Чистосердечные признания (ЛП)

А вот от этой песенки моё душевное состояние стало в состояние стояния на ушах! Надеюсь, и ваше тоже!

ГЛАВА 3

Дьявольское завывание автосигнализации загипнотизировало местную общину

От жесткого стула в номере мотеля у Хоуп онемела задница. Журналистка встала и, зевнув, потянулась. В глазах, весь вечер сверливших пустой экран ноутбука, стало двоиться, и она потерла их пальцами. Ничего. Битых три часа она сидела на этом стуле, старательно держа открытыми слипавшиеся веки, мучая уставший мозг, дабы хоть что-то появилось на экране. Ни-че-го. Файл оставался пуст. В голове не возникло ни одной мысли. Не было написано ни единого предложения. Даже плохого предложения, которое можно было бы переделать во что-то получше.

Хоуп уронила руки, отвернулась от ноутбука и, рухнув на кровать, уставилась в потолок. Будь она дома, то наверняка принялась бы отмывать и без того идеально белую ванну, гладить рубашки или переворачивать матрас. А будь у нее маникюрный набор, то стала бы приводить руки в порядок. Хоуп настолько поднаторела в этом, что иногда подумывала бросить писать и зарабатывать на жизнь именно маникюром.

Это занятие было лишь одним из многих способов убить время, к которым миз Спенсер обращалась, пытаясь убежать от пустого экрана.

Одним из множества проверенных трюков, чтобы убежать от правды своей жизни. Болезненной правды: Хоуп была одинока. У нее не было никого, с кем можно было бы скоротать сиротливую ночь. Никого, кто бы взял за руку и сказал, что все будет хорошо.

Осенью не стало ее мамы, а весной отец снова женился и переехал в Сан-Сити, в Аризону, вместе со своей новой женой, чтобы жить поближе к ее семье. Отец звонил ей. Хоуп звонила ему. Но теперь все было по-другому. Ее единственный брат, Эван, проходил службу в Германии. Хоуп писала ему. Он писал ей. Но и это теперь было совсем не то, что раньше.

Когда-то у миз Спенсер был муж. Семь лет прекрасной жизни в красивом доме в Брентвуде, бесконечные вечеринки и классные партии в теннис. Муж Хоуп, Блейн, был блестящим пластическим хирургом, красивым и веселым, и она так сильно его любила! Ее жизнь казалась надежной и счастливой, и в ту, последнюю, их ночь вместе Блейн занимался любовью так, будто обожал жену всем сердцем.

А на следующий день вручил ей документы о разводе. Сказал, что ему ужасно жаль, но он влюбился в Джилл Эллис, лучшую подругу Хоуп. Они не хотели причинять ей боль, но что поделать? Парочка любила друг друга, и, конечно же, Джилл была на пятом месяце беременности, подарив Блейну то единственное, чего Хоуп дать не могла.

Теперь у нее не было ни мужа, ни друзей, ни детей.

Да, у нее все еще оставалась карьера, и хотя Хоуп не так представляла себе свою жизнь, журналистика – не самый плохой вариант. По крайней мере, пока Хоуп не наткнулась на стену, из-за которой не могла идти дальше.

Три года назад миз Спенсер отвернулась от прошлого, отказавшись признать глубину испытываемой ею боли даже перед собой, плюнула на руины, оставшиеся от ее жизни, и с головой ушла в работу. Сперва внештатный журналист для журналов вроде «Мир женщины»[10] и «Космополитен» - и несколько статей для «Стар»[11] и «Нэшнал Энквайр»[12]. Прошел год, и Хоуп поняла, что ей не нравилось шнырять где только можно, влезая в частную жизнь знаменитостей. В любом случае, делала она это не из лучших побуждений.

Целиком и полностью забросив сплетни, миз Спенсер устроилась штатным журналистом в «Еженедельные новости Вселенной», один из тех черно-белых таблоидов, что кричат, будто Элвис жив-здоров и живет на Марсе. Никаких слухов или скандалов. Теперь Хоуп сочиняла свои истории. Под псевдонимом Мэдлин Райт она стала самым популярным автором в издании, и ей это нравилось.

И вот, пару месяцев назад, Хоуп, похоже, и наткнулась на эту невидимую стену. Не получалось ни игнорировать препятствие, ни пройти сквозь него, ни отыскать кружной путь. Работа застопорилась. Казалось, Хоуп не могла спрятаться от этой проблемы или потеряться в тех странных историях, которые сама же и придумывала. До сегодняшнего момента ей не удалось написать и десятка предложений. Может, психиатр и объяснил бы, что же не так, но, похоже, она и сама уже догадалась.

Редактор крайне разволновался и настоял, чтобы его сотрудница взяла отпуск. Не потому что шеф был таким славным малым, а потому что она делала им тираж. А еще Хоуп обеспечивала изданию отличный объем рекламы, и начальству хотелось, чтобы их лучший репортер вернулся в строй, штампуя «странное» и «необычное».

Уолтер дошел до того, что лично подобрал ей место для отдыха, и газета оплатила аренду дома на полгода. Редактор сказал, что выбрал Госпел, штат Айдахо, из-за свежего воздуха. Да, конечно, только Хоуп так легко не проведешь! Он выбрал Госпел, потому что тот выглядел как место, где как раз и мог прятаться снежный человек. Где людей регулярно похищают пришельцы, и где странные фанатики танцуют голыми в полнолуние.

Хоуп села на край кровати и вздохнула. Она согласилась с планом Уолтера, потому что поняла – ее жизнь стала инертной, рутинной и больше не приносила радости. Нужно сменить обстановку. Уехать на время из Лос-Анджелеса. Сделать перерыв и, конечно, оставить позади это фиаско с Мики-волшебным гномом. Очистить голову от переживаний.

Без особого энтузиазма Хоуп встала, переоделась в пару фланелевых штанов и футболку с эмблемой «Планеты Голливуд», затем вернулась на свое место перед ноутбуком. И... занеся руки над клавиатурой, уставилась на мигающий курсор. Повисла тишина – тяжелая, без единого звука. Хоуп бессознательно опустила взгляд на уродливый ковер под ногами. Без сомнения, самый толстый ковер из всех ею виденных. Миз Спенсер потратила четверть часа, гадая, действительно ли узор именно так был задуман, или же предыдущий жилец уронил на ковер пиццу.

И как раз когда Хоуп решила, что он и должен выглядеть так, будто заляпан чем-то темно-красным, она осознала, что отвлеклась, и заставила себя снова сосредоточиться на экране.

Журналистка уставилась на него, будто загипнотизированная кобра, считая, сколько раз мигнул курсор. Она как раз дошла до двухсот сорока семи, когда тишину ночи вдруг разорвал пронзительный вой. Хоуп вскочила на ноги.

- Боже милосердный! – выдохнула она. Сердце билось где-то в горле.

Затем до нее дошло, что это ее сигнализация «Вайпер». Хоуп покопалась в сумке, выудила со дна пульт, прикрепленный к связке ключей, и, сунув ноги в сандалии, выбежала во двор и помчалась на небольшую парковку, забитую пикапами, минивэнами и пыльными внедорожниками, на крыши которых были прикреплены лодки.

Управляющая «Сэндмэн», с неизменными поролоновыми бигуди на голове, стояла у капота машины и недовольно нахмурившись ждала, пока Хоуп подойдет к «порше». Постояльцы выглядывали из окон, некоторые стояли в дверях своих комнат. Сумерки опустились на Госпел, расчертив глубокими тенями суровый пейзаж. Городок казался отрешенным и умиротворенным – если не считать «Вайпер», завывавшую на шесть ладов и нарушавшую этот покой.

Хоуп направила на машину пульт, выключила сигнализацию и, подойдя к миссис Довер, спросила:

- Вы не видели, кто-то пытался взломать мою машину?

- Ничего я не видела. – Ада уперлась руками в бока и задрала подбородок, чтобы посмотреть в лицо своей постоялице: – Но я чуть куриной косточкой не подавилась, когда эта штуковина заорала!

- Наверное, кто-то коснулся дверной ручки или окна.

- Я подумала, что это в «M&С», и позвонила Стэнли. Сказала ему, что кто-то вломился в его магазин, и попросила прекратить это, и все дела.

- Отлично, - простонала Хоуп.

- Но он сказал, что у него нет сигнализации. Только надпись, что объект охраняется – лишь бы люди в это верили.

Она не знала, кто такой Стэнли, но вряд ли ему хотелось, чтобы весть об отсутствии у него сигнализации облетела город.