Страница 61 из 79
Глава двенадцатая
Из стрельчатого оконного проема в коридоре консульского замка была видна якорная стоянка Кафы, находившаяся близко от берега, возле стен цитадели. Небольшая осадка быстроходных генуэзских кораблей позволяла им подходить к коротким причалам, а число причалов соответствовало количеству ворот морского фасада. Стоя возле окна, Донато рассеянно оглядывал картину кафинского рейда и уже не в первый раз отмечал сходство Кафы с Генуей, особенно заметное в припортовых кварталах. Да и окружавшие город пейзажи были подобны генуэзским.
Сзади послышался голос секретаря консульской канцелярии, и Донато тотчас оглянулся:
— Консул примет меня?
— Его милость сможет уделить вам немного времени, — бесцветным голосом ответил секретарь и повел Донато в кабинет Джаноне дель Боско.
Рядом с этим кабинетом находилась комната с машиной для пыток, и от ее зловещей близости у посетителей невольно пробегал холодок по спине, заставляя остро чувствовать свою зависимость от железного кулака власти, олицетворением которой в Кафе служил консульский замок.
Консул в этот момент беседовал с викарием и одновременно просматривал бумаги, разложенные на столе. Услышав звук шагов, он поднял голову, и его цепкий взгляд задержался на лице Донато. Римлянин вежливо, но без робости поклонился и поприветствовал правителя Кафы — хоть и временного, но достаточно влиятельного, чтобы за год своего правления успеть устроить или, наоборот, сломать чью-то судьбу.
Джаноне дель Боско был человеком средних лет и достаточно внушительной наружности. В его крепкой фигуре и властном породистом лице было нечто, вызывающее невольное почтение. Когда небольшие темно-серые глаза консула остановились на Донато, римлянин понял, что Джаноне не только его узнал, но и в подробностях вспомнил, с какого рода просьбой обращался к нему данный посетитель еще в Генуе.
Пока консул заканчивал свой разговор с викарием, Донато без особого интереса разглядывал обстановку комнаты: массивный стол, скамьи с высокими спинками, огромный ларь в углу, на стене — гобелен с вытканным на нем гербом консула и оружие, украшенное драгоценными камнями.
Но, проявляя кажущееся безразличие, римлянин чутко прислушивался к беседе консула с викарием и уловил в словах последнего нечто любопытное:
— Джанкасиус[32] грозится занять несколько селений кафинской Кампаньи[33], если мы не сделаем того, что обещали. А эти селения снабжают город продовольствием.
— И этот черкес способен выполнить свою угрозу, — мрачным голосом пробормотал консул и замолчал, шелестя бумагами.
Донато перевел взгляд на другую стену и обратил внимание на две стрельчатые ниши с рельефными изображениями двух гербов, один из которых был гербом Генуи — крест посреди щита, обрамленного гирляндой растительного орнамента. Другой представлял собой татарскую тамгу с полумесяцем — герб Золотой Орды, символизирующий зависимость Кафы от Крымского хана.
— Иногда приходится признавать власть варваров, чтобы самим удержаться у власти и иметь свою выгоду, — вдруг прозвучал резковатый голос Джаноне дель Боско. — Ты согласен с этим, римлянин?
Донато удивился: он был уверен, что консул, поглощенный беседой с викарием и просмотром бумаг, вовсе не замечает, каким насмешливым взглядом его новый посетитель посмотрел на татарскую тамгу. Также была достойна удивления и память Джаноне дель Боско, не забывшего, что Донато Латино не генуэзец, а римлянин.
— Да, ваша милость, нельзя не согласиться с этой дальновидной политикой. — Донато слегка поклонился и изобразил почтительность на лице.
Консул, дав последние указания викарию, отпустил его и, наконец, уделил свое внимание посетителю, даже предложил ему сесть на скамью у стены.
— Я помню тебя по Генуе, — сказал он довольно благосклонно. — Ты пострадал там от этих мошенников Одерико.
— Я до сих пор благодарен вам за помощь, ваша милость, вы тогда выручили меня.
— А каким ветром тебя занесло в Кафу?
— Тому причиной опять-таки подлое семейство Одерико. Братьям Нероне и Уберто удалось обманом женить меня на их сестре Чечилии. Но я сбежал от них на другой день после венчания и сел на корабль, плывущий как можно дальше от Генуи.
— Вот оно что! — Джаноне рассмеялся. — Я слышал, что в этом злокозненном семействе произошел какой-то скандал, но не думал, что дело связано с тобой. Во всяком случае, я рад, что нашелся удалец, который их опозорил, отплатил и братьям, и сестре за подлый обман. Когда-то их недоброй памяти родитель Бернабо Одерико путем подкупа и всяческих интриг отсудил у меня почти половину моего законного имущества, и я вовек им этого не забуду. А сыновья у Бернабо выросли ему под стать. Да и дочка тоже. Значит, она теперь с тобой повенчана?
— Увы. Но я не считаю эту женщину своей женой.
— Ты сбежал от нее, и это лучшее, что ты мог сделать. Здесь, в Кафе, ты можешь чувствовать себя свободным человеком. — Джаноне немного помолчал, внимательно разглядывая собеседника. — Но я догадываюсь, что привело тебя ко мне. Сбежав от постылой невесты, ты оказался на чужбине один, без средств, без дома. Но, на твое счастье, консулом Кафы назначен я, и в моих возможностях дать тебе достойную службу, на которой ты будешь хорошо обеспечен. Судя по твоей выправке и крепкому сложению, ты не чужд военному ремеслу. Мне кажется, из тебя бы вышел неплохой начальник консульской стражи.
— Благодарю за честь, но я пришел к вам не с просьбой о службе. Сейчас меня более всего волнует другое: я хочу освободиться от уз брака с Чечилией. И моя великая просьба к вам — помочь мне выхлопотать развод.
— Развод? — насмешливо переспросил Джаноне. — А разве ты — королевская особа, чтобы ради тебя священники во главе с папой занимались таким трудным делом, как развод? И кто нынче папа? Кажется, их сразу двое, если не трое. Нет, мессер Донато. О разводе я не советую даже мечтать. Да и зачем? Одерико не знают, что ты здесь. А если и узнают, то вряд ли поедут за тобой в такую даль. Ты свободен! Живи в Кафе так, словно никогда и не стоял под венцом. Забудь об Одерико навсегда.
— Я бы тоже так думал, ваша милость, — вздохнул Донато, — но есть обстоятельство, которое не позволяет мне быть легкомысленным. Я полюбил местную девушку и хочу на ней жениться.
— А кто она, откуда?
— Она благочестивая и образованная девушка из контрадо Айоц-Берд. Ее мать — вдова купца.
— Айоц-Берд… Там живут православные? Армяне?
— Да. Отчим Марины был армянином. Но сама она по происхождению славянка.
— Православная… славянка… — недовольно поджал губы консул. — Впрочем, это неважно. Все равно ваши с ней дети будут считаться генуэзцами. Что ж, если тебе понравилась эта девушка, то живи с ней как с женой, не обязательно венчаться. Если уж в наше время самые важные прелаты имеют любовниц, то для таких, как ты, бывших корсаров, это привычное дело.
— Не в этот раз, ваша милость. Марина из строгой православной семьи, и вряд ли ее близкие согласятся, чтобы я жил с ней, не обвенчавшись. Мне обязательно нужно добиться развода с Чечилией.
— От Чечилии Одерико ты сможешь избавиться, только убив ее или отправив в монастырь, — усмехнулся консул. — Так что лучше живи спокойно в Кафе и не напоминай о себе Чечилии. Если же, паче чаяния, сам поедешь в Рим добиваться развода, то уж будь уверен, что эта цепкая дама накинет на тебя аркан и не выпустит из объятий.
— Значит, вы не можете оказать мне никакого содействия в деле о разводе? — продолжал настаивать Донато, хотя уже понял, что здесь надеяться ему не на что.
Консул не успел ответить, потому что в комнату вдруг без доклада ворвался запыхавшийся пожилой человек в кожаном колете и сапогах. Донато узнал его — это был известный кафинский военачальник Нелло д’Элизеи.
— Ваша милость, получено сообщение, что корабли с арбалетчиками уже направляются в Тану[34]! Представители банка тоже…
32
Джанкасиус — латинизированная форма имени ордынского наместника в Солхате Яркаса (или Черкес-бека).
33
Кафинской Кампаньей генуэзцы называли сельские области от Солдайи (Судака) до Чембало (Балаклавы).
34
Тана — средневековый город в устье Дона, входивший во владения Генуэзской республики.