Страница 127 из 144
В которой его мать готовила амброзию.
Когда они с отцом появились из кабинета, мать окинула их взглядом, стоя у своей восьмикомфорочной плиты. Она помешивала сыр, что плавила на паровой бане в двойной медной кастрюльке, и у нее были распахнутые обеспокоенные глаза.
Не желая раздувать еще большей важности из того серьезного разговора, что только состоялся в той комнате с рядами книг, Блэй незаметным жестом сверкнул поднятым вверх большим пальцем, давая матери понять, что все хорошо и занял место в алькове за столом из необработанного дуба.
Мать прикрыла рот рукой и опустила веки, продолжая помешивать, хоть из нее и хлестали эмоции.
— Эй, эй, — позвал отец, подходя к своей шеллан. — Ш-ш-ш-ш… — Он развернул ее к себе, обнял и прижал к своему телу. Несмотря на то, что она продолжала это помешивание. — Все в порядке. — Он поцеловал ее в макушку. — Эй, все хорошо.
Отец перевел взгляд, и Блэю пришлось несколько раз моргнуть, когда их глаза встретились. Затем он сам был вынужден прикрыть свои слезящиеся глаза.
— Народ! Ради Девы-Летописецы! — фыркнул старший мужчина от презрения к себе самому. — Мой красивый, здоровый, умный, бесценный сын голубой… тут нечего оплакивать!
Кто-то начал смеяться. Блэй присоединился.
— Никто ведь не умер. — Отец приподнял подбородок матери и улыбнулся, глядя ей в лицо. — Верно?
— Я просто рада, что это вышло наружу и мы, как и прежде, все вместе, — прошептала мать.
Отец Блэя отпрянул, как будто другой исход ситуации сына был для него неприемлем.
— Наша семья сильная… ты разве это не знала, любовь моя? Но если серьезно: не вижу в этом никакой проблемы или трагедии.
Боже, его родители самые лучшие.
— Иди сюда, — поманил отец. — Блэй, иди к нам.
Блэй поднялся и пересек разделявшее их расстояние. Когда родители обняли его, он сделал глубокий вздох и снова превратился в ребенка, которым был когда-то целую вечность назад. Отцовский лосьон после бритья пах все также, и шампунь матери по-прежнему напоминал летнюю ночь, а от запаха лазаньи из духовки, заурчал живот.
Все так же, как и всегда.
«Время действительно относительно», подумал Блэй. Несмотря на то, что он стал выше и шире, и произошло так много всего, этот союз — этих мужчины и женщины — был его фундаментом, его прочным основанием, его не идеальным, но хорошим стандартом. И когда Блэй стоял в кольце знакомых, любящих объятий, он мог свободно дышать и сбросить все ощущаемое им напряжение.
Было нелегко рассказать отцу, подобрать слова, пробиться через «безопасность», заключенную в отсутствии необходимости рисковать изменить свое мнение о воспитавшем и как никто любившем его мужчине. Если бы тот не поддержал его, если бы предпочел ценности глимеры подлинному Блэю? Ему пришлось бы взглянуть на кого-то, кого он любил, в совершенно другом свете.
Но этого не случилось. А теперь? Он чувствовал себя так, словно прыгнул со здания… а приземлился на мягкий такой безопасный и надежный «Вандер Брид»78; однако его семья не просто прошла через самое трудное испытание своей прочности, а одержала полную победу.
Когда они разомкнули объятья, отец положил на лицо Блэя свою ладонь.
— Мой сын навсегда. И я всегда с гордостью называю тебя своим сыном.
Когда мужчина уронил свою руку, кольцо с печаткой на его руке отразило свет ламп над головой и золото сверкнуло желтизной. Узор, выгравированный в драгоценном металле, был точно тем же, что и на перстне Блэя… и, проведя пальцем по знакомым линиям, он понял, как ошибочно воспринимала кольца глимера. Предполагалось, что все эти печатки, окажутся символами этого места сейчас, уз, которые усиливали и улучшали переплетенные жизни людей, обязательств матери к отцу, отца к сыну, матери к ребенку.
Но, как часто бывало в случаях с аристократией, понятие ценности искажалось, за основы были взяты золото и гравировки, а не сами люди. Глимеру заботила видимость, а не суть — пока дерьмо снаружи выглядело привлекательным, ты мог быть гнилым или совершенно развращенным внутри, и они по-прежнему спокойно относились бы к этому.
В случае Блэя? Общность была сутью.
— Думаю, что лазанья готова, — сказала мама, чмокнув обоих. — Почему бы вам уже ни сесть за стол?
Мило и привычно. И таким образом благословенно.
Пока Блэй с отцом перемещались по кухне, доставая серебро, тарелки и матерчатые салфетки в оттенках красного и зеленого, Блэй чувствовал себя немного обалдевшим. По-сути, он пребывал под огромным кайфом, связанным с тем, что выложив все как на духу, он обнаружил, что все, на что он надеялся, фактически у него уже было.
И все же, немного позднее, сидя за столом, он ощутил, как вернулась владевшая им пустота, словно только войдя в теплый дом, он вынужден был уйти и вернуться на холод.
— Блэй?
Он встряхнулся и потянулся принять протянутую ему тарелку, наполненную с любовью приготовленной мамой домашней стряпней.
— О, выглядит потрясающе.
— Самая лучшая лазанья на планете, — прокомментировал его отец, разворачивая салфетку и подталкивая очки с кончика носа. — Положи мне, пожалуйста, крайний кусочек.
— А то я не знаю, как тебе нравятся хрустящие кусочки. — Блэй улыбнулся родителям, когда мама лопаточкой подцепила один угловой кусочек. — Два?
— Да, пожалуйста. — Глаза его отца были прикованы к посудине. — Идеально.
В течение некоторого времени в кухне не раздавалось ни звука, кроме тихого жевания.
— Расскажи нам, как дела в особняке? — попросила мама, глотнув воды. — Произошло что-нибудь интересное?
Блэй выдохнул.
— Куина приняли в Братство.
У родителей отвисла челюсть.
— Какая честь, — выдохнул отец.
— Разве он не заслужил этого? — Мама Блэя покачала головой, ее рыжие волосы замерцали на свету. — Ты всегда говорил, что он отличный боец. И я знаю, насколько ему туго пришлось… и, как я уже говорила, в ту ночь, когда познакомилась с ним, этот мальчик украл мое сердце.
«У нас двоих», подумал Блэй.
— У него будет ребенок.
Его отец уронил вилку и закашлялся.
Мать протянула руку и похлопала мужа по спине.
— С кем?
— С Избранной.
Полнейшая тишина, нарушенная только шепотом матери:
— Вот это да.
И подумать только, он держал настоящую драму в себе.
Боже, та ссора, что произошла у них в тренировочном центре. Он снова и снова прокручивал ее в голове, вспоминал каждое вырвавшееся из его рта слово, каждое обвинение, каждый отказ. Он ненавидел кое-что из того, что сказал, но остался при своем.
Черт, возможно, его речь и правда возымела эффект. О чем сожалел.
Тем не менее, шанса извиниться не представилось. Куин почти исчез с радара. Боец больше не появлялся на общественных трапезах, а если и показывался, то не в дневное время в тренировочном зале учебного центра. Может он нашел утешение в комнате Лэйлы. Кто знает.
Пару секунд Блэй размышлял, как много для него значит это время с семьей и их принятие его… и снова и снова чувствовал себя засранцем.
Боже, он так вышел тогда из себя, наконец-то после всех этих лет метаний туда-сюда наступил переломный момент.
«И нет возврата назад», подумал он.
«Хотя, по правде сказать, его никогда и не было».
ГЛАВА 76
— Эй? — Ожидая ответа бабули, Сола поставила ступню на первую ступеньку и облокотилась на перила. — Ты наверху? Я наконец-то дома.
Сола глянула на часы. Десять вечера.
Что за неделя. Она согласилась поработать частным детективом для одного крупного манхэттенского адвоката по бракоразводным процессам… который подозревал свою собственную жену в измене. Как оказалась, по сути дела, женщина изменяла, с двумя разными людьми.
Расследование заняло у Солы ночи и ночи работы, и когда она, наконец-таки, свела концы с концами — разумеется — затерялась аж на целых шесть дней.
Время, проведенное вдалеке, пошло на пользу. А ее бабушка, с которой она связывалась каждый день, больше не докладывала ни о каких посетителях.