Рыжий Нат

— Ну и уходи. Пожалуйста… Уходи! Ну!

— И уйду, — сказал Боря и с видом оскорблённого зашагал к воротам. Постояв там с минуту, он грустно засвистел и поплёлся домой.

Охота продолжалась. «Рысь» срочно превратили в «собаку». Она бросилась по следам «медведя» и моментально обнаружила его. Опять в малиннике раздались лай, урчанье, началась возня, и вдруг прозвучал голос Юрчика:

— А что он кусается! Это я собака, а не он. А он кусается.

Нат кинулась было туда, чтобы навести порядок, но в это время из кустов сирени донеслось:

— А за лисицей-то вы когда будете гоняться?

Это волновалась Соня, которой от безделья стало скучно. Охота расстраивалась. Это злило Ната. В несколько прыжков она очутилась около сирени и, сильно натянув тетиву, пустила стрелу в красное платьице. Это было совсем не больно, но «лисица» обиделась. Она за сопела и, цепляясь платьем за сучки и ветви, стала поспешно выбираться из своей норы. А расходившаяся Нат уже снова натягивала тетиву.

— Зачем ещё-то? Ведь я уже застреленная! — запротестовала Соня, но было поздно: вторая стрела ударилась в её грудь.

У Сони скривились губы, и по щекам побежали слезинки.

— Нюня, — презрительно сказала Нат. Ей было стыдно за то, что она обидела толстушку, и всё же Нат повторила назло: — Нюня!

Соня уселась на крыльцо и надулась. Витя с Юрой выбрались из малинника.

Охота расстроилась окончательно.

В это время из дома вышел Петя Синцов. В его руках было какое-то странное громоздкое сооружение из маленьких дощечек, колёсиков и железных пластинок. Петя не пошёл, как обычно, под сарай, а устроился посредине двора — присел на корточки, поставил перед собой свою самодельную машину и принялся что-то крутить у неё.

— Палкоход, — пояснил он, ни к кому не обращаясь.

Такой машины ребята никогда не видывали. Она походила на громадного толстого таракана. Только вместо лапок у него были три длинные палки-ноги. На концах их были приделаны колёсики.

Петя покрутил какой-то винтик, и внутри «таракана» затрещало и задребезжало. Петя отпустил руки — и вдруг передняя нога «таракана» резко подалась вперёд, потом обе задние, и всё неуклюжее тело дёрнулось вперёд. А передняя нога уже снова двигалась, за ней — задние, и «таракан» бойко зашагал по земле на своих ногах-палках.

Соня даже рот раскрыла от изумления. Её голубые глазёнки стали большими-большими.

— Вот это да-а, — протянул Витя и решительно шагнул вслед за «палкоходом».

— Нат, давай посмотрим, а? — попросила Шурка и, не дожидаясь ответа, бочком поскакала к Пете.

— Очень надо! — Нат горделиво тряхнула косичками. — А я по заборам лазать пойду. — И она, хотя ей очень хотелось поглядеть на «палкоход», не оглядываясь, двинулась в дальний угол двора, на ходу крикнув: — Юрка, пошли!

Адъютант Ната с тоской посмотрел на шагающую самоделку, оглянулся по сторонам, словно выискивая, куда бы спрятаться от грозной предводительницы, потом ещё раз взглянул на ребят, сгрудившихся около Пети, недовольно шмыгнул носом и вперевалку затрусил за Натом.

— Очень надо! Ползун какой-то, — бормотала Нат, влезая на забор. — Вот в мастерской у папы я станки видела— да! А этот всё равно завтра сломается. Юрка, верно?

Юрчик молчал. Он молчал, во-первых, потому, что влезать на забор ему было трудно; Нат — она длинноногая, ей хорошо. Во-вторых, он вовсе не хотел, чтобы «палкоход» сломался. Пусть ходит, а когда Нат уйдет домой, он посмотрит машину и, может быть, Петька даст даже покрутить.

Нат бормотала всякие страшные слова про Петину самоделку и грозилась, что перебьёт у неё палки-ноги, но Юра понимал, что настроение у Ната совсем не боевое, просто — мрачное.

— А руками зачем держишься? — вдруг повернулась Нат к Юрчику. — Видишь, как я…

Искусство хождения по заборам состояло в том, чтобы, используя продольные перекладины на изгороди, идти, не держась руками. Кто падал, тот должен был начинать путь снова, от того места, где забрался на изгородь.

Они прошли по своему забору и перебрались на изгородь двора, где жили Шура и Соня. Тут двигаться стало легче: перекладины были широкие, Нат даже могла бежать. Конечно, не по-настоящему, но всё же быстро.

Перебираться на забор следующего двора было опасно: там большущая собака, она высоко прыгает и, того и гляди, сцапает за ногу.

Нат остановилась.

Слева раскинулся большой пустырь. Собственно, пустырём он был до нынешней весны. А весной здесь началась стройка. Переваливаясь по ухабам, урча и гукая, засновали грузовики. Они привозили кирпичи, бетон, доски, брёвна. Пришли рабочие и начали строить два огромных дома. И пустыря не стало. Уже четыре этажа поднялись в небо, а большие железные клетки на стальных тросах поднимали наверх всё новые и новые груды кирпича.

Наверху работало много каменщиков. Один из них — молодой мужчина с выбившимся из-под кепки чёрным вихром — трудился по-особенному весело и быстро. Он работал на самом высоком месте стены. Двое вёртких подручных едва успевали подавать ему кирпичи.

— Здорово работают, — солидно сказал Юрчик и добавил: — Это Петькин отец. Вон ему и привет написали.

Под мостками, на которых стоял каменщик, билось по ветру прибитое к стене красное полотнище. На нём красивыми размашистыми буквами было выведено: «Привет бригаде Тихона Синцова! Вчера она выполнила норму на 220 процентов».

— У меня папа тоже… новатор, — сказала Нат. — Про него даже в газете было… Ну, поворачивайся, пошли обратно.

Когда они вернулись в свой двор, там уже никого не было. Вся компания разошлась.

— Спрячь. — Нат подала Юрчику лук и задумалась, решая, что бы такое интересное предпринять.

Из квартиры Синцовых раздавался громкий детский плач. Нат вспомнила, что мать Петьки с утра уехала в город по каким-то срочным делам. Шестимесячную Тому она оставила на попечение сына.

«Вот сейчас я над ним посмеюсь», — решила Нат и заглянула в окно Синцовых. В комнате никого не было. На полу возле печки стоял «палкоход». Нату очень захотелось отвернуть у него хотя бы одну ногу-палку, и она перелезла через подоконник. Но, прежде чем взяться за «палкоход», Нат через дверную щель заглянула в соседнюю комнату, откуда раздавался плач.

Петя стоял около уставленного немытой посудой стола и держал завёрнутую в пелёнки девочку на вытянутых перед собой руках.

— Ну чего ты орёшь? — сердито и растерянно спрашивал он.

Сестрёнка не переставала кричать. Тогда Петя принялся заталкивать в рот девочки соску. Тома закричала ещё пронзительнее.

Тут Нат не выдержала и вбежала в комнату. Петя, увидев её рядом, растерялся и начал изо всех сил трясти сестрёнку.

— А ну, дай! — закричала на него Нат и отобрала ребёнка.

Петя хотел сказать ей своё обычное презрительное «девчонка», но не сказал: это действовало, когда Нат изображала из себя парнишку, а тут она была… тут она была как настоящая девчонка. Это «убийственное» слово сейчас можно было бросить ему самому.

Петя покраснел. Он подумал, что Нат задразнит его.

— Сразу видно — мальчишка, ничего не знает! — сказала Нат. — Ведь она же мокренькая. Где пелёнки?.. Не плачь, Том, не надо. Он глупый. Сейчас мы с тобой… Да пошевеливайся ты!

Петя послушно подал пелёнки. Нат запеленала девочку в сухое, и Тома, ещё красная от крика, вдруг принялась улыбаться и пускать пузыри, что бывало с ней лишь в минуты радости.

— А на столе-то что! Ужас! — совсем как мать, сказала Нат. — Безобразие. Сейчас же затапливай плиту. Будем мыть посуду. И кашку надо сварить. Где у вас манная крупа?

…Когда Юрчик, уже потеряв всякую надежду найти свою предводительницу, заглянул, между прочим, в окно Синцовых, он увидел такую картину.

За столом сидел Петя и что-то чертил на большом листе бумаги, поясняя:

— …А тут у нас корытца такие будут. Они станут бетон загребать и на конвейер скидывать…

Нат стояла рядом, легонько покачивая на руках Тому.