Страница 22 из 74
В общем, родители попадают под прицел ювенальных служб. Их предупреждают, что за семьей теперь будет вестись постоянная слежка (это неприятное слово, правда, заменяется более политкорректным «мониторингом»). И если сын будет и впредь недоволен своим положением в семье - их придется лишить родительских прав.
По меньшей мере озадаченные, а скорее подавленные родители возвращаются домой, обдумывая по дороге, что они скажут своему отпрыску. Но оказывается, ему в ювенальном суде уже все сказали. Они еще не успевают раскрыть рот, как слышат: «Ну что, съели?» И начинается новая жизнь.
Парень делает что хочет. Родители безропотно дают деньги. Прогулы школы, правда, продолжаются, но психолог (он же ювенолог) загадочно отвечает, что они над этим работают. И действительно - на зимние каникулы парня отправляют в подростково-молодежный лагерь для проблемных детей. Там у него появляются новые друзья, причем некоторые из них больше походят на «лиц, находящихся в конфликте с законом» (так теперь предлагают в духе политкорректности называть несовершеннолетних преступников). Но поговорить на эту тему с сыном родителям не удается, так как он всякий раз посылает их подальше, заявляя о своем праве дружить с кем хочет и размахивая перед их носом бумажкой, полученной в суде.
Через некоторое время родители обнаруживают у сына наркотики. Тут уж они дают волю гневу и идут в ювенальные службы требовать объяснений. Дескать, посмотрите, до чего вы довели мальчишку, связав нам руки! На это им холодно отвечают, что довели как раз они, родители - тем, что недолюбили ребенка. Выясняется, что ювеналы, «осуществляющие сопровождение» их сына, давно знают о потреблении им «психоактивных веществ (ПАВ) опийной
группы». Но родителям не сообщали об этом вполне сознательно, чтобы не обострять и без того конфликтные отношения в семье. Да и стоит ли так волноваться? Во-первых, у взрослых своя жизнь, а у ребенка своя. Он имеет право на свой опыт, на свои ошибки. Во-вторых, наркоад диктов сегодня немало, это один из популярных молодежных стилей жизни. Подрастет - образумится. А пока, если они настаивают на коррекционных мерах, мальчика можно включить в программу «снижения вреда».
История эта хоть и сконструирована нами, но в ней нет никаких элементов фантастики. Скорее, она созвучна направлению, которое принято называть «гиперреализмом». И на Западе все фрагменты нашей собирательной истории уже наличествуют.
Актриса Наталья Захарова в своих интервью говорит, что на тему незаконного изъятия детей из семьи и «беспредела» ювенальных судей во французской прессе негласно наложено вето. Григорий Пастернак свидетельствует нечто подобное о произволе, царящем в области защиты прав детей в Голландии: «Люди отчего-то очень злятся, когда спрашиваешь что-то на эту тему. Все стараются не обращать внимания на негативные стороны жизни. Это мне напомнило время, когда я искал редакцию газет, где могли бы о нашем деле напечатать. Ответ из большинства редакций был следующий: "Нам это неинтересно, мы печатаем только положительное"» (с. 166).
ПО ПОВОДУ РОССИЙСКОЙ СПЕЦИФИКИ
В ответ на постоянно множащиеся примеры ювенальных бесчинств на Западе отечественные сторонники этого «требования времени» любят говорить, что у нас все будет
по-другому. Однако постоянно множащиеся примеры того, что (пока еще в качестве подготовки почвы) происходит у нас, не дает оснований для оптимизма. Например, в Таганроге, где уже существует ювенальный суд, школьник подал иск на учительницу, которая наказала его за хулиганское поведение, не взяв на экскурсию. Возмущенный попранием своих прав, ребенок (надо полагать, не без содействия заинтересованных взрослых) потребовал компенсации морального ущерба в размере 70 тысяч рублей. Суд смилостивился над ответчицей и «скостил» сумму до 30 тысяч. Учительница после этого уволилась. Как чувствует себя несовершеннолетний истец и какой урок получили остальные учителя, читатель, думаем, представит себе, не слишком напрягая воображение.
Другая история произошла в Москве, которая, между прочим, тоже относится к ювенально-пилотным регионам. Отец, воспитывая тринадцатилетнюю дочку один, приучал ее бегать по утрам. Соседки сообщили в органы опеки, что он «мучает ребенка». Они вообще-то и раньше любили жаловаться, и 20 лет назад доносили куда надо на мать женщины, поведавшей нам эту историю, - в тот раз им не нравилось, что ребенка «мучают» уроками музыки. Но тогда сигнал остался без ответа. Зато сейчас ответ последовал незамедлительно - отец и глазом моргнуть не успел, как его лишили родительских прав, а девочку поместили в детдом. Потом она, правда, как нидерландская Ирина, сбежала домой. И, поскольку ювенальное законодательство у нас еще не принято, а в деле было допущено множество нарушений, от этой семьи отстали и девочка опять живет с отцом. При этом оказалось, что вернуть родительские права отцу куда труднее, чем их лишиться.
В Псковской области практически одновременно у двух матерей-одиночек пытались отнять детей: у одной троих, у другой четверых. Мотив - бедность, потеря работы. Точь-в-точь как во Франции, где, судя по обращению французской ассоциации «Защита» (приведено в книге Г. Пастернака), «система социальных служб незаконно отнимает детей у родителей, потерявших работу».
Снова вернемся в столицу. Мать троих дочерей. Средняя дочь шестнадцати лет связалась с дурной компанией и села на иглу. Мать обратилась за помощью в наркодиспансер и получила ответ, что девочку можно попробовать полечить, но только если она не знает своих прав и ее удастся как-то заманить на лечение. Если же она свои права знает (а та девочка знала), то дело швах. В демократической России принудительное лечение запрещено.
Мать пошла в милицию, поскольку девочка вдобавок к наркомании, как это часто бывает, еще скандалила и дралась. Но там услышала примерно следующее: «Мы, конечно, можем передать ваше дело в комиссию по делам несовершеннолетних. Но, учтите, сейчас такая ситуация... Короче, ребенка могут отнять, потому что у вас маленькая жилплощадь».
- Представляете? - возмущалась потом эта женщина. - Вместо того чтобы улучшить наши жилищные условия, говорят, что они не соответствуют правам ребенка!.. Нет, я, честно говоря, даже не против, чтобы Люду забрали в какой-нибудь хороший интернат и вложили ей ума. Но сейчас, говорят, новые порядки. Если забирают - то всех. Старшую, положим, не заберут, ей уже восемнадцать. А младшую-то почему я должна отдавать? Она и учится хорошо, и в церковь ходит, и музыкой занимается. Если ее оторвать от семьи, мало ли что с ней будет? Да, с Людой я не справляюсь. А Варя-то тут при чем?
Беседуя с этой матерью, мы, естественно, вспомнили ту француженку, у которой второго ребенка, онкологически
больную дочь, тоже отняли «за компанию». Вспомнили и русского отца, о котором шла речь в одной из телепередач. После смерти жены он остался с восемью детьми. Органам опеки и соцзащиты не пришло в голову оказать ему материальную поддержку или выделить социального работника в помощь осиротевшим детям. Зато захотелось отнять их всех у отца. Для их же собственного блага и в рамках борьбы с бедностью.
Так что в вышеописанных случаях никакой российской специфики не наблюдается. Хотя она, конечно, не исключена. Но проявляться может, на наш взгляд, в другом. На Западе отнятых у родителей детей за границу не продают. Наоборот, там готовы покупать сирот - из Азии, Латинской Америки, Африки. Дети из России - тоже очень желанный товар, и, может быть, именно в ожидании ювенальной юстиции открываются в России иностранные агентства по усыновлению.
«Как во всем цивилизованном мире...»
Конечно, у всех родителей детей не отнимут. Как сказала Зоя Космодемьянская - «всех не перевешаете». Но жизнь в условиях постоянного мониторинга (а «ювенальщики» уже не раз проговаривались, что в идеале каждая семья должна быть под их контролем) качественно изменится. И самая большая для нас загадка - почему безмолвствуют граждане либерального склада, для которых свобода вроде бы есть главная жизненная ценность? Неужели Запад до сих пор их так магически зачаровывает, что они готовы приветствовать абсолютно все, раз оно исходит оттуда?