Русский эксперимент

Что было тут раньше — думал Писатель, разглядывая громады новых домов. Жалкие развалюхи убогого, нищего, рваного, вшивого, безграмотного российского прошлого, а отнюдь не та благодать Божия, как теперь изображают дореволюционную Россию новые хозяева страны, их идеологические холуи и дегенераты-националисты. Разве это плохо, что это убожество снесли с лица земли и на его месте построили дома, какие даже не снились раньше?! Если при этом снесли какие-то сооружения, значение которых искусственно раздуто, то без жертв не обходится никакой прогресс.

Кое-что начали ремонтировать. Когда район приведут в приличный вид, его покажут по западному телевидению как результат перехода к западному образу жизни, а какие-то развалюхи и трущобы покажут как то, что якобы было на этом месте в советские годы. Такие трюки там уже проделывали много раз, и западные зрители принимают их за чистую монету. Причем принимают не потому, что искренне верят (на Западе вообще не бывает ничего искреннего!), а потому, что хотят, чтобы именно так и было на самом деле. А если ремонт района произведет западная фирма, из этого раздуют целую пропагандистскую кампанию и растянут ее на несколько недель. Запад должен выглядеть спасителем русских от ужасов коммунизма! И налогоплательщикам будет сделан намек, будто их денежки идут на спасение несчастных русских. Одним словом, многое можно списать за счет русских, многое можно оправдать ссылками на спасение мира от кошмарных последствий коммунистического тоталитаризма.

Писатель устал ходить (все-таки семьдесят, а не семнадцать!). И проголодался. Решил зайти в кафе или ресторан. Но ничего такого на пути не встретилось. Он обратился за информацией к прохожим. Ему объяснили, как найти ближайший ресторан. Предупредили: ресторан частный. На Западе, где все рестораны частные, Писателю за все 15 лет ни разу не пришла в голову мысль, что они частные. Он их воспринимал так же, как в свое время московские рестораны. Хотя те и были государственными, заведующий все равно воспринимался как хозяин, средств он имел не меньше, а, пожалуй, и побольше, чем западный частник, работники же ресторана жили наверняка лучше западных коллег того же рода занятий, во всяком случае — работали меньше. Прохожий, предупредивший Писателя о том, что ресторан частный, хотел этим сказать, что ресторан не по карману простому смертному. Средний обед в нем стоил чуть ли не месячную минимальную зарплату или, во всяком случае, больше средней месячной пенсии.

Зайти в ресторан Писатель не решился, не мог привыкнуть к мысли, что в Москве покончили с советским периодом уже на низшем уровне жизни. А ведь когда-то тут были приличные рестораны. Днем они работали как столовые. Даже тогда, когда Писатель был младшим научным сотрудником с мизерной зарплатой, он регулярно обедал в ресторанах.

Он долго искал здание школы, но так и не нашел, что с ним стало? Снесли, переделали или заслонили другими домами? Он увидел красивое, только что покрашенное здание школьного типа, обнесенное металлической решеткой. Около него — множество машин западных марок. Спортивного вида молодые люди сидели на скамейках или прогуливались по аллее. Подойдя ближе, он прочитал на вывеске, что это — частный лицей. Это его добило окончательно, и он поспешно покинул район.

Еще накануне Писатель почувствовал, будто кто-то наблюдает за ним. Но не придал этому значения — мало ли всяких зевак болтается без дела по улицам! Теперь же он безошибочно установил слежку. Он выявил и человека, который следил за ним. Точно так бывало с ним 15 лет назад. И странное дело: это почему-то внесло в его душу успокоение. Ему стало даже чуточку весело. Значит, осталось в русской жизни нечто устойчивое, незыблемое! Может быть, те, кто уверяет, что Россия выстоит и воспрянет, сталкиваются с бесчисленными мелочами такого рода в самих основах их жизни и на них базируют свою уверенность?! В таком случае да здравствуют доносчики, клеветники, сексоты, жулики, халтурщики, пьяницы и прочие исконные опоры российского образа жизни!

Стоит ли рассказать Философу о слежке? Лучше не надо. Еще подумает, будто ты заболел манией преследования. И может быть, ничего серьезного за этим нет. Следят по старой привычке. Надо же как-то оправдывать зарплату. Неужели они видят во мне что-то серьезное?! Кто это — «они»?! А что серьезного «они» увидели в тебе 15 лет назад?! Боятся, что я напишу разоблачительную книгу, и она будет иметь успех на Западе?! Значит, «они» все-таки боятся разоблачения?! И все-таки он решил рассказать Философу о слежке. Тот нисколько не удивился.

Ф: Было бы странно, если бы ее не было. Первое, что всегда делает новая власть, — надзор за принципиальными противниками.

П: Так, может быть, мне поселиться в другом месте?

Ф: Нет смысла. Они будут следить за всеми, с кем ты будешь иметь контакты.

П: Что можно предпринять?

Ф: Ничего. Это в советские годы можно было как-то бороться против этого, скандалы шумные устраивать. А теперь это исключено. Если решат убрать намеченную жертву, ничто помешать не может. Есть специалисты. И такса. Да и искать убийц не будут.

Вот тебе пара цифр весьма красноречивых. В 1984 году во всем СССР было не раскрыто 430 убийств. А в одной только России за последний год не раскрыто более 7 тысяч убийств. Чувствуешь «прогресс»?!

П: Значит, и со мной могут расправиться? Ф: Ты иностранец. Твое влияние здесь почти не ощущается. Я сомневаюсь, что в отношении тебя пойдут на это. Побоятся мирового скандала. Случись что, сразу вспомнят, кто ты был.

П: Если меня убьют, рекламу моим книгам сделают. Думаю, что Они это понимают. А живой я Им должен казаться безопасным. Скорее всего, просто хотят припугнуть.

Ф: Возможно, ты прав. Но на всякий случай мы тебе дадим сопровождающих. Молодых ребят. Для них это будет развлечение.

П: Не стоит. Если захотят убрать, то телохранители не помешают.

Ф: И то верно. Теперь убивают с использованием современной техники. Точно по американским фильмам.

П: Мне до сих пор все происшедшее в России казалось неправдоподобным. Как будто во сне. Но сегодня я ощутил, что это — реальность.

Ф: Это слежка так подействовала?

П: Нет, кое-что похуже: лицей!

Ф: В Москве теперь много учебных заведений западного образца. В лицее, который ты видел, учатся дети новых хозяев общества. Обучение стоит больших денег. Детей привозят на дорогих западных машинах. С охраной, которая тоже денег стоит.

П: Я почувствовал, что эта реальность пришла надолго, если не насовсем, раз перелом затронул самое святое советского общества — школу.

РУССКИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

Мания образования. Начиная с Петра Великого российским обществом стала овладевать идея образования широких слоев населения. В 19 веке она приняла характер социальной мании. В образовании стали видеть панацею от всех бед и путь к счастливой жизни. Революция 1917 года расчистила все препятствия на этом пути и добавила новые колоссальные стимулы к образованию. Новое общество потребовало многих миллионов людей, образованных не только в смысле начального образования, необходимого для массы рабочих и мелких служащих, но и в смысле среднего и высшего образования, необходимого для стремительно растущего слоя механиков, инженеров, врачей, учителей, ученых и т.д. Начался буквально ураганный процесс роста образованности общества. Он встал на свои собственные ноги, приобрел способность самоусиления и сам стал одним из основных источников прогресса. В истории человечества не было ничего подобного, что можно было бы сравнить с этим. Страна превратилась не только в сплошную стройку, но и в сплошную школу, техникум, училище, институт, университет. И основой этого урагана образования стала средняя школа.

Школа довоенных годов. У меня с детства возникло представление о том, что в мире существует нечто чистое, светлое, святое. Сначала воплощением этих представлений был некий религиозный Храм. Но религия была смертельно ранена. Храм был разрушен. А потребность в таком Храме осталась. И такой Храм для меня нашелся сам собой: школа.