Страница 8 из 104
Свидетельствует о главенствующей хазарской роли и тот общеизвестный факт, что сразу после событий Византия отправила посольство святых Кирилла и Мефодия не к кому-нибудь, а к хазарскому кагану. Невозможно игнорировать и византийское сообщение, в котором Аскольд квалифицируется как «воевода кагана».
Наконец, дальнейшая истории Руси ясно показывает, что в Киеве жило настоятельнейшее стремление к миру и дружбе с Константинополем-Царьградом, который ничем не угрожал Руси и мог принести ей великую пользу, – и мир этот заключался при первой же возможности.
По убеждению современных историков, уже в 860 году, после того как русское войско сняло осаду с Константинополя, между Русью и Византией был торжественно заключен первый договор «мира и любви», причем предводитель русских – то есть, очевидно, Аскольд – уже после заключения договора настаивал на личной встрече с императором Михаилом, который, правда, отсутствовал, находясь в Малой Азии во главе войска, сражающегося с напавшими на империю арабами. Словом, от подчинения воле Хазарского каганата Русь перешла к союзу с враждебной ему Византийской империей.
* * *
Однако тот факт, что пришедший позднее из Ладоги в Киев в 882 году Олег объявил себя «врагом» хазар и «не даст» окрестным племенам «козарам дани платити», ясно говорит о том, что Хазарский каганат сумел восстановить свою власть над Южной Русью. И в сохранившем ряд древних сведений «Архангелогородском летописце» сообщается, что, свергнув хазарского вассала Аскольда и укрепившись в Киеве, «иде Олег на козары». Олег вырвал из-под хазарской власти полян, северян и радимичей и затем «обротай по всей земли Рускои устави, и многи городы постави».
На этом, правда, вовсе не завершается борьба Руси с Хазарским каганатом: напротив, она достигает особой остроты в X веке. Здесь же необходимо сказать, что, сделав Киев столицей Руси («Се буди мати градом русьским») и установив государственный порядок в южнорусских землях, Олег возвратился на какое-то время в Ладогу и построил там первую из известных нам каменную крепость. Таким образом, Олег, вошедший в предание как «вещий», явился основоположником единого Русского государства, простирающегося от Киева до Ладоги. Для этого ему пришлось, пусть и на время, сбросить с Южной Руси хазарское иго.
Отправляясь в походы, Олег уже вел с собой «множество варяг, и условен, и чюдь, и кривичи, и мерю, и деревляны, и радимичи, и поляны, и северо, и вятичи, и хорваты, и дулебы, и тиверцы», то есть всю совокупность племен и Северной, и Южной Руси.
Таким образом, именно Олег Вещий должен рассматриваться как создатель единой Руси, хотя историки нередко недооценивали его роль. Так, фигура Олега отсутствует в сонме героев, представленных памятником «Тысячелетие Государства Российского» в Новгороде, между тем как Рюрику там отведено одно из самых почетных мест. Это обусловлено его статусом основателя династии Рюриковичей, но все же недооценка Олега заведомо неправильна. Чуткий Пушкин воспел его в своей «Песни о вещем Олеге», которую начал с очень важного мотива:
Как ныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным хазарам…
Возможно, недооценка Олега объясняется той известной неопределенностью его образа, о которой шла речь выше: образ этот раздваивается – Олег как бы и воевода, и князь, он странно умирает в различных местах и т. п. Раздвоение произошло от слияния в один образ двух Олегов. Но так или иначе, в древнейших письменных памятниках, восходящих к первой половине XI века, – «Слове о законе и Благодати» митрополита Илариона и «Памяти и похвале князю русскому Владимиру» монаха Иакова о князе Владимире сообщается, что он – сын Святослава и внук Игоря, а о предшествующих предках нет ни слова, хотя, казалось бы, следовало назвать здесь и прославленного прадеда – Рюрика. Это означает, что митрополит Иларион и монах Киево-Печерского монастыря Иаков не знали с полной достоверностью, кто именно был отцом Игоря, и лишь позднейшие летописцы решили объявить его сыном Рюрика (ради сохранения единства династии). Между тем шестьдесят лет, протекшие между рождением Игоря (если бы он действительно был сыном Рюрика) и рождением его сына Святослава явно неправдоподобны. А признать Игоря сыном Олега (разумеется, князя, а не другого Олега – воеводы) авторы XI века не могли, поскольку в исторической памяти два Олега уже слились в один противоречивый образ. Но именно он, Вещий Олег, должен быть признан основателем единого государства Руси. Хотя это и не значит, что до Олега государства не было: оно складывалось и развивалось на юге и на севере; более того, два центра государственности в той или иной мере имели связи друг с другом. Роль же воеводы-правителя Олега выразилась в окончательном объединении русских земель под властью Киева, и это было началом новой эпохи в истории России. Руси из Киева во Владимир
Путь Руси из Киева во Владимир[3]
Каждому человеку, хоть в самой малой степени знакомому с отечественной историей, внятны представления о Киевской и более поздней Владимирской (или иначе – Владимиро-Суздальской) Руси. Но конкретные причины и самый смысл возникновения Владимирской Руси после долгого – почти четырехвекового – существования Руси Киевской изучены далеко не достаточно, и вокруг этой проблемы шли и идут многообразные споры, подчас весьма острые. Особенно обострились такие споры сегодня, в период осложненных взаимоотношений между Киевом и Москвой – прямой наследницей Владимира.
Высший расцвет Киевской Руси относится ко времени князя Ярослава Мудрого, которого увенчивали также приравниваемыми к императорскому титулами «цесарь» и «каган». Правил он в Киеве (с небольшим перерывом) с 1016 года до своей кончины в 1054 году. Его правлению предшествовала та эпоха истории Руси, которую с полным правом следует назвать героической эпохой (IX–X века), – временем почти постоянных войн, дальних – тысячекилометровых – походов, интенсивной международной политики и торговли, всякого рода «странствий» Руси; эта героическая эпоха монументально воплотилась в богатырском, то есть именно героическом, русском эпосе, в былинах об Илье Муромце, Добрыне, Волхе Всеславьевиче и др.[4]
При Ярославе Мудром Русь окончательно входит в прочные территориальные берега и в значительной мере сосредоточивается на своих внутренних делах. Но этому, если вдуматься, не вполне соответствовало размещение ее центра, ее столицы, ибо Киев находился не столь уж далеко от южной границы Руси. Это было совершенно уместно или даже необходимо в эпоху «героических странствий», и закономерно, что другой важнейший город Руси IX–X веков – Ладога (он на полтора-два века старше Новгорода) также размещался на пограничье и был как бы северным «филиалом» Киева (все это убедительно доказано в целом ряде новейших трудов историков и археологов).
Своего рода завершение государственного формирования Руси и ее воля к внутреннему сосредоточению, в сущности, предопределяли перенос ее центра в глубь страны. Правда, во времена Ярослава Мудрого едва ли кто-либо думал о том, что величественнейший Киев перестанет быть столицей. Однако в 1157 году, всего через сто лет (срок для истории не очень уж долгий) после кончины Ярослава, столицей Руси фактически стал совсем еще молодой город Владимир-на-Клязьме. Этот город-крепость основал сорока годами ранее, в 1108 году, внук Ярослава, великий (не только по своему титулу) князь Владимир Мономах, в честь которого он и был назван, что, конечно, придавало городу особенное значение.
Широко распространено представление, согласно которому это перемещение столицы Руси объясняется прежде всего и главным образом набегами на Киев кочевников южнорусских степей, в особенности половцев. Правда, при углублении в суть дела неизбежно возникает вопрос: почему же Русь так убоялась степняков именно в XII веке, а, допустим, не в IX, когда с юго-востока на Киев так же нападали многочисленные враги, а страна была, без сомнения, гораздо менее развитой и могучей? Но еще существеннее другое: ведь именно в начале XII века набеги половцев (не говоря уже о других кочевых племенах) почти полностью прекратились!