Русский эксперимент

Марксизм не есть чепуха, хотя в его текстах много чепухи, не есть ложь, хотя в нем много ложных утверждений, и не есть утопия, хотя многие его обещания несбыточны. Он есть явление качественно иное и более значительное. Он родился в гениальных умах и родился как стремление к научному познанию реальности. Он вырос на основе науки и сам внес в нее свой вклад. Но в силу роли, какую ему навязала история, он превратился в нечто отличное от науки — в идеологию.

Очень важно понять, что идеология не есть наука, хотя она и вырастает, на основе науки и использует ее. Она не есть нечто второсортное по отношению к науке. Она — просто другое явление, у нее другая роль в обществе. Задача науки — познавать мир. Задача идеологии — выработка идеалов поведения людей и их организаций, общих представлений о их природном и социальном окружении. Марксизм явил миру самый грандиозный образец идеологии — идеологии глобального и эпохального значения. И именно тот факт, что он питался соками науки, позволял ему в течение более ста лет быть более или менее адекватным отражением социальной реальности.

Марксизм, возникнув и развившись в эпохальную идеологию на основе жизненного и интеллектуального материала 19 и начала 20 веков, стал неадекватным тем переменам, которые произошли в мире в 20 веке, в особенности — после Второй мировой войны. Но что означала эта неадекватность? И была ли она достаточным основанием краха марксизма? И в чем заключалась главная причина краха?

Сказать, что марксистское учение о коммунистическом и о западном обществе оказалось ненаучным, что его прогнозы подтвердились, значит, сказать нечто бессмысленное. Это учение и раньше было ненаучным, а над многими его прогнозами смеялись еще в довоенные годы. К тому же и то, что ранее говорилось на эту тему на Западе, было ничуть не научнее марксизма, а во многих отношениях уступало ему. Дело в том, что мир изменился таким (кстати сказать, непредвиденным!) образом, что критика коммунистического общества и апологетика западного общества оказалась в более выгодном положении, чем апологетика коммунистического общества и критика западного общества. Развились и вышли на первый план такие явления и сравнительно ослабли и отошли на задний план такие явления, что западная идеология и пропаганда получила колоссальные преимущества перед советской. На Западе начался подъем в материальном отношении, а в

Советском Союзе уже в начале семидесятых годов стал ощутим «застой» и наметилась тенденция к кризису. Сложились, короче говоря, условия, в которых западная идеология и пропаганда начала весьма успешно навязывать всему миру образ Запада как земного рая и образ Советского Союза как «империи зла».

Идеологическая атака со стороны западной идеологии на советское общество оказалась настолько мощной и эффективной, что советская идеология впала в состояние растерянности. Уже в семидесятые годы можно было констатировать ее кризис — предвестник надвигающегося общего кризиса коммунизма. Но кризис еще не крах. Если бы Советский Союз преодолел этот кризис, и коммунистический социальный строй тут сохранился бы, никакой крах марксистской идеологии не произошел бы, её не отбросили бы, не отменили бы. Она уцелела бы и постепенно стала бы приспосабливаться к новым обстоятельствам. Она начала такое приспособление уже в послесталинские годы. Очень медленно, робко, но начала. Специалисты по идеологии знают, какие важные и многочисленные коррективы были фактически внесены в марксизм (включая ленинизм). Могу в качестве примера назвать отказ от рассмотрения советского государства как диктатуры пролетариата и истолкование принципа «по потребности», в котором потребности истолковывались как «разумные», т.е. как общественно признанные.

Марксистская идеология, как и коммунистический строй в России в целом, была жизнеспособной идеологией, причем более высокого интеллектуального и морального уровня, чем идеология западная. Она не умерла естественной смертью. Она была разрушена искусственно. Она оказалась уязвимой, поскольку средства ее разрушения оказались сильнее, чем средства самозащиты, и поскольку ее предали сами ее «защитники» — те, кто по долгу граждан обязаны были ее защищать. Нажив за ее счет степени, звания, славу, материальные богатства и высокие посты, они открыли ворота идеологической крепости врагам и сами возглавили ее погром.

Хочу особо подчеркнуть следующее обстоятельство. Марксизм-ленинизм был жизнеспособной идеологией не сам по себе, а в качестве государственной идеологии мощной страны, сохраняемой и используемой мощным идеологическим механизмом и армией профессиональных идеологов. Но это не значит, что он жизнеспособен и в иных условиях. Условия возникновения идеологии и ее формирования в нечто значительное — одно, а условия сохранения сложившейся идеологии — другое. Тут нет совпадения. На возникновение коммунистической идеологии ушли столетия, а на превращение ее в мощную государственную идеологию — десятилетия. Условия, благодаря которым это произошло, исчезли. И наивно думать, будто это может повториться в новых условиях. В России не сумели сохранить марксизм в качестве национальной идеологии. Историческая идеология как основа и ядро советской идеологии разрушена вместе со всем советским обществом. И возродить ее в прежнем виде, масштабах и роли в принципе невозможно.

В России стали говорить о некоем идеологическом вакууме. Думают, чем его заполнить. Но я думаю, что никакого идеологического вакуума тут нет. Наоборот, головы людей с молниеносной быстротой заполнились идеологическим хламом из западной идеологии и ветхим тряпьем дореволюционной идеологической свалки, а также кустарными размышлениями дилетантов и шарлатанов. Есть идеологический хаос, распущенность, извращенность сознания. Растерянность. Потеря социальной ориентации. И вместо свободы мысли — повышенная идеологическая внушаемость и манипулируемость масс людей средствами массовой информации и массовой культуры, как это имеет место в поле воздействия западной идеологии.

В нынешней идеологической смуте в России в большом числе фигурируют и коммунистические идеи. Они фигурируют в самых различных видах. Отчасти это остатки и обломки советской государственной идеологии доперестроечного периода. Отчасти — идеи марксизма-ленинизма ранних, «большевистских» лет. От части — идеи реформистских отклонений в марксизме. Отчасти — идеи домарксистского коммунизма. Отчасти — подделки под западный социализм и социал-демократию. Отчасти — кустарные изобретения, но так или иначе изобретения людей, в какой-то мере знакомых с марксизмом-ленинизмом и с его предшественниками. В условиях общей российской смуты, отсутствия каких бы то ни было ограничений и внутренних сдерживающих начал коммунистическая идеология приняла чудовищно уродливые формы, превратилась в множество мелких идеологических монстров. Причем, это имеет место во всех ее проявлениях и вариантах — как в программах партий, так и в сочинениях одиночек, как в сочинениях профессионалов, так и в сочинениях дилетантов, как в словах ортодоксов, так и в словах новаторов. Это все суть не ростки нового, а продукты распада старого и всякого рода сорняки, вырастающие на заброшенном и захламленном поле или на мусорной свалке общественного сознания.

Коммунистам посткоммунистической России придется жить и действовать в той среде, о которой я говорил выше, — в среде извращения и очернения опыта реального коммунизма и коммунистической идеологии, идеологического хаоса, краха марксизма-ленинизма, неистовства антикоммунистов и предателей коммунизма, сознательного и систематического растления общественного сознания средств массового оболванивания населения. Их положение оказывается двойственным. С одной стороны, им придется отвергнуть марксизм-ленинизм как учение, неадекватное современной реальности, утратившее государственную опору и влияние на умы и чувства масс. Но с другой стороны, им предстоит повторить путь своих исторических предшественников — марксистов, ибо именно последние дали образец формирования идеологии по законам этого социального феномена. Другого пути просто не существует. Марксизм оставил в наследство идеологам будущего ориентацию на научное понимание реальности. Мир радикально изменился, сделав марксизм неадекватным реальности.