Колонна Борга

И Цольмер попал в резиденцию фюрера в Берхтесгадене командиром взвода охраны. Первое время он был счастлив: когда фюрер приезжал отдохнуть в горах, он мог почти целый день находиться рядом с предметом своего обожания. Но когда осенью 1939 года началась война, в Цольмере проснулся дух патриотизма.

Однажды Гитлер вышел полюбоваться великолепным горным пейзажем и увидел офицера СС, плачущего в лучах заходящего солнца.

— Мужайся, солдат, — сурово произнес фюрер. — Что бы ни случилось, слезы не к лицу тому, кто носит мундир Лейбштандарта.

— Простите меня, мой фюрер, — с раскаянием молвил Цольмер, — но мое сердце разрывается, я не знаю, что делать. Моя любовь к вам требует, чтобы я день и ночь охранял фюрера здесь. А мой долг офицера СС требует сражаться за фюрера на фронте. Что мне делать, мой фюрер?

Гитлер был настолько растроган столь наивным проявлением искренних чувств, что сам невольно прослезился.

— С тех пор как я нахожусь на передовой линии битв, — произнес фюрер, — это и твоя честь, солдат Лейбштандарта, быть на передовой.

«Хорошо сказал», — удовлетворенно подумал Гитлер. И 23 декабря 1940 года он почти буквально повторит эту фразу на праздновании Рождества Лейбштандартом в Бад-Эммсе. Ну а для Цольмера после этих, слов выбор был сделан: в конце апреля 1940 года он оказался в мотоциклетной роте Лейбштандарта, дислоцировавшейся в Нойенкирхене в 30 километрах от границы с Голландией. А 10 мая в 2 часа ночи Лейбштандарт был поднят по тревоге и в 5 часов 35 минут пересек границу с Голландией. 12 мая мотоциклетная рота под командованием СС-оберштурмфюрера Гуго Крааса совершила стремительный рейд, захватив 120 пленных и множество оружия. Краас получил за это Железный крест 1-го класса. Но его радость на следующий день была омрачнена инцидентом с участием Цольмера.

14 мая Цольмер вместе со своим взводом первым переправился через Маас и ворвался в дымящийся после бомбежки Роттердам. Увидев в конце улицы вооруженных голландцев, Цольмер тут же открыл огонь из пулемета. Его люди последовали примеру. И вдруг прямо под огнем появился офицер вермахта, отчаянно жестикулируя и крича:

— Не стрелять, не стрелять!

Оказалось, что в это время в помещении комендатуры капитуляцию голландских войск принимал генерал Штудент, высадившийся в этом районе со своей 7-й парашютной дивизией еще 10 мая. Пулеметный огонь Цольмера и на этот раз оказался метким: помимо трех десятков убитых и раненых голландцев погиб один из парашютистов, а сам генерал Штудент, очень некстати выглянувший в окно, получил скользящее ранение головы. Когда подполковник фон Хольтиц (тот самый офицер, что выскочил под обстрел) доложил Штуденту о причинах инцидента, Штудент сказал:

— Не стоит болтать об этом. Если начнут судачить о том, как мы по ошибке стреляем друг в друга, то это может снизить боевой дух наших войск и приободрить неприятеля. Отметьте в рапорте офицера 39-го корпуса, который первым ворвался в город, чтобы оказать нам поддержку: в конце концов, он же не знал, что голландцы уже капитулировали. Так же, кстати, как и люфтваффе, разбомбившие город, когда голландцы уже согласились капитулировать.

— Это не офицер 39-го корпуса,. — заметил Хольтиц. — Это вообще не офицер вермахта, это — офицер Лейбштандарта.

— Тогда тем более простительно, — сдержано выразил свое отношение к Лейбштандарту Штудент. Он осторожно потрогал перебинтованную голову и решительно сказал:

— Вот что, Хольтиц, меня весьма беспокоит возможность распространения слухов о данном инциденте. Если наши десантники начнут рассказывать друг другу, как их командира чуть не пристрелили по ошибке эсэсовцы, а перед этим чуть не разбомбили люфтваффе, — все это может посеять чувство недоверия к товарищам по оружию. И тогда нам придется забыть о каком бы то ни было взаимодействии частей! Вы меня понимаете?

— Так точно, господин генерал! Я направлю рапорт, в котором отмечу образцовые действия командира мотоциклистов Лейбштандарта, который быстрой и умелой атакой сорвал попытку нападения противника на штаб дивизии, — смекнул Хольтиц.

Штудент еще раз потрогал голову, поморщился и добавил:

— Напишите прямо, чтобы пресечь возможные кривотолки: спас жизнь командира дивизии.

— Слушаюсь, — наклонил голову Хольтиц, но не смог удержаться от ехидного комментария:

— А как будет доволен Дитрих!

— Я делаю это не ради Дитриха, а ради германской армии, — отрезал Штудент.

В запарке боев рапорт Хольтица прошел мимо Дитриха. Зато в штабе 39-го корпуса его заметили и включили Цольмера в список представленных к награждению.

Свой день рождения 28 мая 1940 года Дитрих встречал в боях под голландским городком Эскельбеком. Ближе к полудню он направлялся на вездеходе «мерседес» в расположение 2-го батальона. Улица на окраине городка оказалась перегорожена шлагбаумом, и им пришлось остановиться.

— Мы с водителем уберем шлагбаум, — обратился к Дитриху ехавший вместе с ним командир 15-й мотоциклетной роты Макс Вюнше. Дитрих кивнул. Но не успели Вюнше с водителем выйти из машины, как простучала пулеметная очередь. Дитриху показалось, что пули просвистели в сантиметре от его макушки.

— В канаву! — крикнул он Вюнше, кубарем выкатившись из машины в придорожный ров. В канаве, как и положено, оказалась вода, и Дитрих моментально вымок и вымазался в грязи. Пули ударялись в край рва, но глубина его оказалось достаточной, чтобы передвигаться хотя бы ползком.

— Что-то я не пойму, — озадаченно сказал Вюнше, — но похоже, что стреляют не с той стороны, откуда была первая очередь. Смотрите, по машине стреляют с нашей стороны дороги!

— Странно, — удивился Дитрих и задумался. Но в этот момент в машину ударил противотанковый снаряд и для размышлений срочно потребовалось поискать более безопасное место.

— Надо перебираться на ту сторону, пока англичане не взяли нас в плен, — решил Дитрих. — Будем искать дренажную трубу.

И они поползли по рву вперед. Между тем из пробитого бака и запасных канистр вездехода бензин потек в канаву, расплываясь радужными пятнами. Дитрих заметил это и крикнул ползущему впереди Вюнше:

— Быстрее! Одна удачная трассирующая пуля — и мы зажаримся заживо!

— Вот труба! — отозвался Вюнше. — Сюда, группенфюрер!

Дитрих прополз еще пару метров и действительно оказался у дренажной трубы. Он полез в трубу, но едва дополз до середины, как застрял. Дитрих попытался выбраться обратно, но не смог сделать и этого. В довершение всего, наконец, появилась пресловутая «удачная» пуля, и бензин в канаве вспыхнул. Дитрих почувствовал жаркую волну сзади. «Все, придется сдаваться в плен с обгорелой задницей», — мрачно подумал Дитрих. В этот момент кто-то крикнул в трубу:

— Группенфюрер, вы здесь?

Дитрих едва не завопил от радости, но сдержался и прохрипел:

— Да, здесь.

— Какие будут приказы, группенфюрер? — бодро осведомился голос.

— Какие еще приказы?! — не выдержав, сорвался в крик Дитрих. — У меня задница горит! Вытащи меня отсюда!

— Слушаюсь!

И в трубу мгновенно нырнул обладатель бодрого голоса. Естественно, это был Цольмер. Он ухватил Дитриха за руки и ловко выдернул его из трубы, словно пробку из бутылки.

— Разрешите доложить, группенфюрер… тут в пятидесяти метрах от нас англичане… ой, у вас действительно зад горит, позвольте, я затушу… вот… и мы думали, что англичане захватили наш вездеход и решили дать им как следует! А это, оказывается, вы едете!

Дитрих не поверил своим ушам.

— Так это ты стрелял из пулемета по вездеходу?

— Позволю заметить, группенфюрер, что я стрелял поверх вездехода, чтобы принудить его пассажиров покинуть машину, — пояснил Цольмер. — Я не хотел портить собственность СС. Я правильно поступил?

Дитрих чуть не получил апоплексический удар от ярости. Багровея лицом, он указал в сторону изрешеченной и разбитой машины:

— Это называется «стрелял поверх вездехода»?!

— А это уже англичане добавили, — уточнил Цольмер, — я же сказал, что их позиции были метрах в пятидесяти. Но ничего, мы им так дали, что они бежали без оглядки! Какие будут распоряжения, группенфюрер?