Страница 8 из 27
Но Владька не обиделся. А если и обиделся, то немного, как обижается любой из ребят, когда ему не верят.
— Не веришь? А знаешь, как я на нем гонял, когда в Воронеже жили? Там вокруг двора асфальтовая дорожка была. Я на ней каждый поворот знал…
— Да я верю, — пробормотал Генка.
— Я ночью катался, — тихо сказал Владик. — Днем там прохожие ходят, малыши бегают, а я ночью. Мне-то все равно. Хорошо было. Только один раз на какого-то пьяницу налетел. Вот. — Он подтянул узкий рукав футболки, и Генка увидел белый шероховатый рубец. — Это я тогда ссадил, — объяснил Владик. — А ты не веришь.
— Да верю я, — смущенно повторил Генка. И все-таки не удержался, спросил: — А отец-то тебе разрешал?
— Он разрешал. Он меня сам учил, — сказал Владик. И неожиданно добавил: — Он меня и ходить учил… Так, чтобы незаметно было, что я не вижу.
Генка молчал. Он думал о том, что Владька не похож на других мальчишек не потому, что слепой. На слепого он ведь тоже не похож. Тут что-то другое…
— Ой, ну пойдем, — вдруг заспешил Владик. — Не надоел тебе мой разговор? Я в эти дни все один да один дома. Все молчу… А тут ты пришел.
— Плохо одному, — сказал Генка. Владика он понял. Но что еще мог он сказать? Это ведь только в книжках пишут, что встретятся незнакомые мальчишки и в первые же минуты: «Слушай, давай дружить!» — «Давай!» — «По-настоящему?» — «По-настоящему!» А на самом деле разве так говорят? Генка не понимал, как вообще можно об этом вслух говорить.
И Владик, наверно, думал так же.
— У вас в огороде бочка. Обмакнем туда бумагу, — предложил Генка, — а потом кнопками к стене пришпилим. Есть кнопки?
— Конечно.
Они пошли к бочке, и снова Генке казалось, что пружинистые доски вот-вот подбросят Владьку, как легкое черное перо. Перо закружится по ветру и улетит к зениту. Вон туда!
Генка поднял глаза.
В небе трепыхался и медленно падал «Желтый щит».
Генка даже не знал толком, чей это «конверт». Но большой желтый змей падал рывками, как падают все «конверты», захлестнутые закидушкой.
— Владик, — торопливо сказал Генка, — мне надо бежать. Сбили змея.
— Твой? — спросил Владик и остановился.
— Не мой. Не знаю чей. Но все равно бежать надо. Понимаешь, такое правило. Голубятники сбили.
Владик молча шагнул с дощатых мостков, давая Генке дорогу.
— Без меня не мочи бумагу, — сказал Генка, следя за падением змея.
— Значит, придешь? — обрадованно спросил Владик. — Сегодня придешь?
«Желтый щит» падал где-то в переулке Конноармейцев.
— Сегодня — не знаю. Нам дрова привезут, надо в поленницу складывать. Кубиков восемь. А завтра обязательно.
— Завтра обязательно? — негромко переспросил Владик.
— Да, — сказал Генка и быстро пошел, потом побежал к калитке.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Утром Генка проснулся и увидел, что окна серые. Шел дождь, мелкий, нудный, моросящий. И откуда нагнало эти низкие, пропитанные сыростью облака? Руки у Генки гудели: вчера пришлось повозиться с дровами. В ладони тихо ныла заноза. Настроение было скверное.
— Вставай, — сказала мать. — Опять опоздаешь на занятия. Как дела в школе-то?
— Лучше некуда, — буркнул Генка. Это можно было понимать как хочешь.
— Вот оно, наказанье-то наше! — простонала на кухне бабушка.
«Начинается!» — уныло подумал Генка. Но вспомнил о Владике, и на душе потеплело.
Он отыскал в шкафу свою старую серую куртку. Куртка называлась непромокаемой и потому промокала не раньше, чем через пять минут. А до Владика идти минут восемь. «Переживем», — решил Генка.
— Не забудь учебник с тетрадкой, — предупредила мать.
— Не забуду.
На самом деле учебник размокал за поленницей. Генка подумал об этом с полным спокойствием. Ему было все равно.
— Я пошел…
И на этот раз ему открыл калитку Владик. Он ждал, это Генка сразу понял.
— Пришел!
«Как видишь», — чуть не брякнул Генка и ахнул про себя.
— Пойдем, — заторопился Владик. — Сыро. Моросит и моросит…
Дом Владькиной тетки состоял из двух частей. Словно два домика срослись боками. Один был побольше и постарше, под крутой двухскатной крышей, а к нему лепилась недавно сделанная пристройка. Доски некрашеного крыльца еще не потеряли свежей желтизны, а водосточный желоб у края плоской шиферной крыши не был тронут ни единым пятнышком ржавчины.
В этой пристройке и жил Владик с отцом.
В узких сенях было темно и пахло новой рогожей. Владик дернул дверь, ведущую в комнату.
— Заходи.
Генка старательно вытирал о мешковину промокшие тапочки. Потом увидел светло-желтый пол комнаты и сбросил их совсем. Владик догадался по звуку.
— Ну зачем ты…
Генка бросил у порога мокрую куртку.
— А то еще наляпаю у вас тут.
В комнате было светло. Даже казалось, что солнечно, потому что на полу играли яркие желтые блики. В углу у двери прижимался к стене кособокий большой шкаф с пятнистым зеркалом. Он словно стеснялся своего неказистого вида и старался быть в тени. Даже зеркало его почти не блестело. А еще было три разных стула, длинная облезлая кровать, узкий диван, почти такой же, как дома у Генки, и широкий стол с чертежной доской. Видно, тетка снабдила родственников мебелью, что похуже. Только чертежная доска была светлая и новая. Конечно, не теткина. А на полу, вдоль стен, стопками лежали книги.
Кроме того, Генка увидел дверь, а за ней белый бок маленькой печки. Там была, наверно, кухня. Странно, что вход в нее был через комнату.
Пока Генка осматривался, Владик вытащил из-за шкафа свернутую в трубку бумагу.
— Проверь. Гладкая? — Он с громким шелестом развернул лист. — Я ее не мочил. Просто утюгом прогладил через полотенце.
Бумага в самом деле оказалась гладкой.
— Хоть сейчас можно дранки наклеивать, — согласился Генка. — Есть они у тебя?
— Есть. — Он опять полез за шкаф. И вдруг остановился. — Гена, а как тот змей? Правда сбили его?
— Сбили, — небрежно сказал Генка. — Только все равно без толку. Мы вперед успели, подобрали.
— Я боялся, что он сам упал, — сказал Владик. И, помолчав, признался: — Не люблю, когда змей падает… У меня раньше падали.
— Но ведь тот… ну, последний… Он ведь хороший был, — пробормотал Генка. — Он же не сам…
— Сейчас они у меня получаются, — сказал Владик. — Только я долго сижу над ними… Ну ладно. Если сейчас начнем, к обеду кончим. Еще ведь рано, да?
— Куда торопиться-то? Все равно дождь. И откуда его принесло?
— Я еще вчера знал, что принесет, — сообщил Владик, вытаскивая дранки. — Думаешь, он надолго? Он скоро кончится, вот увидишь.
— Вчера знал? — удивился Генка. — И не сказал ничего.
Владик насторожился.
— Ты бы не обещал, что придешь, да?
— Ну вот… Чего это ты? — досадливо ответил Генка. — «Не обещал». Из-за обещанья я, что ли, пришел?
— Я просто так… — негромко сказал Владик.
Генка, чтобы замять неловкий разговор, оглянулся: о чем бы спросить?
В углу, за диваном он увидел большой черный футляр. Генка знал, что в таких футлярах носят баяны. Это, кстати, все, что он знал о баянах и вообще о музыке. Он был к ней равнодушен. Из всего, что за долгие столетия сочинили композиторы, Генка знал и любил две песни: «Эй, моряк, ты слишком долго плавал!» и кубинский марш «Двадцать шестое июля».
Но сейчас надо было о чем-то заговорить, и Генка шагнул к баяну. Щелкнул по футляру и спросил:
— Твой инструмент?
Владик не ответил. Он стоял спиной к Генке, и в руках его громко шелестела бумага.
— Владик, твой баян? — переспросил Генка.
— Это аккордеон, — сказал Владик.
— Ну, твой?
Владик толкнул за шкаф свернутую в трубку бумагу. Его узкие плечи как-то устало опустились.
— Ты как все, — почти шепотом сказал Владик. — Такой же.
Генка ничего не понял. Но почувствовал, что опять сказал что-то лишнее. Но что? И как ответить теперь?
Но Владик заговорил сам. Негромко, но с резкой, звенящей обидой: