Страница 1 из 52
Хлоя Нейл
Магия огня
Темная элита — 1
Оригинальное название: Chloe Neill « Firespell » 2010
Хлоя Нейл «Магия огня» 2010
Переведено специально для сайта:
http://darkromance.ru/
Переводчики: Lontra, Amie
Бета-ридер: Liya
Аннотация
Новая Девушка.
Новая Школа.
Старое Зло.
Родители Лили отправили ее в модную закрытую Чикагскую школу для супер-богатых. В этом внушающем ужас университетском городке происходят странные вещи. И если бы не Скаут – ее вечно исчезающая куда-то по ночам соседка по комнате, Лили давно бы сошла с ума.
В тот день, когда Лили увидела Скаут убегающей от настоящих монстров, она узнала, что девушка входит в отколовшуюся группу подростков-мятежников.
Они защищают Чикаго от демонов, вампиров и тех, кто использует темную магию. Но, к сожалению, у Лили нет собственных способностей, чтобы помочь им. По крайней мере, тех, о которых ей что-то известно…
Хлоя Нейл
Магия огня
Темная элита — 1
Благодарности
Отдельное спасибо семьям Putzy и Murphy за их гостеприимность (и терпение) в течение всего процесса редактирования, и к всегда интересным и активным людям на моем онлайн форуме за их энтузиазм, юмор и поддержку.
Это посвящено Нейту.
(Он знает почему.)
Для получения дополнительной информации о Хлое или Темной Элите, посетите:
«Чикаго — город, где всегда протирают лампу и взывают к духам, и изобретают, и достигают новой нереальности».
Марк Твен
Глава 1
Они собрались вокруг стола переговоров на последнем этаже, восемь мужчин и женщин, среди которых не было ни одного человека моложе шестидесяти пяти, все чрезмерно богаты. И они тут, в сердце Манхэттана, чтобы решить мою судьбу.
Мне ещё не стукнуло шестнадцати, и я пробыла только один месяц второкурсницей старшей школы. Моим родителям, профессорам философии, предложили академический творческий отпуск на два года в университете в Мюнхене, Германии. Это означало, что нам придётся уехать на два года из страны, игравшей большую роль в моём будущем, потому что они решили, что моё пребывание в Штатах будет более обеспеченным, чем где бы то ни было.
Они провели этот мини-совет однажды в субботу, в июне. Я уже собралась идти к моей лучшей подруге Эшли, когда родители вошли в мою комнату и сели на кровать.
— Лили, — начала мама, — нам нужно поговорить.
Я думаю, что это не удивит вас, если я отмечу, что вряд ли речь пойдёт о чём-то приятном, когда разговор начинается так.
Моей первой мыслью было то, что что-то ужасное случилось с Эшли. С другой стороны, с ней всё было прекрасно; оказалось, что "проблема" совершенно в другом. Мои родители сказали мне, что они были приняты в некую программу, следствием которой была работа в Германии в течение двух лет, что было удивительной возможностью для них.
Родители замолчали и обменялись странным, долгим взглядом, не сулящим мне ничего хорошего. Они сказали, что не хотят тащить меня с собой в Германию, что они постоянно будут заняты, и что они хотят, чтобы я продолжила учиться в американской школе, чтобы иметь больше шансов на поступление в приличный колледж. Итогом их решения стало то, что я останусь в Штатах, а они уедут работать в Германию.
Я в равной мере и испугалась, и воодушевилась. Испугалась, конечно, потому что они будут за океаном, в то время как я буду сдавать все экзамены, посещать колледж, не забыв при этом про школьный бал.
Воодушевлена, потому что я поняла, что мне предстоит переехать к Эшли и жить вместе с её родителями.
К сожалению, я оказалась права только в первом.
Мои родители решили, что для меня будет лучше закончить среднюю школу в Чикаго, в школе-интернате, расположенной в центре Нью-Йорка, окружённой множеством высотных зданий, а не в Провинции; не в нашем дружном коллективе, не с людьми, которых я любила, не в родных местах, которые я хорошо знала.
Я всеми силами отнекивалась, приводя все аргументы, которые только посещали мою голову.
Это было две недели и 240 миль назад, если так можно выразиться, а сейчас я вернулась к настоящему, к столу переговоров, за которым я сидела в жакете и юбке-карандаше, которые я никогда бы не надела при нормальных обстоятельствах, но члены Совета попечителей Школы Cвятой Софии для девочек, стояли за моей спиной и молча смотрели на меня. Они брали интервью у каждой девочки, которая хотела пройтись по их священным залам, точно сами небеса запретили им пускать туда особ женского пола, которые не соответствовали их стандартам. Но то, что они приехали аж в Нью-Йорк, чтобы увидеть меня, показалось немного необычным.
— Я надеюсь, вы знаете, — начал один из них, седой мужчина в крошечных круглых очках, — что Cвятая София — знаменитое академическое учреждение. Сама школа имеет длинную и легендарную историю в Чикаго, и новички Лиги Плюща раньше учились там.
Женщина с пучком волос на макушке посмотрела на меня и медленно сказала, будто разговаривая с ребенком:
— Вы легко сможете поступить в любое учебное заведение после выпуска, если вас примут в школу Святой Софии. Если вы станете ученицей нашей школы.
Хорошо, но что, если я не хотела становится ученицей Святой Софии? Что, если я хотела остаться дома в Сагаморе с моими друзьями, а уезжать за тысячу миль в какой-то холодный среднезападный город, в котором меня будут окружать лишь девочки из частных школ, которые одеваются одинаково, говорят одно и то же, постоянно кичатся своими деньгами?
Я не хотела быть ученицей Святой Софии. Я хотела быть собой, Лили Паркер, с темными волосами, карандашами для глаз и невероятным чувством стиля.
Руководители школы Cвятой Софии, очевидно, заколебались. Но спустя две недели после интервью, я получила письмо по почте.
«Поздравляем», — говорилось в нём. — «Мы рады сообщить вам, что члены совета попечителей единодушно проголосовали за ваше зачисление в женскую школу Святой Софии».
Не сказала бы, что я была довольна, получив это сообщение, однако возможность побега, коей я никогда не пользовалась, даже не рассматривалась. Так, два месяца спустя, мои родители и я двинулись в Албанию.
Мама заказала места той же самой авиалинии, так что в салоне мы сидели вместе, а меня родители посадили посередине. Мать была в рубашке и аккуратных брючках, ее длинные темные волосы были собраны в низкий "конский хвост". Мой отец был в рубашке на пуговицах и штанах, его темно-рыжие волосы постоянно падали на лицо и закрывали очки на его носу. Они направлялись в JFK, чтобы уточнить информацию, касающуюся их международного полета; я же — к O’Hare.
Мы сидели тихо, пока они не назвали мой самолет. Не в состоянии плакать, уж слишком разнервничалась, я встала и подхватила свою сумку. Родители также встали, и мама шагнула ближе ко мне, чтобы погладить меня по щеке.
— Мы любим тебя, Лил. Ты знаешь это? И что это вариант самый лучший?
Я, конечно, не знала, что это было лучше всего. И, самое главное, я даже не была уверена, что она сама верила в это, учитывая, как нервозно прозвучали эти слова. Сейчас, вспоминая тот день, я думаю, что у них обоих были сомнения относительно этой затеи. Конечно, прямым текстом они этого не говорили, но язык их тел поведал мне совсем другую историю. Когда они впервые рассказывали мне об этом плане, папа касался колена мамы — не романтично или как если бы это было что-нибудь в этом роде, а словно он нуждался в заверении, точно он хотел напомнить себе, что она рядом и что всё будет хорошо. Это меня озадачило. Я имею ввиду, что они собирались отправиться в Германию на двухлетний творческий отпуск, ради которого они трудились месяцы, и несмотря на то, какая великолепная "возможность" им представилась, они не казались воодушевлёнными.