Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 3

Началось с того, что ещё у раздевалки подошла Ира Маслова и сказала:

— Совет сегодня после уроков. Собираем специально из-за тебя.

Она прищурила глаза так, будто опять хотела сказать: «Не стыдно?», но ничего не сказала и отошла. Изумительно немногословна была она в этот раз.

«Ишь ты, как торопятся», — с неприязнью подумал Вовка, поддёрнул штаны и поплёлся к Борису Сергеевичу.

Преподаватель физики Борис Сергеевич Вяткин, молодой и подвижный, но очень толстый человек, почти не выходил из физического кабинета. Он появлялся там задолго до уроков, проводил в кабинете, окружённый учениками, все перемены, сидел там и по вечерам, и неизвестно, когда он бывал дома. В кабинете нашёл его Вовка и сейчас.

Борис Сергеевич улыбнулся своей обычной, доброй, чуть застенчивой улыбкой и сказал:

— Входи, входи, — хотя Вовка и без того уже вошёл.

Он вошёл и сказал:

— Вот, я ещё один, Борис Сергеевич, сделал, — и поставил на большой высокий стол для опытов свой прибор.

Борис Сергеевич подошёл, внимательно осмотрел прибор, потрогал его и сказал:

— Н-да… Хорош. Только ты забери его обратно. Я его у тебя не возьму.

Вовка не понял.

— Не возьму, говорю, у тебя эту поделку.

— Борис Сергеевич… почему?!

Вяткин сложил руки за спиной, ладонь в ладонь, прошёлся вдоль стола и сокрушённо покачал головой:

— Эх, Седых! Безобразничаешь ты, оказывается, а?

— Борис Сергеевич, да я…

Вяткин быстренько вытащил руки из-за спины и нетерпеливо помахал ими, обеими сразу, перед своим лицом:

— Стоп, стоп, стоп. Без оправданий. Увлекаешься техникой и физикой — хорошо. Одобряю. И все одобряют. Но, брат, перехватывать через край — это не позволительно. Забери, — он коротко махнул в сторону прибора, — а там, дальше, посмотрим…

Вовка растерянно потоптался, жалобно взглянув на любимого учителя, покраснел и, круто повернувшись, выбежал из физического кабинета.

В первую же перемену кто-то поставил прибор, оставленный Вовкой, на его парту.

Значит, всё. Уж если Борис Сергеевич с ними заодно, — всё!

Вася понял трудные переживания друга. На втором уроке он сунул в руку Вовки записку:

«В.! Держись. Я тоже был виноват, а теперь не подведу. Честно. Держись. В.»

Вовка с благодарностью взглянул на Васю, но тот этого не заметил или только сделал вид, что очень внимательно слушает преподавателя…

После уроков Маслова опять подошла к Вовке:

— Так ты останься. Сейчас будет заседание.

Вовка разозлился:

— Да что ты ко мне пристала? Сказала раз — и хватит!

— Уж и напомнить нельзя, — Ира поджала губы. — Недисциплинированный и есть недисциплинированный.

Вовка демонстративно повернулся к ней спиной.

Все вышли из класса, остались только члены совета отряда и «обвиняемый». Ждали Диму Крутикова, вожатого. Сидели молча, только Ира перешёптывалась о чём-то с Галей Мухиной.

Пришёл Дима, оглядел собравшихся:

— Все? Будем начинать.

Ира заняла председательское место.

— Товарищи!..

Обычно она говорила: «ребята», а тут, видимо, захотела поважничать. Так решил про себя Вовка.

— У нас на повестке дня, товарищи…





Но тут дверь раскрылась, и в класс вошла с пухлым, туго набитым портфельчиком Анн-Иванна.

— Надеюсь, не помешаю? Мне бы хотелось присутствовать.

— Пожалуйста, Анн-Иванна! — хором ответили члены совета отряда, а Дима поставил к столу ещё один стул. Но Анн-Иванна прошла в уголок к окну и села за парту, низенькая, маленькая, совсем как ученица, только седая.

«Вот ведь злюка, приплелась ещё и на совет отряда!»— Вовке сделалось очень тоскливо.

— На повестке дня, товарищи, у нас один вопрос. Это — поведение пионера Володи Седых. Вы, конечно, все об этом знаете, но я всё должна объяснить. Вчера во время урока зоологии Седых допустил безобразный поступок. Он взял и бросил в воздух… этот… как его?..

— Вертолёт, — подсказал Дима. — Только ты покороче.

— Да, вертолёт… Я и так покороче… Значит, во время зоологии запустил вертолёт. Это безобразный поступок, просто хулиганский, но у него есть и другие поступки, тоже нехорошие…

Ира говорила минут пять. И хотя она говорила о том, что действительно знали все, — все слушали её внимательно. Словно заново, вместе с ней перебирали в памяти Вовкины прегрешения. Она не говорила своих обычных «стыдись» и «постыдись», но Вовке почему-то делалось всё стыднее и стыднее.

Все смотрели на него. А он ни на кого не смотрел. Он уставился в пол и ногой делал такое движение, будто растирал что-то подошвой.

Ира заканчивала:

— …И дальше мы терпеть этого не можем. Я предлагаю объявить Седых выговор… Кто будет говорить?

Все молчали. Сёма Штейман негромко проговорил:

— Пусть сам скажет, что думает.

Вовка встал. Голова его была опущена. Грязными, в чернилах, пальцами он теребил нижнюю кромку серой ученической рубахи.

В это время раздался негромкий стук, и в дверь осторожно просунулась белобрысая голова Васи Смирнова.

— Разрешите мне быть на совете? — сказал он.

— Зачем? — спросил Дима.

— А мы… А я с Вовкой… вместе…

— Он сам за себя ответит! — строго сказала Ира.

— Подожди, — вмешался Дима. — Что тебе, жалко? Ему не вредно послушать, какой тут о его товарище пойдёт разговор. Как вы, ребята, не против?

Все члены совета согласились. Вася сел возле Вовки.

— Ну, — сказал Вовке Дима.

— Значит, сказать? А что? Что не буду — больше, да?

— Это нам не надо, — буркнул Дима, — просто скажи, что думаешь.

— Думаю, что дадите мне выговор — и всё.

— Это пока что не твоё дело! — вспылил Сёма. — Ты скажи, как относишься к своим проступкам.

— А какие проступки? Что техникой занимаюсь, да? Что вертолёт сделал? А вы сами попробуйте, а потом посмотрим. — То, что пришёл Вася, придало Вовке смелости. — И насчёт дисциплинированности — так это тоже… Вон у Ирки… Извините, у Иры… у неё разве замечаний нет? А она говорит: выговор! И Штейман тоже… окно разбил мячом. В общем… в общем, всё. — И Вовка сел.

Сёмка Штейман вскочил с места:

— Ира, дай скажу. — Он круто повернулся к Вовке. — Вот тебя ругали за то, что ты плохо ведёшь себя на уроках, мешаешь другим. Да? Так я об этом и говорить не стану. Я о другом. Ты, кроме всего того, трус. Понял? Что, свою вину ты хочешь свалить на Маслову или на меня? За наши спины?.. Не бойся, я за себя ответил, и Маслова, если надо, ответит. А ты отвечай за себя. Понял? И вообще ты зазнался. Техника, изобретения! Подумаешь, Циолковский какой! Любишь технику — люби, занимайся, а веди себя так, как надо, как пионер должен. Вот. Я поддерживаю предложение Масловой: выговор ему. Я кончил.

— Разрешите мне сказать?

Это попросил Вася.

Ира неуверенно взглянула на Диму. Тот пожал плечами: «А что! Пусть говорит».

Вася встал и вышел к учительскому столу. Он волновался.

— Ребята… Вот мне вчера сказали, что я для Вовки, то есть для Володи, плохой товарищ. Потому что я его не останавливаю. Это, конечно, правильно. Не то правильно, что не останавливаю, а то, что мне сказали. Ну вот… Он, конечно, в технике здорово разбирается. Вот вы не знаете, он дома даже радиоприёмник делает. Но только его, по-моему, не за это все ругают, а за то, что он недисциплинированный. Ну вот… Я ему сегодня записку написал. Прямо на уроке. Написал, что не подведу. И вот вам обещаю, что не подведу. Буду останавливать. Потому что он и верно иногда ведет себя плохо. А теперь я с ним буду спорить. Но не на уроках буду спорить, а вообще… Ну, словом, не подведу!

Вспотевший Вася сел. Он решил, что нужно, обязательно нужно сейчас же прямо поглядеть в глаза товарищу. Он поднял глаза, но товарищ отвернулся.

«Вот так не подвёл, вот так выручил!»— с горечью думал Вовка. — Что же это такое получается? Даже Вася поднимает на меня свой голос. Тоже в прорабатыватели записался».

Слово взяла Галя Мухина. Потом говорили другие члены совета.