Голубая лодка

Всё началось с того, что мы решили стать партизанами. Нет, даже не с этого началось, а с того, что мы поссорились с Витей. Мы — это я и Коля Борушкин. Такой, знаете, длинный, худой и всегда немножечко лохматый. А Витя — это Витя Пряхин, наш одноклассник. Он отличник и много читает, а ещё здорово играет в городки и плавает лучше всех в квартале.

Все мы трое живём в одном дворе на берегу Исети. Мы вместе учимся и вместе играем. А вот недавно поссорились. Виноват тут Витя. И, пожалуй, Коля. Ну, и я немножко. В общем, все виноваты.

А получилось это так. Мы строили лодку. Настоящую большую лодку. Досок нам управдом Марья Ивановна дала… Вот, между прочим, интересно: управдом — слово мужского рода, он, а Марья Ивановна — она, женского рода. Как сказать правильно: управдом Марья Ивановна дала или управдом Марья Ивановна дал?

Ну, ладно. Значит, мы строили. И все шло хорошо до тех пор, пока не заговорили о названии лодки.

Витя предложил назвать ее «Дианой». Он стихи сочиняет, мифологией интересуется, — вот и мудрит. А Коля Борушкин сказал, что мы должны дать лодке имя «Смелый». А я сказал: «Дружба». А Витя говорит:

— Ничего вы не понимаете.

Ну, мы и поспорили. Витя — за «Диану», Коля — за «Смелого», а я — за «Дружбу». Потом мы с Колей согласились назвать лодку «Дружба смелых» — всё своё.

— Ваше название, — говорит, — для лодки не подходит.

Коля горячий, он говорит:

— Ну, и не нужно! Не хочешь «Дружбу смелых» — живи один, без дружбы.

А Витя ему:

— Ну, и начихать на вас.

— А ещё поэт! — так выражается. Безобразие.

Я говорю:

— Отдавай лодку нам. Нас больше. Мы двое, а ты один.

А он мне кукиш показал.

— Гвозди, — говорит, — мои, а не ваши. И рубанок мой был.

Ах, так? Ладно! Плюнули мы и ушли. Сказали, что и без него проживём, а только он потом плакать будет, и мы ему объявляем войну.

И решили мы с Колей стать партизанами. Не настоящими, конечно, а так, временно, чтобы Виктору вредить. И девизом нашего партизанского отряда стали слова «Дружба и смелость».

Сначала мы хотели напасть на Витину «судоверфь» и разрушить его лодку. Но потом решили: нет, пусть он свою достраивает, а мы построим свою. И ещё лучше, чем у него. Пусть не задаётся! Вот тогда и начнётся настоящая война. Будет дело на реке Исети!

Пошли к управдому Марье Ивановне ещё досок просить. Она сначала сердитое лицо сделала и ну браниться… А мы же знаем, что она добрая и всё равно даст. Выговорилась, а потом:

— Что уж с вами сделаешь. Берите, только аккуратнее их режьте.

— О-о! — хором сказали мы с Колей. — Мы — аккуратно!

— Ну, то-то же, — заулыбалась она. — А я вам кое-что ещё припасу. Сюрприз сделаю. Если баловать не станете.

— Не будем! — дружно заверили мы.

Что такое она обещала нам припасти? Какой-то сюрприз… Но раздумывать об этом было некогда. Нам хотелось свою лодку спустить на воду раньше «Дианы». Нужно было торопиться.

Мы строили лодку, но не забывали, конечно, о том, что мы партизаны и ведём борьбу с Витепряхом.

Как-то вечером мы подкрались к «Диане» и увидели в ней забытый рубанок. Это был хороший трофей. На следующий день мы отправились на переговоры с противником. Клюнуло! За рубанок мы получили пятьдесят гвоздей.

Три дня мы ждали ответного налёта, но его не было. Вообще, Витя вёл себя совсем не воинственно. Ему, наверное, хотелось помириться с нами. Одному-то ведь не весело.

Время бежало быстро. Наша работа подходила к концу.

Как-то наш главный разведчик, младший братишка Коли, сообщил, что у Вити приготовлена банка голубой краски. Значит, собирается красить свою «Диану».

Мы с Колей собрались на военный совет.

— Голубая краска! Ты понимаешь? — горячился Коля.

У нас тоже была приготовлена краска, только не голубая, а жёлтая, какой полы мажут. Но вот если завладеть голубой!.. Мы решили банку с краской у Витепряха похитить. Во-первых, это должно внести уныние и растерянность во вражеские ряды. Во-вторых, это задержит спуск «Дианы» на воду. В-третьих, наша лодка будет голубой. В-четвёртых… В общем, всё получится здорово!

Два дня нам пришлось следить за Витепряхом, чтобы узнать, где у него хранится краска. И вот рыбка попалась на крючок. В субботу после обеда Витя вынес из дома какой-то длинный предмет, обёрнутый бумагой. Он покрутился около своей лодки — она была уже готова — и направился к дровяному сарайчику. Мы заметили, что из бумаги торчит конец гладко оструганной палки. Черенок малярной кисти! Витя зашёл в сарайчик, залез на толстое полено и положил кисть на полку, что над дверью.

Вечером мы забили в нашу лодку последние гвозди.

Когда пришла пора ложиться спать, я уселся за стол и взял в руки книгу. Но отец велел лечь в постель. Я лёг и притворился, будто уснул. А потом потихоньку выбрался из-под одеяла, оделся и бесшумно вышел из квартиры.

Во дворе было темно. Я подкрался к кусту сирени и прошептал:

— Дружба…

— И смелость, — отозвался голос Коли.

Потом он прибавил:

— А я уж думал: ты не придёшь, испугался.

— Как бы не так! — гордо сказал я, хотя чувствовал себя… не совсем.

— Ну, идём? — спросил Коля.

— Идём… Конечно… Только, знаешь… Как ты думаешь, хорошо мы делаем? Ведь это похоже на воровство.

— Я же говорю: испугался, — сказал Коля, но вдруг изменил тон: — Знаешь, что мы сделаем? Мы завтра ему свою краску отдадим. Ладно?

Мы подобрались к сарайчику и тихонько приоткрыли дверь. На дворе было темно, а в сарайчике — ещё темнее.

— Ну! — подзадорил меня Коля.

Я сжал зубы и храбро шагнул вперёд. В темноте нащупал толстое полено. Коля помог взобраться на него. Я стал шарить по полке. Вот что-то завёрнутое в бумагу. Твёрдое и длинное. Это, конечно, кисть… Вот какая-то банка. Тяжёлая.

— Есть. Готово!

Добычу мы решили унести домой. Коля взял кисть, а я банку с краской.

Утром я встал поздно. Солнце было уже над тополями. Прежде всего я побежал на кухню, где ночью спрятал за шкаф банку. Она была на месте. И в ней шикарная голубая краска. «Эх, — подумал я, — и красота же будет, когда лодку покрасим!»

Я наскоро умылся, позавтракал, схватил банку и побежал на двор. Только выскочил за дверь — сразу заметил что-то неладное. Мне бросилось в глаза яркое голубое пятно.

Это была лодка Вити.

Что такое?.. Я даже похлопал ресницами. Нет, верно, Витина лодка почти вся уже была выкрашена в голубой цвет. Сам Витя стоял около неё с кистью в руках, а рядом — Марья Ивановна. Она громко ругала его за что-то. У Вити лицо было красное и обиженное, он оправдывался.

В это время ко мне подошёл Коля.

— Слушай, Иван, — сказал он, — мы с тобой это… промахнулись. Ночью, вместо Витькиной, вытащили краску Марьи Ивановны. А теперь она — понимаешь? — обвиняет его. Будто он украл.

— Стой, стой. Как это?.. У неё там, в сарайчике, была такая же краска?

— Ну да! А его краски там и не было вовсе, он её дома хранил. И кисть — это вовсе не кисть. Я дома развернул… Это вымпел, флажок такой для лодки.

— Ну-у?.. А теперь Марья Ивановна решила, что краску утащил Виктор?

— Ну да!

— Вот дела! — Я даже губу закусил.

Что же делать? Пойти сознаться — стыдно. И попадёт нам. Не сознаваться — нельзя: позор останется на Вите. А он же не виноват, не он утащил краску — мы.

— Знаешь что, — предложил Коля, — пойдём и скажем, что мы эту краску… ну, временно спрятали, понарошке, а?

— Нет, нехорошо.

Как же быть?

В это время Марья Ивановна заметила нас и закричала:

— Ну-ка, ребята, пойдите сюда!

Делать было нечего, пришлось подойти. Витя стоял сердитый и обиженный. В глазах слёзы блестят.

— Вот, полюбуйтесь на него, — сказала Марья Ивановна. — А ещё красный галстук носит! Знаете, что он сотворил?..

Тут Витя взглянул на нас, заметил банку, которую мы прятали за спиной, глаза его расширились, он посмотрел на меня, на Колю, опять на банку — и всё понял.