Страница 60 из 81
Одной из первых крупных акций, совершенных для Управления полковником Окуневым, стало убийство выдающегося еврейского актера и режиссера Соломона Михоэлса. Хотя в годы Великой Отечественной войны Михоэлсом, которому удалось привлечь на сторону своей страны граждан США из евреев и представителей других национальностей, был внесен значительный вклад в победу Советского Союза над фашистской Германией, Сталин не только решил, что более Михоэлс ему не нужен, но и задумал по политическим и некоторым иным причинам осуществить целый ряд «мини-погромов». Частью этой антисемитской программы явились Закрытие еврейского Театра Михоэлса в Москве и расправа с такими принадлежавшими к евреям известными почитателями этого деятеля культуры, как жена Молотова, бывший министр иностранных дел Литвинов и его заместитель Лозовский. Что же касается самого Михоэлса, то Поскребышев понимал, что обычная советская процедура устранения неугодных лиц, неотъемлемыми элементами которой были инсценированный «судебный процесс», выбитое силой «признание» и, наконец, вердикт, приговаривавший подсудимого к отбытию того или иного срока в исправительно-трудовом лагере или к смерти, вызовет слишком уж мощную негативную реакцию не только в антисемитской по сути России, но и на Западе. Поэтому было принято решение поручить Окуневу подстроить «трагическую и прискорбную автокатастрофу». Данная операция прошла столь гладко, что по истечении какого-то времени Окунев и его команда были отмечены службой безопасности особыми наградами.
Другими, уже не столь сложными, делами, которые «провернул» в 1949–1950 годах тот же Окунев, стала ликвидация Кузнецова, Вознесенского и Родионова, занимавшего до этого пост Председателе Совета Министров РСФСР. Кузнецов сразу же после ареста был доставлен на Лубянку, где его даже никто не допрашивал. После того как он пробыл в одиночном заключении около трех недель, его вывели во внутренний двор тюрьмы, где Окунев выстрелил ему в затылок. Соблюдение «законности» проявилось при этом лишь в том, что врач Охраны выдал свидетельство о смерти Кузнецова, подписанное Абакумовым и засвидетельствованное Окуневым. Данный документ доставили незамедлительно лично Поскребышеву. Единственным различием в судьбах Кузнецова и Вознесенского было то, что последний провел сперва несколько месяцев под домашним арестом, а затем — еще несколько месяцев в одиночной камере на Лубянке перед тем, как его вывели наружу, чтобы Окунев и его отправил на тот свет. Свидетельство о смерти своей новой жертвы этот полковник снова передал непосредственно Поскребышеву. Родионова тоже казнили примерно так же, как и Кузнецова.
Надо заметить, что отнюдь не все инсценированные Окуневым «автокатастрофы» знаменовались смертельным исходом, как это произошло в случае с Михоэлсом. Особенно безобидной была та из них, которую он подстроил по распоряжению Сталина зимой 1949/50 года, когда «красных» китайских гостей — Мао Цзэдуна и Сопровождавших его лиц — разместили на одной из дач Грузина, находившейся в Липках, неподалеку от Москвы, с которой этот населенный пункт связывало Дмитровское шоссе. Встречаясь неоднократно с гостями, Сталин решил, что ему необходимо в течение часа или двух поговорить с Мао Цзэдуном С глазу на глаз, без присутствия Лю Шаоци, китайского коммуниста № 2 и второго по счету «человека века», который во время предыдущих бесед практически неотлучно находился при своем начальнике. Окунев разрешил возникшую было проблему, организовав столкновение принадлежавшего охранной службе мусоровоза с лимузином, в котором водитель, сотрудник Охраны, вез Лю Шаоци, желавшего поприсутствовать на встрече Мао со Сталиным. Окунев выполнил порученное ему задание столь превосходно, что «инцидент» даже не пробудил ото сна высокого гостя, устроившегося на заднем сиденье автомобиля. Однако для завершения милицией всех положенных в подобных случаях формальностей и очистки пути потребовалось два часа— время, достаточное для того, чтобы Сталин смог наедине побеседовать с Мао Цзэдуном. Последний акт этой «драмы» был разыгран столь же убедительно, как и все предыдущие. Шофер, который вел машину с Лю Шаоци, был уволен с работы, а водитель мусоровоза получил год тюремного заключения. Впоследствии, однако, все было переиграно: шофер лимузина вновь стал возить знатных зарубежных гостей (только не китайцев), а водитель принадлежавшего Охране мусоровоза вскоре был освобожден из заключения и направлен на работу с более высокой зарплатой, чем прежде, в один из районов страны.
В тот же период всесилия Управления на Дмитровском шоссе произошел инцидент, ставший лишним свидетельством всемогущества ОПЕРОДа. На шоссе практически ежедневно появлялся некий генерал-майор, совершавший поездки между принадлежавшим ему частным домом, находившимся примерно в двенадцати милях от Москвы, и главным зданием Генерального штаба. Этого офицера раздражало ограничение скорости, установленное на использовавшемся им отрезке шоссе, по которому ездили, кстати, Сталин и младшие по отношению к нему иерархи, И генерал постоянно требовал от шофера нарушать правила. Когда же тот так и делал, то чаще всего связанные со службами наблюдения офицеры ОПЕРОДа, которые, облачившись в милицейскую форму, дежурили вдоль всего требовавшего особого внимания маршрута, останавливали машину и проводили беседы с недисциплинированным шофером армейского офицера. Но это мало что меняло; поскольку, как только охранники в милицейской форме отходили от машины, генерал говорил своему шоферу, чтобы он не обращал внимания на претензии со стороны младших чинов. Подобное положение вещей оставалось неизменным до тех пор, пока любивший скорость генерал не приказал своему шоферу обогнать лимузин, ехавший впереди на предельно дозволенной скорости. Однако в обогнанной лихачом машине оказался не кто иной, как Ворошилов, возвращавшийся тем же путем к себе на дачу. На следующий день группа «милиционеров» — сотрудников ОПЕРОДа — остановила машину генерала, арестовала его водителя, которого тут же увезли на допрос, и предоставила высшему офицеру Генштаба полную возможность побывать в положении человека, лишенного транспортных» средств. В последовавшем затем разговоре потерпевший обозвал «милиционеров» грязными словами и потребовал от них с почтением относиться к его воинскому званию, на что один из офицеров ОПЕРОДа ответил, что завтрашний день покажет, останется ли «товарищ генерал» генералом или будет разжалован в рядовые.
Об этом происшествии тут же было доложено Власику Начальник Управления приказал маршалу Александру Василевскому, возглавлявшему в то время Генеральный штаб, поговорить как можно строже с генералом по поводу значительного превышения им максимально дозволенной скорости на шоссе, по которому ездит сам Сталин. Василевский вызвал к себе генерала, отчитал его и потребовал, чтобы тот лично обратился с извинениями к начальнику Московского ОРУДа, находившегося в то время под контролем со стороны ОПЕРОДа. Генерал сперва было отказался просить извинения у какого-то всего-навсего сотрудника «милиции», но Василевский предупредил его, что в таком случае он может лишиться генеральского звания. Тот, оценив реальную обстановку, усмирил свою гордыню и принес в конце концов извинения начальнику управления дорожным движением, который оригинально расквитался с генералом — заставил генштабиста прослушать длинную лекцию на тему о том, как следует вести себя на дорогах. А вскоре несчастного военного перевели из Москвы в какое-то захолустье и предали забвению.
Хотя в 1952 году Главное управление охраны было лишено прежних полномочий (силы), ОПЕРОД вполне определенно не перестал существовать. В 1953 году он был поставлен под контроль органов государственной безопасности как Секретное политическое управление (СПУ) и затем был слит с отделом «Т». Эти два подразделения получили безобидные названия Четвертого и Пятого управления СПУ. А еще позже весь этот конгломерат стал называться Вторым главным управлением (внутренняя контрразведка) КГБ. Именно оно было ответственно за защиту правящего режима и устранение его оппонентов, если в том возникала необходимость.