Страница 129 из 198
«Что я ей тогда сказал? То, что когда-то говорил мне Юрка?»
«Здравствуйте, дядя Миша! Когда меня привезли в спецшколу, то не сразу поставили в отряд, а через две недели, и тогда пошел мой срок. Но потом случилось одно дело, и я попал в больницу, состояние было тяжелое, даже маму вызывали, но теперь уже нормально. Я маме говорил про вас, а она говорит, что если бы я повстречался с вами раньше, то было бы все на свете лучше. Но я думаю, что все равно хорошо, что повстречался, и если вы в нашем городе будете, приходите ко мне в спецшколу, ладно? Дядя Миша, я еще хочу спросить, как вы думаете, будет атомная война или нет? Больше писать пока нечего. До свиданья. Женька».
«Не будет войны, Женька. Наверно, все-таки не будет… Но и покоя не будет еще очень долго…»
«Здравствуй, Михаил! У меня теперь другой адрес, после училища я работаю в СМУ-14 и живу в общежитии. Здоровье теперь самое то. А как твой позвоночник? И сделали ли операцию отцу?.. Михаил, все теперь у меня нормально, но надо посоветоваться об одном деле. Можно, я как-нибудь приеду?»
«Здравствуйте, Михаил Юрьевич! Поздравляем вас со скорым наступающим праздником Октября. Это пишут Юрка Зайцев и Серега Бабиков, который Самовар. Нас, после как вы поговорили с начальством, определили в одну группу, спасибо вам за это…»
А это еще что такое? Надо же, из университета! Они что, домашнего адреса не знают?
«Уважаемый Михаил Юрьевич! Я надеюсь, что Вы не оставили намерение восстановиться на четвертом курсе со второго семестра этого учебного года. Буду рад помочь Вам и прошу в связи с этим зайти в деканат филологического факультета в удобное для Вас время, но желательно до праздника.
Проректор по заочному обучению,
профессор В. С. Платонов ».
Увы, придется, видимо, огорчить милейшего Валентина Степановича: насчет зимнего семестра и восстановления вообще пока ничего не ясно. Программы по литературе и педагогике, которые три с половиной года прилежно штудировал сержант-заочник, не дали ответа на главный вопрос: как сделать, чтобы не нужны стали детприемники и должность эвакуатора.
Не волнуйся, дорогой, тебя попрут с этой должности гораздо раньше, чем ее упразднят. Старик-то тебя терпит, а зам. по воспитательной части товарищ майор Курляндцев давно уже зубы точит. Анархист, мол. Поменьше бы, говорит, статейки писал да в душах копался, побольше бы думал о плановых мероприятиях и отчетности… А вытурить тебя, Мишенька, из органов — раз плюнуть. После первой же медкомиссии. И куда пойдешь (хотя и сочинял в уме рапорта)? Думаешь, в редакции или в школе нужны недоучившиеся филологи? И думаешь, они хоть кому-то нужны? А доучившиеся?.. Ох, насколько же проще было в воздушно-десантных войсках. В той самой армии, которой почему-то так боятся многие нынешние мальчишки. Ясно было, отточенно, честно и прочно. Несмотря на то что до конца так и не избавился от страха, который останавливал дыхание перед каждым прыжком. Да наплевать на этот страх! Прыгал-то не меньше и не хуже других. И никто не виноват, что в том последнем прыжке захлестнуло стропы…
— …Миша! Ты слышишь?
— А?.. Что, Агафья Антоновна?
— Мальчик тебя спрашивает. Там, у входа…
— Какой мальчик? Разве уже вернулись?
— Да не наш! — Агаша даже посапывала от любопытства. — Странный такой, приличный по внешности. Сперва адрес твой домашний просил, а я говорю: «Да он сам здесь». А он и говорит: «Скажите старшему сержанту Гаймуратову, что его ищет брат…»
Вечерняя электричка
К стеклам липли снаружи мокрые сумерки, старый вагон трясся, словно хотел стряхнуть их. Дребезжали тусклые плафоны. В соседних вагонах работало отопление, там народу было много, а здесь никого. Но если притерпеться — не так уж холодно. И главное — никто не мешает разговаривать. Михаил так и сказал Егору. Егор не спорил. Хотя всем своим видом показывал: о чем разговаривать, он понятия не имеет. Все уже сказано.
Они сели на противоположные скамьи, но не друг против друга, а по диагонали: Егор — у окна, лицом по движению поезда. Михаил — на краю, у прохода.
Наконец Егор сказал, водя пальцами по стеклу:
— Хоть убей, не понимаю, зачем тебя понесло провожать меня в такую даль.
— Чисто эгоистические соображения: если буду знать, что ты домой добрался нормально, спокойнее спать стану…
— А что со мной может случиться? — сказал Егор с легкой ноткой презрения к трусости Михаила.
— Да ничего. Я же говорю: просто мне спокойнее…
— Ну-ну, — сказал Егор и зевнул. Потом съязвил: — Ты, наверно, забыл, что я не беглец из интерната, а ты не конвоир.
— Какой же я конвоир? Наоборот… Видишь, даже в штатское оделся. — Михаил изо всех сил старался держаться ровного и мягкого тона. Потому что все еще надеялся: вдруг повернется разговор иначе? Вдруг откроется в этом мальчишке что-то знакомое, родное? Но губы Егора Петрова, которые умели расползаться в такой милый улыбчивый полумесяц, теперь были вытянуты в прямую черту.
…Эти прямые губы и абсолютно спокойные глаза сперва казались Михаилу ненастоящими. Маской. Оно и понятно, говорил себе Михаил. В четырнадцать лет кому хочется показывать волнение? А в этом случае особенно. После такого знакомства в кабинете директора! Вот и смотрит братишка независимо и вроде бы безучастно. А в душе, небось, клубок сомнений, вопросов, тревог и… может быть, и радости? Ведь свой же, в конце концов! Примчался же, черт возьми, из другого города!
…В первый миг, увидев Егора, Михаил качнулся к нему, взял за плечи.
— Ты… Егор… — Он чуть не сказал «Егорушка». — Надо же… Значит, она все сказала?
— Кто? — Егор медленно посмотрел из-под низко надвинутой вязаной шапки с этой вездесущей идиотской надписью «ADIDAS».
— Ну… мама твоя. Алина Михаевна…
— А… — Он улыбнулся тогда первый и последний раз. — Нет, она ничего не говорила. Это дело техники…
И он вытащил из-под куртки серебристый «Плэйер».
— Д-да… — озадаченно сказал Михаил. Ох как нехорошо это все его царапнуло. Он не удержался: — Ты, я вижу, тертый мужик… — И спохватился: «Ох, дубина, зачем так?»
— Жизнь такая, — разъяснил Егор. — К тому же век электроники…
— Что и говорить, — улыбнулся Михаил (и со страхом поймал себя, что улыбка получилась чуть ли не заискивающая). — Ты современный юноша…
— Хочешь послушать? — спросил «современный юноша», никак не отозвавшись на улыбку. И вынул дужку с мини-наушниками.
— Подожди, — Михаил оглянулся на изнемогшую от любопытства Агашу, на чуткого дежурного у входа. — Пойдем отсюда…
За низким зарешеченным окном был виден сквер с ярко-желтыми березами. День был не холодный и к тому же сделался разноцветный — пробилось солнце.
В сквере они сели на усыпанную листьями скамейку.
— Хочешь послушать? — опять сказал Егор, и Михаил с удовольствием отметил, что брат говорит ему «ты».
— Послушать?.. Да я и так помню разговор… Ловко ты сработал с этой машинкой. Оперативник, да и только…
Егор пренебрежительно спросил:
— Видимо, с милицейской точки зрения, это комплимент?
— Ну что ты ерничаешь, Егор… — осторожно проговорил Михаил (а сердце перестукивало, щеки теплели от тревожной радости). — Ну, давай, я послушаю.
— Я не оперативник. Просто машинка была под рукой, вот и нажал кнопку… На.
Михаил снял фуражку, надел крошечные холодные наушники. В них что-то шелохнулось, и сразу возникло ощущение пространства — с шорохом шагов, шелестом портьеры. Да, техника. Действительно стерео. Если закрыть глаза — полное впечатление, что находишься в комнате и два человека говорят в разных углах.
Свой голос Михаилу показался чужим, так всегда бывает, если слышишь себя в записи. Но Алину он представил как живую.
«Я вас слушаю… Он что-то натворил?»
«Алина Михаевна, вы меня, конечно, не узнаете. А я вас сразу узнал. В шестьдесят седьмом году в Севастополе, помните?.. Меня тогда звали Гай…»