Страница 14 из 31
А мама, наверно, не любила бабушку за другое… Ну, что значит "не любила"? Не обижала ведь, грубо не разговаривала, помогала, когда надо. Но с какой-то внутренней напружиненностью. И бабушка старалась сделаться совсем незаметной… А причиной маминой нелюбви к бабушке был отец, он пять лет назад оставил их всех, уехал куда-то — и с концом. "Потому как водка для этого господина — самое главное", — иногда вырывалось у мамы. Да, он был такой, Рыжик помнил… А когда он исчез, виноватой осталась она, отцовская бабушка. Виноватой еще и просто потому, что есть на свете.
"А ведь мама ждет, когда бабушки не станет", — понял сейчас, во сне, Рыжик. Наверно, и дядя Толя, новый мамин муж, этого ждал. Хотя он был неплохой, Рыжика не обидел ни разу, книжки дарил, с бабушкой разговаривал очень вежливо, но все равно… ждал. Тогда можно будет быстро избавиться от дома-развалюхи, обзавестись новой квартирой и жить "как все люди".
"Нет, не смейте!", — сказал Рыжик, словно заслоняя бабушку. Сказал, конечно, все в том же сне. Сон окутывал его плотно, укачивал, выстраивал и рассыпал разные картины. Вертелось большое колесо (значит, Словко все-таки раскрутил его). Привиделся опять ночной лес, где множество неразличимых сов проносились у самого лица. Рыжик не боялся, только отмахивался… Затем на просветлевшем небе выросли корабли с очень белыми парусами. Это были не маленькие "марктвены", а громадные фрегаты, вроде учебного корабля "Мир", который недавно показывали по телеку. Они очень долго плыли по сну Рыжика, будто по бесконечному бледно-синему морю…
Иногда по коробке постукивал дождик, и от этого сон делался еще уютнее.
А потом Рыжик увидел барабанщиков "Эспады". Они стояли на берегу и желтыми, солнечными, палочками играли для Рыжика марш "Паллада" — такое приветствие. Но смотрели куда-то мимо него, поверх головы. И поэтому Рыжик не чувствовал радости. Прямо из воздуха возникла Аида Матвеевна — еще более пышная и растрепанная, чем наяву. И улыбчивая. Она радостно сообщила: "Ребята! Наш барабанщик Рыжик большой герой. Он прошагал через всю тайгу и появился здесь, чтобы принять участие в главных гонках. Молодец!.. Но мы не можем допустить его к гонкам, потому что он нарушил Конституцию и сбежал из лагеря. За это мы обязаны исключить его из "Эспады" и оправить обратно в "Солнечную Радость", а там его посадят на цепь и будут держать в картонной коробке до конца смены…" Тут Рыжик увидел, что улыбка у нее деревянная. А Корнеич и Кинтель стояли рядом, но, как и барабанщики, смотрели мимо…
Рыжик застонал от горя и проснулся. Подошвами вытолкнул картонные клапаны. Сразу все вспомнил. Пятясь, выбрался из коробки, встал. Ноги и спину ломило. В горле было сухо. Надоедливо, хотя и не сильно зудели комариные укусы.
А солнце было высоким и ярким. Машины проносились по тракту одна за другой, разноцветные, блестящие. Рыжик, заплетаясь во влажной траве, сходил за березку (чтобы с дороги не увидели, чем он занимается). Вернулся к коробке (будто к дому). Разглядел среди клевера лужу — наверно, осталась от недавних дождей. Вода была коричневатая, в ней плавали сухие травинки. Рыжик с удовольствием умылся. Хотелось пить, но это дело было рискованное: мало ли какие здесь микробы. "Потерплю", — сказал он себе.
Рыжик попрощался глазами с коробкой. Ближе к дороге стоял столб с числом 32 на синей табличке. Рыжик посмотрел на него, как на хорошего знакомого.
От солнца, от умывания (и от этого вот столба) Рыжику стало веселее. Как бы то ни было, а он одолел главную часть пути. Осталось немного. И опять стало казаться, что все кончится хорошо.
Рыжик встал на обочине. Машины проносились со свистом и шорохом. Никогда в жизни Рыжику не приходилось "голосовать" на дороге, проситься к кому-то в попутчики. Он знал, что надо поднять руку и ждать: когда найдется добрый человек?
Люди — они бывают всякие. Рыжику казалось, что проситься в блестящие "вольво" и "тойоты" нет смысла. Наверняка в них едут всякие сытые богачи, "новые русские". А вот какой-нибудь пенсионер или небогатый дачник в помятой "шестерке" или "оке", наверно, пожалеет одинокого мальчишку в рыжей истрепанной одежке.
Скоро он увидел как раз такую "шестерку" — пыльную, с трещиной на стекле. Но машина проскочила, как снаряд, а за трещиной мелькнуло насупленное небритое лицо… Зато серебристый длинный автомобиль затормозил!
Он затормозил не сразу, проскочил сперва следом за "шестеркой", но вдруг сбавил ход, встал, поехал обратно. Рядом с Рыжиком распахнулась отразившая лучи дверца. "Значит, руль правосторонний", — мелькнуло у Рыжика. А что за марка у машины, он не разглядел. У водителя было круглое добродушное лицо. Гладкое, но уже не молодое. А голос не сердитый, со смешинкой:
— Далеко собрался, путешественник?
— В город… — выговорил Рыжик. В горле заскребло от робости и от сухости.
— Ну, грузись… — Мужчина перегнулся через спинку, открылась задняя дверца.
И Рыжик, стукая ногами о металлическую кромку, животом вперед погрузился на очень мягкий кожаный диван. Завозился, сел. Выпрямился. Но тут же его откачнуло назад — поехали.
Хозяин иномарки смотрел на Рыжика из продолговатого зеркальца. Внимательно так…
— Издалека ли путь держишь, юноша?
История про грибы, про то, как заблудился, вылетела из головы. То есть не вылетела, а показалась абсолютно глупой. А еще… вдруг мелькнуло предчувствие (вроде приметы, что ли): если он, Рыжик будет врать, все кончится плохо. И он сказал прямо:
— Издалека. Из детского лагеря…
Мужчина поднял брови.
— Во как! И тебя отпустили одного?
— Я не спрашивал… — Рыжик отвел глаза от зеркальца и стал смотреть на летящую мимо зелень.
— Во как… — сказал опять водитель. — Значит, худо пришлось? Бежишь от дедовщины?
— Нет… — опять с хрипотцой выговорил Рыжик. — Я… даже и не бегу. Мне надо по важному делу. К друзьям.
Взгляд водителя стал озабоченным.
— Однако же… Если действовать по закону, я должен сдать тебя властям. Не так ли?
Рыжик понял, что на ходу не сможет выскочить из машины.
— Не надо сдавать! — Голос его от отчаяния сделался чистым и резким. — Я же не прячусь! Я на водную станцию, там наши яхты! И там взрослые… командиры… Они решат, что делать.
Водитель раздумчиво шевелил бровями.
— А база на краю города! Это совсем по пути, сами увидите! — с тем же звоном добавил Рыжик.
— Ну, если так… — отозвался водитель. И… улыбнулся. Может, для того, чтобы беглец все же не попробовал сигануть из кабины на полной скорости.
Потом они молчали. Только шуршал за стеклами воздух, а встречные машины как бы взрывались рядом… Рыжик впервые ехал в таком просторном и мягком автомобиле. "Прямо как в самолете", — подумал он, хотя в самолете тоже не бывал. Он подвинулся к середине пухлого дивана, чтобы разглядеть руль и панель. И среди всяких циферблатов увидел часы.
"Ой… Ой-ёй-ёй-ёй… Это сколько же я спал…"
На часах была половина двенадцатого.
А что такого? Он спал в коробке — после долгого лесного, бездорожного пути, после страхов и усталости — даже меньше, чем положено спать ночью обыкновенному мальчишке в обыкновенной постели. Где-то часов шесть. И зато теперь сна не было ни в одном глазу. Но… опять стал подкрадываться страх. Тот, что ранним утром на обочине: "А что же будет?" И сделался еще сильнее, чем тогда, резче. В нем почти не осталось надежды. Вдруг пришло полное понимание: "Отправят обратно, вот и все…" И чуть не хлынули слезы. И хлынули бы, но за левыми стеклами вдруг помчались проблески синей воды. Конечно же, это начиналось Орловское озеро! Все как на карте!
— Уже скоро! — дернулся Рыжик. — Вот… уже сейчас… это наши места…