Страница 25 из 27
Оля подула на костяшки и призналась:
— Я раньше, когда на съемки ходила куда-нибудь далеко от дома, баллончик брала. С карбозолью. За пояс суну, сверху майкой прикрою — всегда под рукой…
— С чем баллончик? — живо заинтересовался Нилка.
— С карбозолью. Жидкость такая, чтобы клопов и тараканов морить… Конечно, это не газ "черемуха", но все-таки…
— Они же большущие, баллоны-то эти, — сказал Федя.
— Всякие бывают. Есть и вот такие. — Оля развела пальцы.
— Дашь мне один? — подскочил на столе Нилка.
— Ох… я не знаю. А ты глупостей с ним не натворишь? Пульнешь в невиноватого…
— Да не пульну! Я в людей-то и не буду! А ес-ли те… ну, пришельцы… Вдруг по правде захотят меня утащить…
Федя увидел, что Борис еле сдерживает смех. И сам закашлялся. Но Оля сказала серьезно:
— Я лучше вот что придумала. У мамы театральный грим есть, можно точно под цвет кожи подобрать. И никто твою отметину не разглядит: ни люди, ни инопланетяне.
— Правда? — обрадовался Нилка. — Ой, а если смоется?
— Снова замажешь. Я тебе весь тюбик отдам.
Оля сбегала за коробкой с гримом. Включила лампу-пятисотку и при ярком, как в хирургической палате, свете "заштукатурила" Нилке ногу. Вполне удачно. Черные родинки, если очень приглядеться, еще можно было рассмотреть, но коварный белый кружок исчез без следа. Нилка радостно попрыгал.
Федя сказал задумчиво:
— А может, и не надо бы тебе прятаться? Вдруг это твоя звездная судьба, зачем от нее убегать?
Нилка тоже стал задумчивым.
— Я раньше про это так же думал: может, не стоит? А сейчас ни за что не хочу на другие планеты… без вас…
Он засмущался, засопел, стал раскручивать подвернутую штанину… Борис подошел к Нилке сзади. Выпрямил его. Взял за плечи. Уперся подбородком в его лохматое темя. Сказал вроде бы шутя, а на самом деле очень даже всерьез:
— Великий Нил. Ты такой мудрый, а одной вещи не понимаешь: никаким инопланетянам мы тебя никогда не отдадим…
Сказки и были города Устальска
Договорились, что в десять утра соберутся у Оли. Федя и Борис прикатили на "Росинанте" минута в минуту. Нилка примчался через полчаса. Взъерошенный и виноватый.
— Проспал. Мы с папой до ночи одной такой работой занимались важной… — Он затоптался, завздыхал под насупленными взглядами. — Зато я к съемке готовый, вот…
Был он такой, как при первом знакомстве в лифте. Только рубашка не навыпуск, а завязана лихим узлом на животе. И бинта не было — грим наглухо скрыл белую отметку.
Нилке объяснили, что комбинированной съемки сегодня не будет. В том-то и причина общего кислого настроения, а вовсе не в его, Нилкином, опоздании. Дело сорвалось, потому что пропал задник — черный кусок материи размером два на два метра. Это была старая штора для затемнения в кабинете физики. Оля специально выпросила ее в школе: надо, мол, чтобы снимать хитрые трюки. А неделю назад, оказывается, на эту "мануфактуру" наткнулась в шкафу Олина мама. Решила, что ненужная вещь, и не долго думая утащила в свой театральный коллектив. И требовать назад уже поздно, потому что из шторы сшита черная монашеская ряса для спектакля "Каменный гость".
— Я прямо чуть сама не окаменела…
Видимо, был у Оли с матерью крупный разговор, потому что даже сейчас она сердито кусала костяшки. Нилка же радовался, что на него не сердятся.
— Можно с'скинуться и купить черный материал. У меня десять рублей есть…
— Ты, Нил, наверно, правда инопланетянин, — печально сказала Оля. — Где ты сейчас купишь нужную ткань? Тем более, что годится не всякая, а бархат или фланель… Не обижайся, пожалуйста, на "инопланетянина"…
— Я не обижаюсь! Зовите меня хоть как, хоть не Нил, а Миссисипи Аркадьевич! Я только думаю: что же делать? Должна же быть какая-то аль-тер-на-тива…
Все слегка развеселились. Из-за "Миссисипи Аркадьевича" и "альтернативы", которую Нилка произнес безошибочно.
Федя вспомнил:
— Хотите анекдот? Степка недавно из детсада принес… Значит, так. Воспитательница спрашивает: "Дети, кто назовет слова на букву "а"? Ну, все, конечно: "арбуз", "атомоход", "Африка" и даже "абизьяна". А Вовочка руку поднял и говорит: "Альтернатива!" — "Молодец, Вовочка, какой ты умный! А знаешь, что это такое?" — "Знаю. Это когда у мамы карточки на колбасу и она может идти или в этот магазин, или в другой…" — "Но, Вовочка, ведь колбасы ни в том ни в другом все равно нет!" — "А тогда это уже на букву "б". "Бардак"…
— Федор! — сказала Оля.
— Чего?
— Не стыдно?
— А что такое?
— Это непечатное слово! Вовочка не знает, а ты-то…
— Ничего себе непечатное! В газетах то и дело попадается!
— В газетах мало ли какие гадости печатают…
Федя надул губы с видом виноватого дошкольника.
— Ольга Афанасьевна, я больше не буду…
— Сам ты Афанасьевич! Я — Петровна.
— А у нас директор — Ольга Афанасьевна, я привык… Ой, народ, слушайте! Давайте к нам в школу заскочим! Я у Дим-Толя спрошу: может, в нашем кабинете тоже шторы есть ненужные? Хотя бы напрокат! Он мужик добрый, даст…
— Феденька, ты умница!
И они вчетвером отправились в школу номер четыре.
Нилка и Оля, как посторонние, остались на улице. Федя и Борис пошли на разведку. Было гулко, пусто, замусоренно. Зато желтели свежим деревом новые рамы с чистыми стеклами… Кабинет физики оказался заперт. Федя с Борисом заглянули в учительскую и там узрели Ольгу Афанасьевну. Та заулыбалась. Она и вообще-то ничего была директорша, а сейчас, в каникулы, особенно добродушна.
— Соскучились по школе, голубчики?
Федя изложил, что к чему.
— Ох, да ведь Дмитрий Анатольевич в отпуске… А думаете, он дал бы штору?
— Пленку вот подарил же, — опять сказал Федя. — А штору нам только на пару дней.
— Я бы вам свою из кабинета дала, да она цветная. Не подойдет?
— Нет, спасибо…
Оля не очень огорчилась неудачей. У нее был новый план. Сейчас они пойдут на улицу Репина, где торговый центр…
— В этот гадючник! — с отвращением сказал Федя. — Там толпа на толпе и дембили с толстыми шеями жарят шашлыки.
Но Оля возразила, что надо ведь снимать не только сказочные картины города, но и те явления, которые город уродуют. Для контраста. Борис, который очень не хотел, чтобы Оля опять стала печальной, виновато поглядел на Федю:
— Может, правда? Для контраста…
Нилке было все равно, лишь бы с друзьями.
— Горе с вами, — сказал Федя. — Имейте в виду, добром это не кончится.
Толпа на улице Репина была густа. И запахи густы. Пахло разогретым асфальтом, пылью, потом, косметикой и почему-то бензином, хотя машины здесь не ходили. И дымом шашлыков, которые жарили дюжие парни в грязных белых куртках.
Человеческое месиво, покорно отдаваясь жаре, грузно двигалось, завихрялось у лотков и киосков, образуя заторы в проходах между торговыми фургонами. И каждый хотел что-то найти, получить, заиметь или, наоборот, сбыть с рук. Под полотняными навесами и просто на солнце торговали кооператоры: меховыми шапками и майками, свитерами и плавками, пластмассовыми свистульками и картинами с голыми девицами. Здесь было похоже на рынок, но без той веселой пестроты и без всякого намека на романтику, которая чудилась Феде среди базарных рядов… На двух кварталах среди плоских каменных домов, на асфальте без единого кустика, разбухал, будто квашня в тепле, бизнес. Орали динамики студий записи и пунктов проката, голосили продавцы лотерейных билетов и каждому обещали столько счастья, что было удивительно: откуда еще берутся у нас люди, не преуспевшие в жизни?
— Же-вачка! Же-вачка! — монотонно пели растрепанные цыганки. — Мальчики, берите же-вачку!
Между сборчатыми юбками у их мельтешила чумазая курчавая малышня. "Что за люди? — не первый раз уже подумал Федя со смутной тревогой. — Вроде рядом с нами живут, а как с другой планеты…"