Страница 11 из 79
Почему в начале XIV века в Италии появилось и стало популярным именно такое изображение Девы Марии? Возможно, это было связано с хроническим недоеданием и тревогой по поводу поставок продуктов, которые мучили флорентийское общество в то время, когда начали появляться многочисленные изображения кормящей Мадонны[52]. Пухлый Иисус, сосущий грудь, успокаивал людей, которые в начале XIV века часто испытывали голод из-за неурожаев и, позже, из-за постоянных эпидемий чумы.
Может быть, это было связано с распространяющейся во Флоренции практикой, когда детей отсылали к кормилицам в деревню. Примерно с 1300 года и позже детей горожан среднего класса обычно передавали в руки кормилицы, или balia, сразу после крещения[53]. Когда мать не могла или не хотела кормить собственного ребенка, или ей не разрешал этого делать ее муж, то кормилица считалась необходимостью. Между отцом ребенка и кормилицей, как правило, заключался контракт, где было сказано, что balia кормит ребенка до момента отнятия от груди (обычно до двух лет). Но на практике ребенка кормили одна за другой две или три кормилицы. Карнавальная песня деревенских девушек, предлагающих свои услуги в качестве кормилиц, представляет собой шутливую форму саморекламы:
И еще одна песня:
Так как широко была распространена уверенность в том, что дети наследуют физические и умственные качества той женщины, которая кормит их грудью, родителям советовали очень внимательно относиться к выбору кормилицы, чтобы найти ту, кто не передаст нежелательные качества. Разумеется, не было недостатка в служителях церкви и моралистах, напоминавших обществу о том, что кормилицы принадлежат к низшему классу, что у них плохие привычки. Не обошел эту тему и популярный проповедник из Сиены Сан Бернардино. Но и действительность также подтверждала существенную разницу между песнями, в которых кормилицы сами себя расхваливали, и сомнительным уходом, который они могли обеспечить.
Все сказанное выше приводит нас к вопросу, которым задавались многие исследователи жизни Флоренции XIV века. Как нам понимать очарование отношений «мать — дитя», ставших единственно важной темой флорентийского искусства в первом веке эпохи Возрождения? Какое отношение имеют изображения кормящей Мадонны и пухлого младенца к реальной жизни того времени? Как спрашивает один историк: «Могут ли эти картины на религиозную тему выражать вековую мечту о материнской заботе, которой сами художники, вероятно, никогда не знали?»[54]
Учитывая данные современных исследований о том, что ребенок той эпохи в первые два года жизни был разлучен с матерью, многое можно сказать в защиту такой психологическо-исторической интерпретации. Возможно, что дети горожан среднего класса, которые позже стали художниками и скульпторами эпохи раннего Возрождения, были отмечены тоской о материнской заботе, которой они могли быть лишены в младенчестве. Они действительно могли «прицепиться» к образу Maria lactans как к суррогатной матери, придав святость грудному вскармливанию, потому что они и их поколение были лишены этого в реальной жизни. Дева Мария могла олицетворять и «мать-мечту… кормящую грудь, всегда полную молока, о которой мы все мечтаем»[55].
Достаточно странно, но идея кормящей матери впервые вошла в христианскую теологию не через изображения Девы Марии. Еще в XII веке сравнение церкви с матерью, вскармливающей верующих молоком веры, уже было установлено. На мраморной кафедре Джованни Пизано в Пизанском соборе, завершенной в 1310 году, церковь изображена как царственная женщина, кормящая грудью двух миниатюрных христиан. Каролин Байнум (Carolyn Bynum), которая привлекла внимание к этому изображению в своей книге «Святое пиршество и святой пост», документально подтверждает широко распространенное использование образа кормящей матери в религиозном искусстве и религиозной литературе, включая откровенную параллель между кровью, текущей из ран на груди Христа, и молоком из груди Девы Марии[56].
Екатерина Сиенская (1347–1380) — итальянская святая, известная своими экстремальными религиозными практиками не меньше, чем своим ревностным служением обездоленным — оставила два тома рукописей, испещренных изображением женской груди: это ее «Диалог с Богом» и 382 письма. В «Диалоге» она наделяет Бога, Христа, Святой Дух, святую Церковь и Милосердие выручающими из беды грудями, как в этом видении истинного блаженства: «И душа отдыхает на грудях распятого Христа, которого я люблю, и так припадает к молоку добродетели… Как восхитительно славно это состояние, в котором душа радуется такому союзу у груди милосердия. Уста ее никогда не отрываются от этой груди, и грудь эта никогда не бывает без молока»[57]. Хотя сама Екатерина не была матерью, дав обет безбрачия в возрасте семи лет, она ясно выстроила сцену удовлетворения насытившегося младенца.
Английский современник Екатерины Джулиан из Норвича (1342–1416) увидел в Христе мать, кормящую верующих кровью, текущей из его ран. Аналогия с кормящей матерью была выражена с характерной для средневекового англичанина откровенностью: «Мать может нежно прижимать к своей груди дитя свое, но наша нежная мать Иисус может привести нас в свою грудь через отверстую рану на боку»[58]. Даже в XVI веке Бог все еще представал в образе кормящей матери. Святая Тереза, например, написала в своем «Пути к совершенству»: «Душа подобна младенцу, еще не отлученному от груди матери своей… Удовольствие Господа в том, чтобы даже не думая об этом, душа вкусила молока, которое Его Величество вкладывает в ее уста, и насладилась его сладостью»[59]. Этот мистический язык и видение взаимности между божественной грудью и человеческой душой передают состояние экстаза, которое — даже у современных скептиков — может вызвать безотчетные воспоминания о младенческом блаженстве.
На протяжении всего периода Средневековья грудное молоко — как и другие жидкости, например, кровь Христа или слезы Девы Марии — имеет мистическое значение. Молоко и кровь считались, по сути, одной субстанцией с той лишь разницей, что молоко готовится из крови, чтобы накормить ребенка. Многие популярные картины и истории основаны на невербальной притягательности этих двух жидкостей. Иногда они соединяются. Чтобы произошло чудо. Например, у святой Екатерины Александрийской, когда ее обезглавили, из шеи потекло молоко, а не кровь[60].
После крови Христа молоко Девы Марии было самой святой и самой чудодейственной жидкостью. Эти чудеса стали темой для многочисленных поэм, историй и песен. В период позднего Средневековья английский автор описывает Деву Марию с «полным соском». Ее дитя лежало «у ее груди». И «как научил ее Дух Святой, она омыла его всего своим сладким молоком»[61]. Дева Мария описана как простая сельская девушка, предающаяся радостям первого материнства. Но мы не должны забывать, что ее набухшие соски и сладкое молоко были созданы высшей силой.
52
Margaret R. Miles, «The Virgin’s One Bare Breast: Female Nudity and Religious Meaning in Tuscan Early Renaissance Culture», in The Female Body in Western Culture, издание Susan Rubin Suleiman, c. 193–208.
53
Корнями эта дискуссия уходит в книгу James Bruce Ross, «The Middle-Class Child in Urban Italy, Fourteenth to Early Sixteenth Century», in The History of Childhood, издание Lloyd deMause, c. 183–196.
54
Там же, с. 199.
55
Shari L. Thurer, The Myths of Motherhood: How Culture Reinvents the Good Mother, c. 83.
56
Carolyn Bynum, Holy Feast and Holy Fast: The Religious Significance of Food to Medieval Women, лист 17 и с. 269–276.
57
Catherine of Siena, The Dialogue, перевод на английский язык Suza
58
Juliana, A Book of Showings to the Anchoress Julian of Norwich, часть 2-я, издание Edmund Colledge and James Walsh, c. 592.
59
Saint Teresa, The Complete Works, перевод на английский язык и издание Е. Allison Peers (London and New York: Sheed and Ward, 1946), том 2, c. 130–131.
60
Эта дискуссия заимствована мною из книги Atkinson, с. 58–60, и ее ссылок на The Golden legend of Jacobus de Voragine, издание Grander Ryan and Helmut Rippeger (New York: Arno Press, 1969), c. 714. См. также: Donald Weinstein and Rudolph M. Bell, Saints and Society, c. 24–25, об историях кормления грудью из жизни святых.
61
Nicholas Love, «The Myrrour of the Blessyd Life of Christ», в The Oxford Book of Late Medieval Verse and Prose (Oxford: Clarendon, 1985), c. 96.