Страница 76 из 144
Эта короткая, но страшная гроза сильно наэлектризовала Мюмлу. От волос ее сыпались искры, и каждая маленькая пушинка на ее лапках встала дыбом и дрожала.
"Теперь я заряжена дикостью, - думала она, - и не стану ничего делать. До чего же приятно делать то, что хочешь". Она свернулась на одеяле из гагачьего пуха - как маленькая шаровая молния, как огненный клубок.
Хомса Тофт стоял на чердаке и смотрел в окно; гордый, восхищенный и немного испуганный, он смотрел, как в Долине муми-троллей сверкают молнии.
"Это моя гроза, - думал Тофт, - я ее сделал. Я наконец научился рассказывать так, что мой рассказ можно увидеть. Я рассказываю о последнем нумулите, маленьком радиолярии, родственнике семейства Протозоя... Я умею метать гром и молнии, я - хомса, о котором никто ничего не знает".
Он уже достаточно наказал Муми-маму этой грозой и решил вести себя тихо и никому, кроме себя, не рассказывать про нумулита. Ему нет дела до электричества других - у него была своя гроза. Хомсе хотелось, чтобы вся долина была совсем пустой, - тогда у него было бы больше места для мечтаний. Чтобы придать очертания большой мечте, нужны пространство и тишина.
Летучая мышь все еще спала на потолке, ей не было дела до грозы.
- Хомса, иди сюда, помоги-ка мне! - донесся из сада возглас хемуля.
Хомса вышел из чулана. Притихший, с начесанными на глаза волосами, он спустился вниз, и никто не знал, что он держит в своих лапках грОзы, бушующие в лесах, тяжелых от дождя.
- Вот это гроза так гроза! Тебе было страшно? - спросил хемуль.
- Нет, - ответил хомса.
Ровно в два часа рыба Филифьонки была готова. Она запрятала ее в большой дымящийся коричневый пудинг. Вся кухня уютно и умиротворенно благоухала едой и стала самым приятным и безопасным местом в мире. Ни насекомые, ни гроза сюда попасть не могли, здесь царила Филифьонка. Страх и головокружение отступили назад, ушли, запрятались в самый дальний уголок ее сердца.
"Какое счастье, - думала Филифьонка, - я больше не смогу заниматься уборкой, но я могу готовить еду. У меня появилась надежда!"
Она открыла дверь, вышла на веранду и взяла блестящий латунный гонг Муми-мамы. Она держала его в лапе и смотрела, как в нем отражалась ее ликующая мордочка, потом взяла колотушку с круглой деревянной головкой, обитой замшей, и ударила: "Динь-дон, динь-дон, динь-дон! - разнеслось по всей долине. - Обед готов! Идите к столу!"
И все прибежали с криком:
- Что такое? Что случилось?
А Филифьонка спокойно ответила:
- Садитесь за стол.
Кухонный стол был накрыт на шесть персон, и Онкельскруту было отведено самое почетное место. Филифьонка знала: он все время стоял у окна и беспокоился, что сделают с его рыбой. А сейчас Онкельскрута впустили в кухню.
- Обед - это хорошо! - сказала Мюмла. - А то сухарики с корицей никак не идут к огурцам.
- С этого дня, - заявила Филифьонка, - кладовая закрыта. В кухне распоряжаюсь я. Садитесь и кушайте, пока пудинг не остыл.
- А где моя рыба? - спросил Онкельскрут.
- В пудинге, - ответила Филифьонка.
- Но я хочу ее видеть! - жалобно сказал он. - Я хотел, чтобы она была целая, я съел бы ее один!
- Фу, как тебе не стыдно! - возмутилась Филифьонка. - Правда, сегодня день отца, но это не значит, что можно быть таким эгоистом.
Она подумала, что иногда нелегко угождать старикам и следовать всем добрым традициям.
- Я не стану праздновать день отца, - заявил Онкельскрут. - День отца, день матери, день добрых хомс! Я не люблю родственников. Почему нам не отпраздновать день больших рыб?
- Но ведь пудинг очень вкусный, - сказал хемуль с упреком. - И разве мы не сидим здесь как одна большая счастливая семья? Я всегда говорил, что только Филифьонка умеет так вкусно готовить рыбные блюда.
- Ха-ха-ха! - засмеялась польщенная Филифьонка. - Ха-ха -ха! - И взглянула на Снусмумрика.
Ели молча. Филифьонка суетилась между плитой и столом: подкладывала еду на тарелки, наливала сок, добродушно ворчала, когда кто-нибудь проливал сок себе на колени.
- Почему бы нам не прокричать "ура!" в честь дня отца? - вдруг спросил хемуль.
- Ни за что, - отрезал Онкельскрут.
- Как хотите, - сказал хемуль, - я только хотел сделать всем приятное. А вы забыли, что Муми-папа тоже отец? - Он серьезно поглядел на каждого из сидевших за столом и добавил: - У меня есть идея: пусть каждый сделает приятный сюрприз к его возвращению.
Все промолчали.
- Снусмумрик может починить мостки у купальни, - продолжал хемуль. - Мюмла может выстирать одежду, а Филифьонка сделает генеральную уборку...
Филифьонка даже уронила тарелку на пол.
- Ни за что! - закричала она. - Я больше никогда не буду делать уборку!
- Почему? - удивилась Мюмла. - Ведь ты любишь наводить чистоту.
- Не помню почему, - ответила Филифьонка.
- Совершенно верно, - заметил Онкельскрут, - нужно забывать обо всем, что тебе неприятно. Ну я пойду, порыбачу, и если поймаю еще одну рыбу, съем ее один. - И пошел, не сняв с шеи салфетку.
- Спасибо за обед, - поблагодарил хомса и шаркнул лапкой.
А Снусмумрик вежливо добавил:
- Пудинг был очень вкусный.
- Я рада, что тебе понравился, - сказала Филифьонка рассеяно. Она думала о другом.
Снусмумрик зажег свою трубку и медленно направился вниз к морю. В первый раз он почувствовал себя одиноким. Подойдя к купальне, он распахнул узкую рассохшуюся дверь. Пахнуло плесенью, водорослями и летним теплом. Запах наводил тоску.
"Ах домА! - подумал Снусмумрик. Он сел на крутую лесенку, ведущую к воде. Перед ним лежало море, спокойное, серое, без единого островка. - Может, не так уж трудно найти Муми-тролля и вернуть домой. Острова есть на карте. Но зачем? - думал Снусмумрик. - Пусть себе прячутся. Может, они хотят, чтобы их оставили в покое".
Снусмумрик больше не искал пять тактов, решив, что они придут сами, когда захотят. Ведь есть и другие песни. "Может быть, я поиграю немного сегодня вечером", - подумал он.
Стояла поздняя осень, и вечера были очень темные. Филифьонка не любила ночь. Нет ничего хуже - смотреть в полный мрак, это все равно что идти в неизвестность совсем одной. Поэтому она всегда быстро-быстро выставляла ведро с помоями на кухонное крыльцо и захлопывала дверь.
Но в этот вечер Филифьонка задержалась на крылечке. Она стояла, вслушиваясь в темноту. Снусмумрик играл в своей палатке. Это была красивая и странная мелодия. Филифьонка была музыкальна, хотя ни она сама, ни другие об этом не знали. Она слушала затаив дыхание, забыв про страх. Высокая и худая, она отчетливо выделялась на фоне освещенной кухни и была легкой добычей для ночных страшилищ. Однако ничего с ней не случилось. Когда песня умолкла, Филифьонка глубоко вздохнула, поставила ведро с помоями и вернулась в дом. Выливал помои хомса.
Сидя в чулане, хомса Тофт рассказывал: "Зверек притаился, съежившись, за большим горшком у грядки с табаком для Муми-папы и ждал. Он ждал, когда станет наконец большим, когда не надо будет огорчаться и ни с кем считаться, кроме себя самого. Конец главы".
Само собой разумеется, что ни в маминой, ни в папиной комнатах никто не спал. Окно маминой комнаты выходило на восток, потому что она очень любила утро, а папина комната была обращена на запад - он любил помечтать, глядя на вечернее небо.
Однажды в сумерках хемуль прокрался в папину комнату и почтительно остановился в дверях. Это было небольшое помещение со скошенным потолком - прекрасное место для уединения. Голубые стены комнаты украшали ветки странной формы, на одной стене висел календарь с изображением разбитого корабля, а над кроватью была помещена дощечка с надписью: "Хайг. Виски". На комоде лежали забавные камешки, золотой слиток и множество всяких мелочей, которые оставляешь, если собираешься в дорогу. Под зеркалом стояла модель маяка с остроконечной крышей, маленькой деревянной дверью и оградой из латунных гвоздей под фонарем. Тут был даже переносной трап, который Муми-папа сделал из медной проволоки. В каждое окошечко он вклеил серебряную бумажку.