Страница 11 из 93
Узнав об измене Кривицкого, Ежов немедленно направил во Францию оперативную группу Отдела специальных операций, и Кривицкий не прожил бы и месяца, если бы не решительная акция французского правительства, которое предоставило ему вооруженную охрану. В МИД Франции был вызван советский поверенный в делах Гиршфельд. Его попросили довести до сведения Советского правительства, что французская общественность так возмущена только что совершенным похищением бывшего царского генерала Миллера, что в случае повторения советскими агентами аналогичных действий — похищения или убийства на французской территории неугодных СССР лиц — правительство Франции окажется вынужденным порвать дипломатические отношения с Советским Союзом. Впрочем, это не помешало Кривицкому позже утверждать, что на его жизнь во Франции было совершено два покушения.
В ноябре 1937 года Кривицкий был представлен сыну Л. Троцкого Льву Седову. Впоследствии он так писал об этой встрече:
«Когда я встретился с Седовым, я откровенно сказал ему, что пришел не для того, чтобы присоединиться к троцкистам, а скорее за советом и из чувства товарищества. Он принял меня сердечно. Впоследствии мы встречались почти ежедневно. Я научился восхищаться сыном Льва Троцкого как личностью. Никогда не забуду бескорыстной помощи и поддержки, которую он оказал мне в те дни, когда за мной охотились сталинские агенты. Он был еще очень молод, но при этом исключительно одарен — обаятельный, знающий, деятельный. На суде в Москве, когда его обвиняли в измене, было сказано, что он получал крупные суммы от Гитлера и от японского императора. Я же обнаружил, что Седов живет жизнью революционера, весь день работая на дело оппозиции, нуждаясь в более качественном питании и одежде».
В марте 1938 года, когда в Москве проходил процесс по делу Бухарина и Рыкова, к Кривицкому обратился Борис Суварин, являвшийся в начале двадцатых годов одним из лидеров французской компартии, к тому времени порвавший с коммунистическим движением, а затем и Гастон Бержере, депутат французского парламента. Выполняя их просьбу, Кривицкий прокомментировал события, происходившие в СССР. Ряд его статей по этому вопросу был опубликован в меньшевистской газете «Социалистический вестник».
В 1938 году Кривицкий переезжает в США и в апреле 1939 года в журнале «Сатердей ивнинг пост» публикует серию статей, в которых среди прочего рассказывает о проходивших в 1936 году тайных советско-германских переговорах. После заключения в августе советско-германского пакта о ненападении он становится признанным специалистом по советской политике, к мнению которого прислушиваются. Это обстоятельство дает ему возможность в короткий срок издать книгу «Я был агентом Сталина», позже переведенную на многие языки мира.
После произведенных Кривицким разоблачений на него обратили внимание английские спецслужбы. Он был вызван в Англию и в своих показаниях, данных следователю Джейн Арчер, раскрыл более ста имен. В числе прочего он сообщил, что у НКВД есть источник — молодой англичанин, работающий в Испании в качестве журналиста. Речь, очевидно, шла о К. Филби, но Кривицкий к своему краткому заявлению не смог ничего добавить, а у английской службы безопасности были в то время другие, более важные дела, чем проведение расследования по этому весьма неопределенному факту. Впрочем, предвидя подобный поворот событий, советская разведка отозвала или заморозила многих из тех агентов, с которыми Кривицкий в то или иное время соприкасался в своей работе за рубежом, что, к сожалению, не спасло от разоблачения шифровальщика английского МИД Кинга, с 1935 года работавшего на СССР.
В начале 1941 года Кривицкий получил новый вызов в Лондон. А в понедельник 10 февраля 1941 года Телма Джексон, горничная скромного вашингтонского отеля «Бельвю» в 9.30 утра обнаружила тело Кривицкого на кровати с простреленной головой. Рядом с кроватью весь в крови лежал пистолет, а на столике три прощальные записки следующего содержания:
«Дорогие Таня и Алик!
Мне очень тяжело. Я очень хочу жить, но это невозможно. Я люблю вас, мои единственные. Мне трудно писать, но подумайте обо мне, и вы поймете, что я должен сделать с собой. Таня, не говори сейчас Алику, что случилось с его отцом. Так будет лучше для него. Надеюсь, со временем ты откроешь ему правду…
Прости, тяжело писать. Береги «его, будь ему хорошей матерью, живите дружно, не ссорьтесь… Добрые люди помогут вам — но только не враги! Моя вина очень велика.
Обнимаю вас обоих.
Внизу была приписка:
«Я написал это вчера на ферме Добертова. В Нью-Йорке у меня не было сил писать. В Вашингтоне у меня не было никаких дел. Я приехал к Добертову, потому что нигде больше не мог достать оружие».
Вторая записка была адресована адвокату Кривицкого и написана по-английски:
«Дорогой м-р Валдман, моя жена и сын будут нуждаться в Вашей помощи. Пожалуйста, сделайте для них все, что можете.
P.S. Я побывал в Виргинии, т. к. знал, что там я смогу достать пистолет. Если у моих друзей будут неприятности, помогите им, пожалуйста. Они хорошие люди. Зачем мне понадобился пистолет, им неизвестно».
Третья записка, на немецком языке, была обращена к Сюзанне Лафолетт, либеральной писательнице и другу Кривицкого:
«Дорогая Сюзанна,
полагаю, у тебя все в порядке. Умирая, я надеюсь, что ты поможешь Тане и моему бедному мальчику. Ты была верным другом.
Несмотря на то, что на пистолете не были обнаружены отпечатки пальцев Кривицкого, а вышедшая из головы пуля не найдена, следствие пришло к выводу, что имело место самоубийство. Напротив, большинство западных исследователей считают, что Кривицкий был убит советскими агентами, и при этом называют имена двух его голландских сотрудников — журналиста Г. Брусса и его секретарши Магдалены Иоганны Веркер. Так ли это было на самом деле, можно будет установить после того, как у историков появится возможность работать с архивами НКВД-КГБ.
Другим высокопоставленным сотрудником советской разведки, бежавшим на Запад в 1937 году, стал А.Г. Бармин.
Александр Григорьевич Графф, более известный под фамилией Бармин, родился 16 августа 1899 года под Киевом. Его отец, учитель-немец, вскоре после рождения сына оставил семью, и молодой Саша воспитывался матерью, украинской крестьянкой. В 1915 году она вышла замуж вторично, после чего Бармин, у которого не сложились отношения с отчимом, был вынужден уйти из дому.
Гражданская война и оккупация Украины немцами круто изменили жизнь Бармина. В 1919 году он вступает в компартию Украины, а вслед за этим записывается добровольцем в Красную Армию. В дальнейшем он принимал участие в деникинской и польской кампаниях, а в октябре 1920 года был рекомендован Реввоенсоветом 16-й армии в Военную академию.
Окончив восточное отделение академии, Бармин в 1921 году был откомандирован в распоряжение Разведупра РККА. Его первая командировка в 1921 году по линии военной разведки была в Бухару, где он одновременно выполнял и задания НКВД. В дальнейшем он успешно работал во многих странах под дипломатическим прикрытием: в 1923–1925 годах — генеральным консулом в Персии, с 1925 по 1931 год — главным директором экспорта из Франции и Италии в системе Наркомвнешторга, в 1932 году — официальным представителем СССР в Бельгии и Польше, а в 1935 году был назначен резидентом Разведупра в Афинах, официально занимая должность поверенного в делах советского посольства. Об успешной деятельности Бармина на разведывательном поприще говорит тот факт, что его фамилия фигурирует среди семи лучших советских разведчиков в докладе, представленном Сталину начальником ИНО ОГПУ и одновременно заместителем начальника Разведупра РККА А.Х. Артузовым.