Страница 30 из 104
Все это ясно показывает, что длившаяся более полутора десятилетий борьба святителя Геннадия и преподобного Иосифа была поистине героическойи вместе с тем подлинно трагедийной, –ибо приходилось, в сущности, бороться со своей собственной государственной властью и собственной церковной иерархией!
Говоря об этом противостоянии государству и, конечно, его главе – великому князю, нельзя обойти еще одно «обвинение», которое постоянно предъявляют преподобному Иосифу, – что он-де стремился подчинить Церковь государству и даже, мол, добился этого. Как без всяких доказательств заявлял Георгий Федотов, «осифляне… работают над укреплением самодержавия и добровольно отдают под его попечение… всю Русскую Церковь».[127]
Что касается самого преподобного Иосифа, то по меньшей мере странно видеть в нем ревностного слугу «самодержавия», ибо, будучи в продолжение почти 36 лет (с 1479 по 1515 год) игуменом монастыря, 29 лет из них он находился в достаточно существенном и очевидном конфликте с «самодержцами» и только семь лет – с 1502 по 1509 год – в союзе с ними. Он исповедовал убеждение, что священствовыше царства,и применяемое к нему с 1930-х годов вульгаризаторское обозначение «воинствующий церковник» все же более соответствует истине, нежели причисление его к апологетам «самодержавия». Здесь уместно еще раз сослаться на работу противника преподобного – Я.С. Лурье, который все же основательно доказывает, что действительными сторонниками неограниченнойвласти самодержца были как раз главные врагипреподобного Иосифа – Федор Курицын и Вассиан Патрикеев, которых, по словам Я.С. Лурье, «сближало… стремление провести задуманные преобразования сверху, путем чудодейственного подчинения государственной власти своим планам». Добиться всемерного «укрепления самодержавия» – именно такова была цель «Курицына, Вассиана и других близких к власти лиц».Этим они, в частности, и «покоряли» Ивана III, а затем и его сына.
Между тем преподобный Иосиф никогда не пытался добиться реальной «близости» к власти (в отличие от Курицыных и Патрикеевых) или хотя бы занять высокое положение в Церкви. Он все силы отдавал созиданию своего монастыря – как одного из воплощений священства на земле. Его младший брат Вассиан, как уже сказано, еще при его жизни стал архиепископом Ростовским, а два племянника – епископами, но нельзя даже представить себе стремление преподобного Иосифа подняться по ступеням церковной иерархии; в этом отношении он, несомненно, следовал завету преподобного Сергия, никогда не имевшего намерений оставить свою обитель.
Мне могут, впрочем, возразить, что Георгий Федотов в цитированной фразе обвинил в «капитуляции» перед государством и самодержцами не самого преподобного, а иосифлян. Однако к вернымпоследователям преподобного Иосифа это также неприменимо. Недоброжелатели иосифлян (в том числе и Георгий Федотов) высоко превозносят тех деятелей Церкви, которые самоотверженно воспротивились введению опричнины Иваном Грозным, но при этом, как ни нелепо, «не замечают», кто же именно выступал тогда против царя!
В 1542–1563 годах митрополитом был самый доподлинный иосифлянинМакарий, и, как показывает в новейшей работе Р.Г. Скрынников, он многократно добивался, чтобы власть Ивана Грозного «не приводила к кровавым эксцессам».[128] Сменивший Макария на посту митрополита ближайший его ученик Афанасий пытался продолжать сопротивление, но он не имел авторитета своего предшественника, и через год царь учредил опричнину. Тогда Афанасий молча сложил с себя сан митрополита и удалился в монастырь.
Следующий митрополит, святитель Герман Полев, принадлежал к знаменитой «иосифлянской» семье. И всего через два дня после своего переезда на митрополичий двор он предложил царю уничтожить опричнину и при этом «грозил Страшным судом». Царь отставил непримиримого иосифлянина, и 25 июля 1566 года митрополитом стал игумен Соловецкого монастыря святитель Филипп.
Георгий Федотов, написавший о нем восторженную книгу, попросту умалчиваето том, что святитель Филипп был, вне всякого сомнения, верным иосифлянином; он пишет только, что Филипп «не был нестяжателем».[129] И дело здесь не только в том, что Соловецкий монастырь являл собой одну из богатейших обителей, славившуюся своей громадной хозяйственнойдеятельностью. С конца XV века самым авторитетным лицом в монастыре был игумен, а затем «лучший старец» Досифей, избравший своим наставником святителя Геннадия Новгородского; и в 1538 году, еще при жизни или вскоре после кончины Досифея, в Соловецком монастыре постригся будущий святитель Филипп.
Вполне закономерно, что «в Соловецкой библиотеке было пять списков произведений Иосифа Волоцкого» и в том числе «единственный известный в настоящее время составленный при жизни Иосифа Волоцкого список «Просветителя» и «Устава», имеющий вкладную дату 1514 г. и принадлежавший известному писцу Нилу Полеву».[130] И, конечно же, строй и дух монастыря, в котором Филипп стал иноком, а позднее игуменом, были всецело иосифлянскими.
Святитель Филипп, став митрополитом, повел самоотверженную борьбу против злодеяний и бесчинств опричнины и самого царя. И в ноябре 1568 года он был низложен, отправлен в заточение и в следующем году убит. В защиту святителя решился выступить только его предшественник иосифлянин Герман Полев, и «через два дня после этого Герман Полев был найден мертвым у себя на московском подворье».[131]
Все это ясно свидетельствует о заведомой, но все же очень широко распространенной лжи об иосифлянах, которые изображаются в качестве чуть ли не «вдохновителей» опричнины (ложь эта восходит еще к князю Курбскому!). Конечно, и среди иосифлян не все были достойны своего учителя. Но верные его ученики и последователи руководствовались его заветом: «Аще ли же есть царь, над человеки царствуя, над собою же имат царствующая страсти и грехи… таковый царь не Божий слуга, но диаволь»[132] .И тут же преподобный Иосиф прямо завещает своим последователям: «И ты убо таковаго царя или князя да не послушавши, на нечестие и лукавство приводяща тя, аще мучит, аще смертию претить (угрожает)!»[133] Святитель Филипп – в чем трудно усомниться – прочитал эти слова в рукописи «Просветителя», хранившейся в Соловецкой библиотеке.
* * *
Наконец, нельзя не затронуть проблему ценности сочиненийпреподобного Иосифа Волоцкого. Давно уже признана – пусть даже и не всеми – безусловная ценность сочинений преподобного Нила Сорского, о котором не так уж редко говорят как о великом и даже гениальном богослове, мыслителе, писателе. Но откровенно тенденциозное отношение к преподобному Иосифу диктует резко «критические» оценки и его воплощенного в слове наследия.
Так, в предисловиях к «Посланиям Иосифа Волоцкого», изданным в 1959 году, категорически заявлено, что «к числу выдающихся писателей своего времени (даже! – В.К.) Иосиф Волоцкий не принадлежит». Здесь же собраны высказывания различных авторов о том, что-де сочинения преподобного насквозь «компилятивны», состоят из святоотеческих «цитат» и не могут считаться плодом самостоятельноготворчества.[134]
При этом как-то ухитряются не замечать, что сочинения преподобного Нила Сорского, которые обычно оценивают достаточно высоко, насыщены «цитатами» в значительно большей мере, чем Иосифовы! А суть дела в том, что такого рода «критики» сочинений преподобного не обладают действительным знанием и тем более пониманием самой природы средневекового искусства слова, коренным образом отличающегося от новейшей литературы. Исчерпывающе знающий предмет и наиболее глубокий исследователь культуры Средневековья М.М. Бахтин писал:
«Роль чужого слова, цитаты,явной и благоговейно подчеркнутой, полускрытой, скрытой, полусознательной, бессознательной, правильной, намеренно искаженной, ненамеренно искаженной, нарочито переосмысленной и т. д., в средневековой литературе была грандиозной.Границы между чужой и своей речью были зыбки,двусмысленны, часто намеренно извилисты и запутанны. Некоторые виды произведений строились, как мозаики,из чужих текстов».[135]