Шпион для Германии

У нее не было ни капризов, ни забот, ни работы. Она не писала писем на фронт и не говорила о войне. На ней всегда были шелковые чулки. Я никогда не видел ее с хозяйственной сумкой или авоськой. Она производила впечатление чего-то роскошного при всеобщей нужде.

Мы были знакомы с ней уже более трех недель, но не знали ничего друг о друге, кроме того, что были связаны узами взаимной любви. У меня даже появилось странное желание бросить свои дела с абвером, стать солдатом и жениться на ней. Все, что меня так или иначе привлекало в карьере шпиона, блекло по сравнению с Ингрид.

— А чем ты занимаешься? — спросила она меня однажды.

— Работаю в оборонной промышленности, — ответил я. — Но даже толком не знаю, устраивает ли меня это или нет.

— Бывает и хуже, — произнесла она, посмотрела мне в глаза и коснулась меня. Руки ее были мягкими и нежными, что редко встречалось во время войны.

С тех пор мы довольно часто возвращались к разговору о моей работе. И получалось это как-то непринужденно. Конечно же я молчал о своих реальных делах: этому я уже был научен. Однако как-то раз я, видимо, сказал что-то лишнее…

Вскоре после этого у меня состоялся разговор с Юргенсеном. У него было плохое настроение: ходили слухи, что его собирались отправить на фронт, — правда, слухи не подтвердились, и в своей должности он оставался до самого конца войны.

— Не слишком-то увлекайтесь женщинами! — сказал он. — Женщины для агента — яд. Это вам уже давно пора знать наизусть.

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Попробую немного освежить вашу память, — продолжил он. — Где вы были вчера вечером?

— Ужинал у Хорхера.

— А с кем?

Я замешкался.

— Отвечайте, парень! — нетерпеливо воскликнул он. — У меня нет времени на долгие разговоры. С женщиной, не так ли?

— Да, — признался я.

— Прекрасно. И ей вы рассказали, что скоро едете в Испанию. Разве не так?

— Точно!

Меня будто обухом ударили по голове. Откуда он мог знать об этом? Ведь рядом с нами никого не было. Никто не мог подслушать наш разговор.

Другого объяснения не было: стало быть, он узнал это от Ингрид!

Я отправился к ней и открыто высказал свое подозрение. Она лишь рассмеялась, как всегда, и без всякого смущения.

— Ты слишком сентиментален и комичен, — произнесла она. — Разве можно обращать внимание на подобные мелочи?

— Но это не мелочь, — возразил я. — Ведь идет война!

Ингрид встала и закурила. Вставив сигарету в длинный-предлинный мундштук, она стала ходить по комнате взад и вперед.

— Мы все находимся в услужении ей, так или иначе. Каждый на своем месте! Ты — на твоем, а я — на своем. Война, она и есть война. Разве ты этого не понимаешь?

— Понимаю, и еще как, — ответил я. — Если я не ошибаюсь, то твои поцелуи и нежности были своеобразным служением войне?

— Сказано грубовато, — возразила она, все еще улыбаясь, как обычно. Но уже в последний раз — для меня.

То, что я принимал за любовь, было не чем иным, как дополнительной проверкой абвера на мою пригодность в качестве шпиона. Речь шла о том, могу ли я держать язык за зубами.

Я принудил себя не думать больше об Ингрид. Конец! Главное — выполнить поставленную задачу: ведь мы все в той или иной степени работали на войну. И что бы там ни было, вешать нос в любом случае было нельзя!

Я приказал себе сконцентрироваться. Как нас учили в гамбургской агентурной школе, мне предстояло преодолеть четыре вида препятствий: первое — собственная полиция, второе — немецкий пограничный контроль, третье — пограничный контроль на чужой территории и четвертое — секретные службы противника. В Хенде я пересек французскую границу, а в Иро — испанскую.

Пока все шло нормально.

— Есть ли у вас что-нибудь облагаемое пошлиной? — спросил меня испанский пограничник.

— Нет, — ответил я.

Он показал на сверток с двумястами пятьюдесятью тысячами франков.

— А что это, сеньор?

— Проспекты, — непринужденно ответил я. — Для испанских деловых людей. Надо ли показывать их вам?

Он был в нерешительности, но не торопился с ответом: у испанцев всегда много времени.

Внешне я сохранял полное спокойствие, видя, что он размышляет. Если он сейчас прикажет открыть сверток, то я буду непременно арестован. Я решил держать свой «багаж» совсем открыто в руке. Было ли это правильно психологически или являло собой проявление полнейшего легкомыслия?

На удалении ста метров стоял представитель абвера — «особо уполномоченный по пограничным вопросам», заранее уведомленный обо мне. Я должен был с ним встретиться. В случае же моего ареста он станет его свидетелем. Его присутствие здесь для меня означало только одно: при выполнении первого же серьезного задания я вызову подозрение. Может быть, немецкому посольству и удастся выручить эти деньги. Но на этом шпионская карьера Эриха Гимпеля закончится, а сам же он будет отправлен на Восточный фронт…

— Все в порядке, сеньор, — произнес пограничник. — Всего доброго!

Естественно, я не знал нашего представителя лично. Поэтому мне сообщили его опознавательный знак, которого я уже не помню. Но он сработал безукоризненно. Вместе с представителем абвера мы выехали в Мадрид. Мне нужно было позвонить там по данному мне телефонному номеру.

— В три часа, — получил я ответ. — Мы пришлем за вами машину.

Английский автомобиль с шофером в ливрее появился с точностью до секунды.

— Вы сеньор Карлос? — спросили меня.

— Нет, — возразил я. — Я Марио.

После этого я в свою очередь задал вопрос:

— А вы не сеньор ли Хуан?

— Нет, — было сказано мне в ответ. — Меня зовут Филиппе

После того как мы взаимно проверили таким образом пароль и отзыв, я сел в машину. Прибыв на место, вручил деньги. Конечно же без всякой расписки: все было построено на доверии. На эти деньги за границей действовали сотни немецких агентов.

Затем меня доставили на элегантную виллу, расположенную километрах в десяти от Мадрида. Там проживал коммерческий директор некоей подставной фирмы, бывший на самом деле генералом СС Бернхардом.

Он дружелюбно поприветствовал меня. Невысокого роста, полный, коренастый, с округлой, почти без волос головой, генерал производил скорее впечатление почтового служащего на пенсии, нежели шефа секретной службы. Но, вопреки своей внешности, он был одним из лучших руководителей, успешно возглавлявшим в течение ряда лет всю нашу агентурную сеть в Испании.

В последующем я встречался с ним довольно часто. В интересах конспирации его жена с маленькой дочкой проживали вместе с ним. Вилла была просто громадной.

У генерала сложились отличные взаимоотношения с испанскими правительственными службами. В то время Испанию буквально наводнили немецкие агенты. И не только они. Если в каком-либо общественном месте за карточной игрой встречались четыре иностранца, можно было поспорить на то, что один из них работал на Великобританию, другой — на Америку, третий — на Советский Союз и четвертый — на Германию.

— Чем могу быть вам полезным? — спросил меня генерал.

— Есть некоторые технические проблемы.

— Например?

— В Испанском Марокко английские агенты используют новейшие радиопередатчики неизвестного нам типа. Было бы неплохо заполучить хотя бы один, но в целости и сохранности.

— Думаю, это можно устроить, — ответил генерал. — А что еще?

— На английских самолетах с некоторого времени в электронном оборудовании применяются магнетронные и клистронные лампы. Достать их нам пока не удалось, поскольку они установлены на самоуничтожение: при попытках демонтажа они просто взрываются. Случаются ли здесь аварийные посадки самолетов союзников?

— Да, — ответил генерал Бернхард. — Вчера около Севильи совершил вынужденную посадку, чуть ли не разбившись, четырехмоторный самолет… Я смогу, пожалуй, предоставить вам возможность немного в нем поковыряться. — Сказав это, он засмеялся. — Более ничего?

Я был отпущен и сразу же выехал в Севилью. Но мне не повезло. На этом самолете разыскиваемых нами ламп не оказалось. Детали, которые я демонтировал с величайшей осторожностью, даже не взрывались при проверке…