Страница 3 из 12
Я не слишком торопился доложиться в немецкой дипломатической миссии: в Южной Америке при наличии свободного времени его никогда не хватает.
Немецкое представительство располагалось в арендуемой прекрасной вилле в городском районе Мирафлорес. Там я был направлен к атташе, фамилия которого начиналась на букву «Г», — назовем его условно Грингером.
На дипломате безукоризненно сидел белоснежный костюм, обычный для Лимы. Он оглядел меня без особого интереса. Сначала он был немногословен и произвел на меня впечатление провинциального жуира, чьи тяжелые времена остались далеко позади. Мы выпили с ним по рюмочке местного коньяка «Писко», имевшего цвет обычной воды.
— Кто вы по профессии? — спросил меня Грингер.
— Радиоинженер.
— Прекрасная профессия! А вы не играете в скат?
— Играю, и с пребольшим удовольствием, — ответил я.
— А в шахматы?
— Тоже, господин атташе.
— Называйте меня Грингер! Мы ведь находимся за границей. А здесь главную роль играют не звания или титулы, а банковские счета.
Впоследствии мне еще не раз представлялась возможность встретиться с этим человеком, сидевшим в тот вечер напротив, и я, таким образом, смог получше узнать его. Он не относился к тем людям, которые с первого же взгляда производят на вас неприятное впечатление. Скорее он вызывал улыбку: подчеркнутая галантность в отношении дам и стремление обратить на себя внимание окружающих своим элегантным костюмом уже не соответствовали его возрасту.
Между нами сохранялась определенная дистанция. Лишь однажды мы играли с ним два дня и целую ночь в скат и он крупно проигрался. Потом он выехал в Германию и возвратился за несколько месяцев до начала войны. Тогда-то он и вызвал меня к себе по срочному делу.
Помещение, в котором он принял меня, было обставлено стильной мебелью. Под портретом Гитлера жужжал вентилятор. Грингер не спускал с меня глаз.
— Скоро начнется война, — произнес он. — Я не знаю, что будет здесь с нами, и поэтому мы все должны заранее готовиться к грядущим переменам. Каждый немец — солдат и посему обязан исполнять свой долг, где бы ни находился.
После каждого произнесенного слова он кивал, как бы одобряя сказанное. Подобное можно было слышать в Лиме чуть ли не ежедневно, так как немецкая колония вовсю изощрялась в проявлении националистических чувств.
— Не желаете ли еще рюмку водки? — спросил меня Грингер.
Я согласно кивнул, полагая, что выпивка, как утверждали многие, помогает лучше переносить жару. Вообще-то местный климат я переносил довольно сносно. Перед домом теперь стояла моя собственная автомашина «Супер-6», а на банковском счете было уже несколько тысяч долларов. Каждый день я принимал участие в каком-либо званом обеде или ужине. Единственной моей заботой было не пропустить что-либо значительное.
Когда я вспоминаю о том времени, оно кажется мне каким-то нереальным, и я даже сомневаюсь, было ли оно когда-либо в действительности. Но если в Перу я ничего не упустил, то в Штатах потерял почти одиннадцать лет своей жизни…
— В Германии вы бы уже давно были в армии, — продолжил Грингер. — Но я предпочитаю, чтобы вы были здесь. Ведь здесь создается тоже своего рода фронт. И я уверен, что могу рассчитывать на вас.
— Само собой разумеется, — подтвердил я.
— Вы ведете светский образ жизни, вас везде радушно принимают. Это хорошо. Но с сегодняшнего дня вы поставите все свои знакомства и связи на службу отечеству.
Он встал и стал ходить по кабинету взад и вперед. Сейчас последует что-либо высокопарное, подумалось мне: ведь я имел дело с явным фанатиком.
— Не забывайте, молодой человек, что вы будете работать на Германию!
Не успел я допить содержимое рюмки, как он снова ее наполнил.
— Вам нравится море, не так ли?
— Да, я охотно стал бы моряком.
— Прекрасно. Впредь мне надо будет знать, какие суда заходят в порт, как зовут их капитанов, какова численность команд и какой на них находится груз. Короче говоря, для меня представит интерес буквально все. Сможете ли вы снабжать меня подобной информацией?
— Не вижу никаких сложностей, тем более что ничего секретного в этом нет, — ответил я. — Мне непонятно только, для чего это вам.
Он засмеялся. У меня между тем создалось впечатление, что он решил заняться шпионажем по собственной инициативе, так, как он представлял себе это дело. Меня рассмешило и то, что он хотел сделать из меня агента. В общем, то, что он предлагал, скорее походило на спорт: езда на машинах, политика, выпивка, женщины… Я, естественно, был не против, если только все это не будет отнимать у меня слишком много времени: ведь Лима — Рио-де-Жанейро западного побережья — накладывала на каждого много обязанностей.
Он протянул мне руку. Его ладонь была потной.
— Завтра состоится зимний благотворительный бал, — сказал он. — Там вы сможете сразу же проверить свои способности. Согласно полученной мною информации, на нем будут присутствовать некие Текстеры… Вы знаете, кто это?.. Так вот, мне хотелось бы, чтобы вы сблизились с Эвелин Текстер. Интересно, удастся ли это вам. Постарайтесь получить приглашение на прием, устраиваемый ими в конце недели. Все остальное я сообщу вам позже.
Я был рад, когда наконец покинул его. Всерьез я его не принимал, как, впрочем, и самого себя. Полученное задание, однако, возбуждало меня. Вроде бы не так уж и плохо. А почему бы и нет? Лучше уж заниматься шпионажем, чем строевой подготовкой в армии.
Так началась моя карьера шпиона, хотя я и не хотел становиться им. И начал я как дилетант и любитель, относясь ко всему с большой долей иронии: ведь задания-то были вначале до смешного незначительными и даже забавными. А что из этого вышло? В какой переплет я попал?..
На швейцарской границе как-то таможенник открыл мой чемодан, в двойном дне которого лежало более полумиллиона контрабандных долларов…
В другой раз полицейский хлопнул меня по плечу и собрался задержать, но мне удалось удрать, хотя дело происходило в дневное время…
Во вражеской стране я возвратился в свой гостиничный номер и обнаружил, что мой напарник исчез, оставив меня без единого цента…
В последующем я подробно опишу все применявшиеся мною уловки и приемы, так как об этой дьявольской игре обывателю почти ничего не известно.
Шпионы молчат, я же буду говорить.
С этой службой я распрощался — и навсегда…
Зимний благотворительный бал прошел в начищенной до блеска немецкой школе в Лиме. На нем присутствовал почти весь дипломатический корпус. Задыхаясь от жары, все старались внести свою лепту в то, чтобы в Германии никто не мерз.
Присутствовавшие много танцевали под музыку в самых различных ритмах, в том числе и джазовых. Высокопоставленные гости позволяли себе лишь слегка пригубить вино. В перерыве между танцами я пробился к буфету, увидев там мисс Текстер, в желтом вечернем платье.
Я оказался рядом с ней. Она была высокого роста, стройная, с живыми зелеными глазами, смотревшими беспечно на мир. Мы улыбнулись друг другу, У нее, как и у меня, в руках была тарелка с яствами. Кивнув в сторону зала, девушка поставила ее на столик.
— А они разыграли неплохую пантомиму, не правда ли? — сказала Эвелин Текстер на чистом оксфордском английском языке. — Вы, случайно, не из благотворительного общества?
— Нет.
И я представился ей. Мы вышли вдвоем на террасу. Очередной танец только что закончился. Я продолжал держать в руке бокал.
Заметив это, она взяла его из моих пальцев и отставила в сторону.
— Что я могу для вас сделать? — спросила меня Эвелин.
— О, — ответил я, — не прогуляться ли нам по берегу моря?.. Вы ведь меня не боитесь?
— Блондинов я никогда не боюсь, — сказала она. — Они обычно не слишком темпераментны.
Вот так мы и беседовали, не слишком заботясь о том, чтобы наша речь звучала исключительно чинно и благородно, без всяких фривольностей. Мы оба были тогда так еще молоды. И жизнь моя, вероятно, сложилась бы совсем по-иному, не будь этого Грингера.