Страница 3 из 79
— Ты похож на северного уроженца, — заметил Климент. — Может быть, ты из племени готов?
— Нет. — Лицо парня исказилось недоброй гримасой. — Готы напали на наше селение, многих перебили, а иных взяли в плен и повезли в Таврику, чтобы продать в рабство. Мне было тогда десять лет, и я сбежал от них. Меня приютил старый грек Памфил, который заменил мне отца.
— Так кто же ты родом? — уточнил Климент.
— Греки зовут нас венедами и антами, а мы сами себя называем славянами.
— А! Я слыхал о таком народе! — воскликнул епископ. — По преданию, апостол Андрей Первозванный ходил просвещать венедов. Но вы так и не приняли истинную веру?
Однако молодого славянина, видимо, не очень занимали вопросы вероисповедания, потому что он посмотрел на Аврелию и вновь поинтересовался:
— Так где же твой муж?
Она отвела взгляд от его простодушно-любопытных светлых глаз и тихо ответила:
— Он утонул вместе с остальными нашими друзьями.
— Утонул? Значит, ты теперь вдова? — казалось, молодой варвар был даже обрадован. — Тогда ты и твой отец можете поселиться в нашей хижине. Мы с Памфилом живем небогато, однако же и не голодаем. Я хотел бы иметь жену, но поблизости нет красивых девушек. А уйти далеко я не могу, мне нельзя бросить Памфила одного, он совсем больной. А ты красивая, молодая, и мужа у тебя больше нет. Если ты станешь моей женой, я буду тебя защищать, заботиться о тебе. Как твое имя?
Растерявшись, Аврелия хотела возразить напористому и неотесанному варвару, но, взглянув на Климента, встретила в его глазах предостережение. «Помолчи, я сам с ним объяснюсь», — сказал ей отец на латыни, а потом обратился к славянину на греческом:
— Ее зовут Аврелия, а меня — Климент. Но у нас не принято, чтобы женщина выходила замуж сразу, как только овдовеет. По обычаю ей надлежит несколько месяцев оплакивать покойного мужа. Однако спасибо тебе за помощь, которую ты предлагаешь. Мы с дочерью охотно поселимся в твоем доме и будем лечить твоего воспитателя Памфила, а также помогать тебе по хозяйству. Люди нашей веры не чуждаются никаких работ. Только помоги нам донести до твоего дома этот ящик.
Аврелия удивленно взглянула на отца, но он сжал ей руку и прошептал: «Пока у нас нет другого выхода, а там посмотрим».
Ящик все еще был обвязан веревками, и Климент хотел нести его вдвоем с рыбаком, но юноша, усмехнувшись, сказал:
— Не надо, ящик легкий, я и сам донесу. Только в руках такой держать неудобно, помоги поставить его мне на голову. А что у вас в этом ящике? Может, золотые монеты?
— У нас здесь реликвия, которая нам дороже золота, — уклончиво ответил епископ.
Скоро все трое двинулись прочь от берега, в сторону пологого горного склона, где между деревьями пряталась одинокая рыбацкая хижина. Молодой варвар шагал впереди, придерживая руками ящик у себя на голове, а следом на некотором расстоянии шли, поддерживая друг друга, Климент и Аврелия. Оглянувшись на нее, рыбак вдруг спросил:
— А как звали твоего мужа?
— Его звали Светоний, — ответила она печально.
— Светоний? — воскликнул он почти радостно. — Так у нас с ним даже имена похожи! Он Светоний, а я — Световид! Тебя сама судьба мне послала!
Аврелию невольно покоробили слова варвара, который, ничтоже сумняшеся, сравнивал себя со Светонием — потомком одной из ветвей знатного римского рода, среди предков которого был даже знаменитый историк Светоний Транквилл. Глядя в широкую спину бодро шагавшего рыбака, она испуганно прошептала:
— Отец, этот варвар уверен, что я стану его женой. А вдруг он будет действовать силой?
— Надейся на лучшее, дочка, — так же тихо откликнулся Климент. — Похоже, что этот Световид не лишен доброты и мы сможем на него повлиять. Благодарение Богу, с нами не случилось самого страшного. Ведь мы могли попасть в руки береговых пиратов или кровожадных тавров. А этот юноша воспитан греком, и, стало быть, он не такой уж варвар, хоть и язычник.
Бедная рыбацкая хижина прилепилась к скале, рядом с пещерой, которая как бы служила ее продолжением. Но убогость этого жилья не смутила христиан, привыкших проводить молитвенные собрания в лесах и катакомбах. Гораздо больше Аврелию смущали откровенные пристальные взгляды молодого рыбака, вблизи которого ей предстояло прожить некоторое время.
Внутри хижины на тюфяке возле стены лежал старый грек Памфил, чье изможденное землистое лицо явно свидетельствовало о снедавшей его болезни. Но на этом лице живо и осмысленно блестели глаза, окруженные черными тенями. Увидев вошедших, он слегка приподнялся и спросил:
— Это, наверное, после вчерашнего шторма?
— Да, их корабль разбился у мыса, — пояснил Световид и, сняв с головы ящик, поставил его в угол. — Девушка была привязана к ящику, а ее отец держался рядом. Их зовут Климент и Аврелия. Остальные все утонули.
Памфил слабым голосом заметил:
— Вот уж поистине, прав был мудрец Анахарсис, когда на вопрос, кого на свете больше — мертвых или живых, — тоже ответил вопросом: «А куда отнести тех, кто плывет по морю?» Да, корабельщики всегда находятся на толщину доски от смерти… — Грек перевел дыхание и обратился к пришельцам: — Судя по именам, вы римляне. Как же здесь оказались?
— Мы плыли из Рима в Синоп, но во время бури корабль отнесло совсем к другим берегам, — ответил епископ.
— Да, Таврика не лучшее место для благородных римлян, — хрипло усмехнулся грек. — Вы, наверное, христиане?
Климент и Аврелия переглянулись, удивленные его проницательностью.
— Как ты догадался? — спросил епископ. — В Таврике уже знают о христианах и о гонениях?
— Таврика — не такой уж край света, — с философским видом заметил грек. — Однако я думаю, что сейчас вам надо не рассуждать о вашей вере, а согреться после морского купания и что-нибудь поесть. Вы сейчас слабы, измучены и можете заболеть, а со мной вместе это будет уже трое больных, слишком много на одного Световида. К тому же твоя дочь еще и беременна.
— Спасибо тебе за заботу, Памфил, — с поклоном отвечал ему Климент. — Ты и твой сын хоть и язычники, но добротой похожи на христиан.
— Может, мы не так уж добры, а просто видим в вашем спасении свою пользу, — со скрытой усмешкой пробормотал грек, но Климент сделал вид, что его не услышал или не понял.
Скоро епископ с дочерью сидели возле очага, разожженного Световидом, и сушили свою просоленную морем и все еще влажную одежду, завернувшись в куски полотна, которые рыбак вытащил из сундука в углу хижины.
Пока гости грелись у огня, хозяева приготовили нехитрый ужин, состоявший из рыбной похлебки и лепешек с сыром.
Согревшись и насытившись, Аврелия почувствовала, что ее необоримо клонит в сон. Сквозь слипающиеся веки она увидела, как молодой рыбак занес в хижину топчан и, поставив его возле очага, накрыл меховой шкурой. Отец уложил сонную Аврелию на это спартанское ложе, которое, однако, показалось измученной страннице весьма уютным. Закрыв глаза, она сквозь дремотное забытье услышала, как отец о чем-то беседует с Памфилом, и успела подумать, что сейчас утро и совсем не время для сна, в который дочь епископа стремительно погружалась, даже забыв помолиться.
Проснулась Аврелия среди ночи. Очаг давно погас, и слабой прохладой веяло из неплотно закрытой двери хижины. Повинуясь безотчетному порыву, Аврелия встала, завернулась в ткань, которой была укрыта, и вышла за порог. Небо, еще темное, с восточной стороны уже окрашивалось в серовато-голубые тона, что свидетельствовало о приближении рассвета. «Как же долго я проспала», — подумала молодая женщина, осторожно ступая по каменистой дорожке, ведущей от дома в сторону морского берега. Слева между деревьями мелькнул огонь, и, направившись к нему, Аврелия увидела костер, разожженный перед входом в пещеру. Возле костра сидел Световид и нанизывал на крючья рыбу, которую, очевидно, собирался коптить. Аврелия поняла, что рыбак ночевал в пещере, предоставив свою тесную хижину гостям. Поежившись от ночной прохлады, она нерешительно приблизилась к живому огню. Световид посмотрел на нее с тем пристальным и откровенным любопытством, которое невольно смущало юную женщину. Сейчас он был в одних штанах, и его обнаженный до пояса торс казался в отсветах пламени отлитым из бронзы и напоминал статуи атлетов. Аврелия видела в молодом рыбаке лишь варвара, простодушное дитя природы, но не могла не отметить, что он недурен собой, а его диковатые повадки по-своему приятны. Он поманил ее рукой: