заставить себя прийти сюда, держаться прямо, делать то, что было нужно. И все время она мысленно благодарила Деннина, видя, как он старается ей помочь.
— Подсади-ка меня, — сказал Деннин Гансу и взобрался на бочку.
Он наклонился вперед, чтобы Эдит было легче накинуть ему петлю на шею, потом выпрямился и ждал, пока Ганс укрепит веревку на суку у него над головой.
— Майкл Деннин, хочешь ли ты сказать что-нибудь? — звонко и отчетливо спросила Эдит, хотя голос ее дрожал. Деннин потоптался на бочке, смущенно глядя себе под ноги, как человек, впервые в жизни собирающийся произнести речь, и откашлялся.
— Я рад, что с этим будет покончено, — сказал он. — Вы поступили со мной по-христиански, и я от души благодарю вас за вашу доброту.
— Да примет Господь Бог душу раскаявшегося грешника! — сказала Эдит.
И, вторя ее звенящему от напряжения голосу, Деннин глухо проговорил:
— Да примет Господь Бог душу раскаявшегося грешника.
— Прощай, Майкл! — крикнула Эдит, и в этом возгласе прорвалось ее отчаяние.
Она всем телом налегла на бочку, но не смогла ее опрокинуть.
— Ганс! Скорей! Помоги мне! — слабо крикнула она.
Силы оставляли ее, а бочка не поддавалась. Ганс поспешил к ней на помощь и выбил бочку из-под ног Майкла Деннина.
Эдит повернулась спиной к повешенному и заткнула уши пальцами. Затем она засмеялась — резким, хриплым, металлическим смехом. Ее смех потряс Ганса: страшнее этого он еще ничего не слышал. То, чего так боялась Эдит Нелсон, пришло. Но даже сейчас, когда тело ее билось в истерике, она ясно отдавала себе отчет в том, что с ней происходит, и радовалась, что сумела довести дело до конца. Покачнувшись, она прижалась к Гансу.
— Отведи меня домой, Ганс, — едва слышно вымолвила она. — И дай мне отдохнуть. Дай мне только отдохнуть, отдохнуть, отдохнуть…
Опираясь на руку Ганса, который поддерживал ее и направлял ее неверные шаги, она побрела вперед по снегу. А индейцы остались и наблюдали в торжественном молчании, как действует закон белых людей, заставляющий человека плясать в воздухе.