Клуб Алиби

— Я стал другом Спатца в тот день, когда понял, что никогда не смогу стать французом, — сказал он. — Гражданства и жены-француженки не достаточно. Когда твое одиночество невосполнимо, когда большинство людей тебя просто не замечают, даже от звука родного языка слезы наворачиваются на глаза. Думаю, вы тоже это испытали, мисс Джонс?

Они говорили по-французски, потому что он плохо знал английский, а она совсем не говорила по-немецки, но когда она услышала его слова, у нее все внутри сжалось. Она сказала, что ей все равно, вернется она когда-нибудь в Теннеси или останется в Париже до конца своих дней, но временами ей хотелось только одного: сидеть за столом своей матери влажным июльским утром, уперевшись локтями в мятый бумажный пакет, и лущить горох в большую миску. Ей нравилась та еда, которую умела готовить только ее мать, она хотела услышать певучий местный говор ее пыльной захолустной улочки — речь, которая лишила ее детства, заставила ее уехать из своего города и звучала в самых страшных ночных кошмарах. Она слишком хорошо понимала, что имел в виду Ганс фон Галбан: иногда даже враг бывает спасением, если он зовет тебя по имени.

Враг стоял на площади прямо перед гостиницей Жиля Мартена, в сорок три минуты восьмого утра, в субботу, восемнадцатого мая. Трое солдат в форме, которую Спатц называл feldgrau[92]: серые шерстяные мундиры и блестящие черные ботинки до середины икры. На головах у них были шлемы и защитные очки, а на руках — толстые черные перчатки. Они приехали на трех мотоциклах — юный Рене открыто восхищался этими сложными механизмами немецких машин. Глядя из окна, Мемфис понимала, что эта троица являлась авангардом огромной силы. Они были слишком самоуверенны: эти трое уже завоевали город, просто войдя в него. Там, откуда они пришли, таких было много.

Один из них, их командир, как показалось Мемфис, говорил по-французски, и довольно громко, словно компенсируя этим свой ужасный акцент. Она поняла, что он настаивал, чтобы все оставшееся население Алис-Сте-Рен собралось и ушло из города до того, как прибудет немецкая армия. Также ему нужен был бензин для мотоциклов. С этим точно была проблема: Ганс и Мемфис уже выяснили, что в Алис-Сте-Рен совсем не было топлива. По правде говоря, во всей деревне была всего одна машина. Ганс стащил немного топлива глубокой ночью со склада в окрестностях Труа, но это было позавчера, и Мемфис уже начинала волноваться по поводу предстоящей дороги: подъем через гористую местность Гренобля.

Жиль попросил Ганса перевести, и с уже знакомой Мемфис осторожностью Ганс сделал шаг вперед и заговорил по-немецки. В этот момент откуда-то из глубины площади раздался выстрел: одиночный резкий ружейный выстрел. Один из немецких мотоциклистов рухнул на землю.

Офицер посмотрел на упавшего человека — кровь хлестала из раны на его шее, второй солдат склонился над распростертым телом, качая головой, а потом недолго думая неожиданно схватил Ганса, Жиля и Рене и вытащил их на середину площади, построив таким образом стену из людских тел между ними и неизвестным снайпером. Мемфис видела, как немец что-то пробормотал Гансу, который в свою очередь перевел это Жилю Мартену. Хозяин гостиницы закричал по-французски, высоко и отчаянно.

— Прекратите огонь! Выходите и сдайте оружие! Если не сделаете этого, будут последствия!

Тишина воцарилась над Алис-Сте-Рен. Мемфис смотрела на маленькую группу людей, стоявших под солнцем, словно статуи. Птица села на голову Версингеториксу и лениво расправила крылья.

Немецкий офицер достал нож из кармана и перерезал Рене горло от уха до уха.

Жиля убили выстрелом в голову.

Глава двадцать девятая

Было сложно решить, что сжечь, а что оставить. Альер велел ему начать сортировку исследовательских отчетов, которые он составлял для министерства, сохранить точные данные в папках и ящиках, но уничтожить сами отчеты с их грузом ответственности. Именно это и должен был делать Жолио. Он даже соорудил в лаборатории подальше от опасных химикатов идеальную комнату поджигателя: стальной барабан, в котором раньше, должно быть, хранилось нечто важное, а теперь, пригодный только для огня и пепла. Он привык делать адские машины. Каждый физик был отчасти механиком, привыкшим возиться с игрушками, и Жолио не был исключением. Он построил собственную диффузионную камеру. Установил свой электрометр Хоффмана. Выдувал и резал стекло. Собрал циклотрон. Все это примеры его терпеливой способности в пустую тратить время — теперь все это нужно прекратить. Сознавая тщетность собственной жизни, он стоял теперь на коленях перед столом, окруженный бумагами и неспособный решить, что бросить в огонь. Может быть, его Нобелевскую речь?

Там и нашел его Сумасшедший Джек.

Жолио никогда не встречался с Сумасшедшим Джеком. Обычно лоцманом графа Саффолка был Альер — его пропуск в Коллеж де Франс. Уничтожив однажды бумаги «Салливан и Кромвелл», граф очень быстро нашел Жака Альера благодаря своим контактам в британском посольстве и нескольких французских министерствах. Сумасшедший Джек знал, что у французских парней будут планы на такую звезду, как Фредерик Жолио-Кюри, не говоря уже о его жене, и было жизненно необходимо расстроить их замыслы.

— Графу Саффолку можно доверять, — вполголоса сказал Альер Жолио, когда Сумасшедший Джек поднимал трубки и заглядывал в мензурки, счастливый, как моллюск во время прилива. — У меня приказ от министерства содействовать ему во всем, вы понимаете?

Была суббота, конец дня. Ирен не пришла в лабораторию: она отдыхала дома в Антони. Жолио было неловко перед ней, и он был исключительно вежливым. Он боялся любых попыток начать разговор, который мог бы волей-неволей заставить его выдать свою любовь к другой женщине. Она больше не говорила о Нелл после того самого первого вечера, как будто все, что должно было быть сказано, они уже и так поняли. Она могла ощущать терзавшее его чувство вины, так же, как она отчетливо представляла любую научную теорию прежде, чем приступить к ее доказательству. Вот почему она оставила детей в Бретани. Она не хотела отравлять им жизнь. Он стал внезапно и навечно радиоактивен.

— Я так понимаю, что тяжелую воду удалось вывезти из города? — спросил граф.

Жолио раздраженно посмотрел на Альера. Банкир утвердительно кивнул. Это была правда. Прошлым утром в семь часов Моро разбудил Жолио телефонным звонком, сообщив, что он и Коварски находятся в Клермон-Ферран; продукт Z был извлечен из банковской ячейки Банка Франции, сам Моро был на пути в Париж, а Коварски подыскивал подходящее место для временной лаборатории в Оверне, но это была уже закрытая информация. Не просто конфетти, которым можно осыпать любого гипотетического незнакомца. Несмотря даже на то, что канистры Моро были ловушкой.

— Очень хорошо, что вы учитываете запасы «ГидроНорск», — заключил Сумасшедший Джек, — Очень проницательно. Дальновидно. Мы были бесконечно рады, когда Альер приехал в Лондон и сообщил нам об этом. Мы бы сами не могли сделать лучше. А потом, когда немцы волной захлестнули Норвегию…

— Зачем вы пришли? — прервал его Жолио.

Англичанин оперся о металлическую табуретку и достал из кармана своего твидового пиджака кусок салями. Держа в руке маленький ножичек, он сосредоточил на колбасе все свое внимание.

— Я приглашаю вас в Кембридж, старина. Лаборатория Кавендиша идеально подходит для человека вашего уровня и вашей репутации. Я могу предложить вам любую помощь в профессиональном плане, жилье и переезд к вам жены и детишек, а также уважение и сотрудничество с лучшими умами Англии. А вы сможете считать, что боретесь с джерри[93] вместо того, чтобы идти прямо в немецкий капкан.

— Бесспорно, немцы добьются своего, — Жолио взглянул на Альера, но его лицо было бесстрастно. — Это может быть очень долгая война.

Граф покачал головой.

92

Униформа солдат-пехотинцев защитного цвета.

93

Фашистская Германия, фашисты. — Примеч. ред.