Страница 17 из 141
Иное дело с африканцами, заполнившими не столько российское пространство, сколько полосы газет и информационный эфир. Усилиями журналистов африканцы на глазах превращаются во врагов коренного населения России и подхватывают навязанную им роль — в поведении очень немногочисленных, но живущих компактно африканских групп (прежде всего, студентов) агрессивность подкрепляется солидарностью «антифашистской» журналистики и содействием властей, готовых поверить в «русский расизм», как верят в «русский фашизм». Так, на самом незначительном «материале» произрастает новая мифология русского сопротивления, в которой ложной мишенью становятся африканцы — лица, не имеющие к русской беде ровным счетом никакого отношения, но подставленные «на линию огня» журналистами с менталитетом расовых выродков и этнических отщепенцев. На ту же «линию огня» попадают вместе с чеченскими бандитами и вполне лояльные к России и русским чеченцы и даже целые народы Северного Кавказа — скажем, православные осетины, связанные с русскими общим арийским происхождением.
Расовая вражда, организованная внутренним врагом, угрожает России как никогда. Российская многонародность превращается в беду страны — общенациональная солидарность старательно разрушается самой властью, призванной ее формировать, умеряя инстинкт вражды и формируя свободную лояльность к общему для разных народов государству. На месте расового мира и обособленного (но и нераздельного) существования разных рас и народов возникает новый еврейский и исламский экстремизм, кавказский и поволжский этносепаратизм. Там, где мог быть внутренний союзник, для русского большинства образуется расовый враг. Последняя, быть может, надежда не допустить потопа вражды, состоит в переносе «образа врага» на действительно инорасовый и действительно опасный для всех народов России внешний фактор китайской иммиграции, а также — на выродков журналистского сословия, чуждых всем народам и всем расам. Выделение «чужого» и указание на него — задача не только для массового сознания, но и для политической антропологии.
Биологический фактор в политике
Современная политическая наука, кичащаяся своим рационализмом, изгоняет из социальной действительности не только нацию. Отождествляя расу с расизмом, политическая наука чурается всякого биологизма. Даже если нацию в какой-то степени впускают в политику, то стараются принять ее без этнических характеристик — исключительно по модели подданства/гражданства. Что приходит в противоречие с жизнью практически всюду.
Часто в ход идут некорректные домыслы о том, что человек биологически отличается от обезьяны на каких-то 3 %. И это вопреки элементарным представлениям о ценности тех самых «процентов», которые дают нам легкость угадывания зрительного отличия. Вне этой очевидной разницы человека трудно отличить и от червя. И в некотором смысле это так, поскольку методы социобиологии и биополитики обнаруживают в животном мире аналоги человеческих политических процессов — живая природа оказывается натурным экспериментом, полезным для понимания человеческого общежития. Самого человека его «природа» также обязывает.
И все-таки человек бесконечно далек от животного мира своей антиприродной разумностью. Это мы можем фиксировать без научного глубокомыслия. Точно так же мы можем легко отличать зрительно и человеческие расы, что при отсутствии комплиментарности между народами становится самым простым методом идентификации «своего» и «чужого». И здесь разумность человека, объединенного в коллективы, отходит на второй план, уступая место явлениям, имеющим аналоги в животной стае.
Некорректным оборотом мысли является представление о бесспорной смешанности всех ныне живущих народов. На указание очевидного различия, которое само по себе свидетельствует о незначительности многовекового «смешения народов», отвечают, что такое смешение происходит — теперь еще быстрее в силу глобализации и скоро уже усреднит человеческие типы. Между тем, другие исследователи без труда фиксируют повсеместный рост локальной идентификации, которая теперь может возникать вдали от родовых ареалов. Оборотной стороной глобализации оказывается локализация — теперь это локализация, подкрепляемая повсеместной возможностью создания обособленных в расовом или культурном отношении общин.
Абсолютное разделение биологического и политического все время опровергается неравенством природных задатков людей, которые имеют различную предрасположенность к разным родам деятельности. Существует, соответственно, и предрасположенность человеческих сообществ к определенной иерархии, в которой частные склонности получают свое органичное развитие. То же самое мы можем ожидать и при рассмотрении склонностей тех или иных народов, в которых всегда присутствует такая же склонность к вполне определенным отличиям в сравнении с другими народами, предопределяемая природно-биологическими факторами. При этом отдельный индивид может переступать через эти факторы, благодаря заложенным все той же природой особенным волевым задаткам. И тогда существует возможность формирования некоей «сборной команды» из разных расовых групп, которые складываются в тип, приспособленный к определенной профессии (например, управлению современным самолетом). Но и здесь неизбежно возникает своя иерархия, которая выдвигает вперед представителей какого-то более дееспособного в данном виде деятельности племени.
Весьма важным фактором для понимания политического является видение стратегической ценности демографических процессов. Одни народы, уступая пространство другим народам, уносят в небытие целые культуры вместе с их политическими особенностями. И только либеральной бюрократии все равно, какими народами управлять, — бюрократия, лишенная понимания ценности нации, лишена также понимания ценности соответствующего природно-биологического материала как носителя данного типа культуры. Именно поэтому либеральная бюрократия (иными словами, олигархия) является биологическим врагом нации, и жизнеспособность нации зависит от того, насколько она способна выявлять и уничтожать этого врага. Причем актуальность видения в бюрократии врага при сохранении лояльности государству и нации становится в современном мире особенно актуальным — при стремительной денационализации политических элит.
Современная политика пока не готова к тому, чтобы увидеть свою задачу в управлении биологическим фактором, в аккуратном и тонком применении евгенических законов и выращивании здорового и адаптированного к определенному типу жизни индивида, задатки которого проясняются в раннем возрасте и направляются в нужное русло. Отказ политиков от принятия на себя ответственности за биологическое выживание нации оборачивается нарастанием вала генетических болезней, жизненными драмами запутавшихся в своих склонностях людей, в деформации сложившихся этнополитических пропорций, ведущей к вражде между этносами, потерявшими способность к существованию в едином государстве. И помимо воли политиков биологическое врывается в политику, становясь уже неконтролируемым фактором, перекрывающим по значимости все прочие. Биологическое становится обязывающим законом — даже если его пытаются не пустить в политику, объявляя глупость и беспамятство истинной свободой.
Значение этнополитики признается почти всеми. Но разве при этом биологический фактор может быть отброшен? Разве законы биологии не действуют среди людей — пусть с поправками на рассудок и духовные факторы? Увы, этнос многим представляется лишь как общность языка и культуры, в крайнем случае — привычного ареала обитания. Нам же, изучая расовые процессы, следует ясно видеть родовую общность этносов.
Психологи знают связь телесных проявлений в человеческом поведении с его личностью — личность проявляется в конституции, мимике, жестикуляции. Но разве телесность не связана с биологическим законом? Расология заставляет вспомнить об этой связи и говорить не только о «национальном характере» и «менталитете», но и о расовых факторах, которые проявляются в личности.