Страница 82 из 91
— Магистр, портфель у нас. Но…
— Что «но», что «но»…
— Там… какая–то старая форма…
— Какая еще форма?
— Форма… Вонючая, сырая… И фуражка СС. С черепом. Мятая.
— И все?
— В портфеле — все. И еще: «объект» — не с нами…
— Что за идиотские сюрпризы! А кто же был в машине?!
— Русский. Нас ввело в заблуждение пальто…
— Пальто, русский, черт вас всех подери! Вы несете какую–то чушь!
— Мы все исправим, магистр! — Немедленно! — Не волнуйтесь, магистр!
Много незримых, однако же бурных страстей кипело той декабрьской ночью в тихом и сонном Карлсхорсте, но, также как тысячи его обитателей, ничего не ведал о них и виновник всей кутерьмы — Ричард Валленберг, спавший, а, вернее, лежавший, утратив сознание, в темноте выстуженной от раскрытой форточки, спальни.
ТРЕПЕТОВ И АВЕРИН
Аверин и Трепетов, прикованные наручниками к батарее центрального отопления, тянувшейся вдоль стены пустого гаража, очнулись практически одновременно и — с изумлением уставились друг на друга, припоминая те последние события своей сознательной жизни, что смутно хранила их воспаленная память.
— Леша, где мы? Что происходит, в натуре? — просипел Михаил, испытывая позывы к рвоте и сильнейшую головную боль.
Трепетов — с бледно–зеленым лицом утопленника, хотел было произнести: черт его, мол, знает, — но изо рта его вырвался всего лишь болезненный хрип.
— Напали на нас, что ли? — предположил Михаил каким–то озябшим голосом. — А?..
— Пи–ить… — прошептал Трепетов с мольбой в голосе.
Будто услышав его, в гараж из боковой двери — видимо, ведущей в недра некоего дома, своей стеной к гаражу примыкаюшего, появился мужчина лет тридцати в теплом плаще с погончиками, идеальным пробором в набриолиненных волосах, с гладким бледным лицом и ртом, перекошенным в фальшивой улыбочке.
— Тысяча извинений за столь неудобный ночлег, произнес он по–русски с явным германским акцентом, учтиво наклонив пробор и неспокойно смотря исподлобья. — Сейчас вами займется врач. Ма–арти–ин! — крикнул он в сторону двери, и в гараже появился сутулый верзила — прилизанный, в белой рубашке и черном галстуке.
Верзила осклабился, показав крупные как у лошади зубы, коричневые от табака и, вытащив из кармана брюк ключи, отковал от батареи обессиленных узников.
— Прошу, — указал тип в плаще на проход в дом, первым поднявшись к нему по низкой металлической лесенке, вмурованной в бетонный пол гаража.
Аверин и Трепетов покорно двинулись вслед за ним. Замыкал шествие человек с длинным лицом и лошадиными зубами.
Вошли в прохладный сумеречный холл, выложенный черным с серыми прожилками мрамором. Канделябры, китайские вазы, рыцарские доспехи, секиры и двуручные мечи на стенах, ведущая наверх резная дубовая лестница…
— Туда, — показал человек в плаще под лестницу, и вскоре пленники шагали в подземелье дома, — коридором, сплошь выложенным голубым кафелем, лазурно сиявшим в люминисцентном свечении ламп.
— Похоже на преддверие операционной, — остановившись, хрипло заметил Михаил, незамедлительно получив увесистый пинок, призывавший продолжать движение согласно указанному маршруту.
Коридор привел в бильярдную.
Кожаные диваны и кресла, бильярд, стойка с киями, большой застекленный портрет Гитлера, под ним — цветок в пластмассовом горшке и — сервировочный столик с многообразием напитков спиртных и безалкогольных.
На диване сидели двое угрюмых молодых людей, одетых в свитера, джинсы и кожаные куртки.
Облокотившись о биллиардный стол, человек с аккуратным пробором о чем–то задумался, кривя губы; затем, повернув в сторону кожаных мальчиков плоскую, тщательно выбритую щеку, произнес:
— Обыщите их еще разок. Поподробнее.
Мальчики — низкорослые, с могучими красными шеями, послушно поднялись с дивана; по–крабьи расставив руки и, наклонив коротко остриженные головенки борцов, двинулись к задержанным.
Обыск был выполнен ими с блеском и мастерством либо фокусников, либо карманников.
— Ни–че–го, — вынес резюме человек с пробором. — Что же. Наши ребята вчера потрошили вас хотя и в спешке, но добросовестно. Ну–с, — кивнул на сервировочный столик. Угощайтесь пока… — И — вышел вон, сопровождаемый кожаной свитой.
Аверин жадно приник к бутылке с минеральной водой. Трепетов незамедлительно последовал его примеру.
— Ну, — сказал Михаил, тыльной стороной ладони утирая рот, — и в какую–такую навозную кучу мы, бля, угодили на сей гребаный момент?
Если бы Трепетов и хотел ответить ему, то все равно бы не успел: в бильярдную снова вошел человек с идеальной прической. Охранники с литыми плечами почтительно семенили за ним. Невыразительные их лица на этот раз отличала та сосредоточенная удрученность, что обычно лежит на лицах ассистентов медицинского светила, приступающего к серьезной операции.
Процессию замыкали тип с физиономией непородистой лошади и высокий большеголовый человек: лысоватый, с тяжелым неприязненным взглядом черных округлых глаз, одетый в строгий однотонный костюм.
Немигающий спокойный взор его уперся сначала в Трепетова, потом в Михаила.
После человек вытащил из золотого портсигара «гаванну», покатал ее в длинных пальцах, на одном из которых виднелся серебряный перстень с изображением «мертвой головы» и сунул сигару в рот.
«Лошадиная морда» мгновенно щелкнул хромированной зажигалкой, заботливо приблизив пламя к кончику сигары. При этом он согнулся в почтительном полупоклоне, демонстрируя публике округлый, как у жеребца, зад, обтянутый синтетическими клетчатыми брюками. Из заднего кармана брюк свисал несвежий носовой платок — из материала аналогичной расцветки.
Владелец зловещего перстня, угрюмо наклонив лобастую голову и, даже не глядя в сторону любезного конеобразного человека, переместил сигару из одного угла рта в другой, спросив отрывисто, по–немецки:
— Жить хотите?
Миша непонимающе оглянулся на Трепетова; тот невозмутимо перевел ему вопрос, и тут же ответил грозному собеседнику: да, дескать, не против…
— Условия, — жестко продолжил тот уже по–русски, но с сильным акцентом. — Малейшая ложь означает смерть. Полная правда — жизнь. Кое что мы о вас знаем. И о тебе, полковник, — кивнул он Трепетову, — и о тебе… отравитель…презрительтно сощурился на Мишу, угнетенно отведшему взгляд долу. — Да–да, отравитель! — произнес сокрушенно, но и глумливо, разведя руками.
Человеко–лошадь, с почтением внимавший его словам, откликнулся на иронию начальства, заржав так, что подавился и ему сделалось дурно — схватившись за грудь, он судорожно икнул.
— Ну, условия подходящие? — вмешался в разговор набриолиненный с пробором, бесстрастно выставлявший на зеленом сукне биллиардного стола пирамиду шаров.
— Ну, капнул я ему клофелина, — неожиданно произнес Миша. — Ну и чего?.. Не смертельно же… Зато потом меня по башке кто–то… Череп чуть на фашистские знаки не разлетелся…
— Не «кто–то», а он! — Набриолиненный указал на Трепетова. Затем, прицелившись, толкнул кием шар. Пирамида рассыпалась, и сетки в двух лузах тяжело провисли.
— Грешен, — коротко ответил Трепетов. — Извини, Миша, но на моем месте ты поступил бы точно так же.
— Несомненно, — подтвердил человек с пробором и вкатил дуплет в среднюю и дальнюю лузы. Затем последовал изящный карамболь.
— Сука ты, Леха, — вяло заметил Михаил, не глядя на Трепетова.
Трепетов неотрывно смотрел на биллиард. Два последних оставшихся шара взгромоздились после отточенного удара в набитые сетки, желтея там выпуклостью костяных сфер.
Мастерство игрока, скорее всего, имело и другую ипостась, касающуюся приемов рукопашного боя, стрельбы и владения ножом. Внезапно ему припомнился задержанный китайский шпион, подготовкой которого восторгался весь генералитет КГБ. Шпион, за три минуты изучив содержание газеты «Правда», мог тут же процитировать текст со всеми точками и запятыми; стрелял же он из двух рук, поражая из ста целей все сто. Похоже, под крышей этого непонятного дома тоже находились подобные профессионалы, что Трепетову весьма не нравилось.