Страница 7 из 13
— Ах да! Позвольте представиться: Самоваров — надворный советник III отделения.
Полицейский подпрыгнул, вытянулся в струну, пытаясь застегнуть непослушными пальцами верхнюю пуговицу мундира. А Иван Авдеевич, будто не замечая этого, продолжал раскуривать трубку. Тарас, словно стреноженная лошадь, от неожиданности подпрыгнул на месте и застыл в нерешительности, ожидая дальнейшей развязки.
— Я, конечно, понимаю, что вы сейчас станете доказывать, что на самом деле это кровь петуха, коего вы второго дня лишили возможности безнаказанно развлекаться с легковерными молодыми несушками, не так ли? — продолжал Самоваров. — Да ведь не это главное. Вы, господин Посылкин, сами себя, как говорится, подвели под монастырь, когда убеждали капитана-исправника, что две недели назад благодаря такой же, как сейчас, яркой луне вы с расстояния в сто шагов не только ухитрились разглядеть тело убитого, но даже и рассмотрели одежду нападавшего. Однако если учитывать, что сегодня полнолуние, то есть Луна имеет вид светящегося диска, благодаря тому, что находится примерно на одной линии с Солнцем и Землей, то две недели назад была темная ночь, то есть новолуние, когда этот спутник Земли вовсе Солнцем не освещался. А значит, стояла непроглядная темень, и вы совершенно ничего не могли узреть. Интервал между новолуниями — двадцать девять с половиной суток. Именно поэтому, воспользовавшись темнотой, вы незаметно покинули дом и, вооружившись топором, нагнали нетрезвого проезжающего. Затем убили его и присвоили деньги. А впоследствии, любезный, вы сочинили довольно правдоподобную историю, за исключением одной немаловажной детали — состояния Луны. Таким образом, получается, что вы изобличены благодаря вашим же собственным свидетельствам и ничтожным познаниям в астрономии. А вот теперь, господин исправник, соблаговолите допросить этого злодея еще раз, но уже в новом качестве. Мне же следует поторопиться. — Выйдя из оцепенения, полицейский отчего-то взял надворному советнику под козырек и, видимо, совсем лишившись дара речи, что-то невнятно промычал. — Надеюсь, лошади готовы? — Самоваров вопросительно посмотрел на станционного смотрителя, и тот обреченно кивнул в ответ.
Бросив на стол пятак, надворный советник направился к выходу, оставляя позади себя прозрачное облачко ароматного дыма и оцепеневших от неожиданного поворота людей.
Четверка лошадей сорвалась с места и понеслась в неизвестность, разрезая темноту слабым пламенем дорожного фонаря. Впереди оставались еще сотни верст, и откуда-то издалека слышалась трель звонкого дорожного колокольчика, отдававшаяся в ночи каким-то чудным и отчего-то грустным эхом.
6
Ставрополь
Уездные города в России — все на один манер, и отличия между ними нет почти никакого. Длинная, как коломенская верста, главная улица начинается с двухэтажного деревянного, оштукатуренного под кирпич дома городничего, а дальше по обеим сторонам смиренно кланяются приземистые грязно-серые домики обывателей, похожие на просящих подаяние нищих. Церковь — роскошная белая громадина с золоченым куполом; старый гостиный двор — хранилище гвоздей, упряжи и мануфактуры; напротив — приземистое одноэтажное строение с отражающейся в огромной луже надписью «Почта»; чуть поодаль — выкрашенный почему-то в яркий охристый цвет кабак под названием «Париж»; в самом конце — участок с квартирой полицмейстера, за ним — стройный ряд разного рода комиссий и пустырь, именуемый площадью, за которой — больница, тюремный острог да кладбище.
Вот примерно в такой город и въехала поздним осенним вечером израненная дорожными кочками и расшатанная безжалостными степными ветрами казенная карета надворного советника Самоварова. И, несмотря на то что минуло уже четыре года с того момента, как высочайшим указом Ставрополь был назначен центром Кавказской области во главе с генерал-губернатором, внешне он оставался обыкновенным уездным городом с населением в пять тысяч человек. Южная окраина России встретила гостя привычным, почти петербургским ненастьем: холодная мелкая изморось усиливалась и постепенно переходила в ливень. Остановившись у единственного мало-мальски схожего с гостиницей постоялого двора с издевательской надписью «Европа», Иван Авдеевич приказал выносить из экипажа вещи.
Закончив неотложные при заселении формальности и предупредив о необходимости разбудить его в восемь, он переступил порог плохо меблированной комнаты с широкой двуспальной кроватью, увенчанной пирамидой подушек, и маленьким пузатым комодом с висящим над ним тусклым зеркалом. На стене тикали простецкие ходики. Единственное окно с давно не мытыми, желтовато-мутными стеклами выходило на главную улицу — Большую Черкасскую. Носильщик принес чемодан, а вслед за ним с трудом затащил в комнату надворного советника ящик с торчащими из него острыми углами камней. С плохо скрываемой ненавистью он бросил ношу на пол. Заработав гривенник за труды, бородатый мужик помедлил, но так и не осмелился задать мучивший его вопрос касательно желтого ракушечника, привезенного аж из самого Санкт-Петербурга. Почесав затылок и окинув барина полным сожаления взглядом, он тяжело вздохнул и вышел.
Впервые за двенадцать дней уставший от многодневного переезда путник мог по-настоящему отдохнуть. Он мгновенно провалился в сладкую, обволакивающую дрему, но в мирном тиканье настенных часов ему снова чудился звон курьерского колокольчика и все еще виделся бесконечный, петляющий между холмами унылый почтовый тракт.
Утро пришло вместе с легким стуком в дверь. Извиняясь, коридорный напомнил о времени и удалился. Соскочив с низкой, вогнувшейся дугой наподобие гамака кровати, Иван Авдеевич наскоро побрился и освежился любимым «Parfum de la Cour». Помолившись на висевшую в углу икону, он спустился по скрипучей расшатанной лестнице в небольшую, расписанную еще с незапамятных времен в виде боскета залу. В комнате стоял запах несвежего кухмистерского обеда. В самом ее центре находился единственный свободный стол. Прислуживал один половой. Основными постояльцами оказались командированные офицеры Кавказской линии. Здесь встречались и те, кто только отправлялся в экспедиции, и те, у кого уже закончился годичный срок нахождения в передовых частях.
Холодная говядина, нарезанная толстыми пластами, слегка заветренный сыр, сваренные до синевы яйца, жирное коровье масло и чай со сладкими, но уже не очень свежими крендельками составляли неизменное утреннее меню этого далекого от домашнего уюта заведения. В неторопливой атмосфере неспешного завтрака мысли перекинулись на поиск главной разгадки, и незаметно для самого себя надворный советник стал обдумывать план дальнейших действий.
«Итак, надобно прежде всего еще раз уточнить, какой информацией я обладаю. — Рассуждая, Иван Авдеевич всегда представлял перед собой чистый лист бумаги, по которому свободно гуляло перо, выводя в столбцы аккуратные записи. — Во-первых, преступник имел возможность заранее подделать не только две полковые печати, но и личную печать Грибоедова, а ведь она использовалась только в двух последних обозах. Значит, злоумышленник имел доступ, скорее всего по долгу службы, ко всем ценностям, шедшим из Персии через Ставрополь. Во-вторых, он ухитрился добраться до связки ключей полковника и подменить один из них. Получается, что это человек из его окружения либо в какой-то момент находившийся рядом с Карпинским. В-третьих, подброшенный ключ тоже ведь должен подходить к какому-то замку. Хоть и слабая ниточка, но все же кое-что. В-четвертых, те несколько осколков ракушечника, кои я привез с собой, имеют явные следы обработки и покрыты серым налетом. Вполне вероятно, они взяты с какого-то разрушенного дома или старого фундамента. Однако, как я заметил, каменных домов в городе мало, и в основном они находятся в крепости, стало быть, преступник может оказаться среди офицеров местного гарнизона. Ну и, наконец, в-пятых, пропавшие четыре тысячи пятьсот золотых туманов, особливо учитывая наградные монеты персидского шаха, весят многим более двух пудов. Такую тяжесть в карманах не унесешь, следственно, их вынесли на глазах у всех, но в каком-то другом виде, не вызвавшем ни у кого подозрений. Ах да, чуть не запамятовал, этот Рыжиков. Надобно с ним непременно повидаться».