Страница 37 из 50
— Я Лафайет О'Лири, ты удовлетворен? Я требую…
— Откуда ты явился?
— Я выехал из Артезии. Вчера вечером, если ты это имеешь в виду. Ну, а где я был до этого, объяснить достаточно сложно.
— В этом человеке есть что-то странное, — протрубил голос. — Отпусти его, отпусти его!
Лод прищурился:
— Ты пошел один и без оружия против меня, могущественного Лода. Как же тебе удалось пройти через мои восточные ворота, охраняемые драконом? Как…
— Это все равно, что спрашивать у западного ветра, почему тот дует, — снова послышался резкий голос. — На этот раз ты столкнулся с реальной силой, подлый узурпатор! Пусть же у тебя хватит ума покорно уступить ей!
— Отвечай! — злобно прорычал Лод. — Я вижу, ты сам напрашиваешься на пытку!
— Послушай, все, что я хочу — это девушку и свободу, — в отчаянии сказал О'Лири. — Скажи своим гориллам, чтобы они выпустили нас, не причинив вреда, и…
Огромные руки Лода взметнулись, схватили Лафайета и приподняли его, оставляя синяки на ребрах.
— Разорвать тебя, что ли, на части, упрямая букашка?
— Убей его сейчас, или он скажет тебе то, что ты так боишься услышать,
— проворчал резкий голос. — Попробуй, заткни глас судьбы!
Лод зарычал и отшвырнул О'Лири от себя. Он поднялся на ноги и навис над Лафайетом, как гора высотой в десять футов. Эдакая глыба с горбатой спиной.
— Может, тебя сварить в котле? — прогудел он. — Или положить на ложе, утыканное тысячью острейших иголок? Или бросить тебя в темный колодец, наполненный ядовитыми змеями? А может, закопать по горло в бутылочных осколках?
О'Лири поднялся. Голова после удара об пол продолжала гудеть.
— Нет, покорнейше благодарю, — он посмотрел прямо в лицо гиганту, который продолжал стоять над ним, как башня. — Просто… отдайте мне Адоранну и… я покину вас, не причинив особого вреда.
Лод заревел, а другой голос залился каким-то диким хохотом. Великан круто повернулся, подошел к креслу и тяжело опустился в него. Лицо его сменило ряд выражений. Наконец, он поднял на Лафайета мрачный взор.
— Я вижу, ты не понимаешь по-хорошему, — еле сдерживаясь, проговорил Лод. — Ну, а коль так, придется прибегнуть к жестким мерам.
Он дернул что-то на манжете. Дверь открылась. За ней стоял Дробитель, казавшийся карликом рядом с Лодом.
— Отведи его в камеру пыток, подготовь и жди меня, — рыкнул великан.
Казалось, прошло много часов. Лафайет почувствовал, что его снова качнуло, и попытался сохранить равновесие. Тут же острая боль пронзила правое плечо — это впивались острые иголки, унизывающие стенки клетки. Лафайет дернулся от боли и левым локтем стукнулся о выступ, словно специально сделанный в точно рассчитанном месте. Боль была невыносимая. Это заставило его опять принять единственно возможное положение в клетке: полусогнувшись, полуприсев, с головой, неестественно повернутой набок. Колени и спина нестерпимо ныли. Свербящая боль от множества поверхностных уколов распространилась по всему телу. И уже нельзя было понять, где болит сильнее. Бедро свело судорогой. Пытаясь хоть чуть-чуть облегчить свое положение, он капельку сдвинулся в сторону. Тут же тысячи игл впились в кожу.
— Это ничего тебе не даст, Лод, — выдавил О'Лири. — Я никогда не смогу тебе сказать, кто меня послал, потому что меня никто не посылал. Я действую сам по себе.
Великан барски развалился в шезлонге. Он уже успел переодеться и сейчас был в каком-то бледно-розовом одеянии, а шея была замотана ярко-красным шарфом необъятных размеров. Он отмахнулся огромной, как чемодан, ладонью со сплошь унизанными перстнями пальцами.
— Хочешь поупрямиться, букашка, пожалуйста. Мне доставляет удовольствие наблюдать, как ты тут дергаешься, захлебываясь от боли. Ведь уколы-то следуют друг за другом один больнее другого. Эта клетка слез — блестящее изобретение. Она не только обжигает тело своими острыми ласками, но и заставляет мозг поспешно принимать мучительные решения, — Лод удовлетворительно хмыкнул.
Он поднял пивную кружку из просмоленной кожи емкостью в галлон, залпом осушил ее, оторвал ногу от чего-то жареного, размером с индюшку, и одним махом обсосал мясо с кости.
Одними глазами, не поворачивая головы, Лафайет уже в пятнадцатый раз оглядывал всю комнату. Высокие потолки с балками, сыроватый земляной пол, не очень дорогой ковер, на котором стоял шезлонг Лода. На грубых каменных стенах были небрежно развешаны трофеи. Это были головы огромных рептилий, не выделанные и не высушенные, просто черепа с гниющими пустыми глазницами. Тут же висело сломанное оружие, размером в два раза больше нормального — огромная секира с древком, обернутым кожей, и ржавым обоюдоострым лезвием. Здесь не было ничего, что он мог бы использовать в целях своего спасения. Лафайет даже не мог просто сосредоточиться, когда на него со всех сторон накатывала боль. Здесь была всего одна дверь, и он знал, куда она ведет. Воображать американскую кавалерию, которой отдан приказ его спасти, бесполезно. Подданные короля Горубла, при всей своей любви к принцессе, страшно боялись Лода и его дракона, так что и с этой стороны надеяться на помощь не приходится.
— Я вижу, ты в восторге от моих маленьких игрушек, — весело рокотал Лод.
Он становился все более разговорчивым по мере того, как опрокидывал темное пиво кружку за кружкой.
— Эти безделицы напоминают мне о прежних годах, когда я еще не достиг настоящего величия.
— Величия? — О'Лири попытался вложить в это слово все презрение, на которое он только был способен. — Ты самый обычный проходимец. Ну, может быть, несколько отвратительней, чем все остальные. А похищать людей и пытать их — в этом ли величие. Уже тысячи лет этим повсеместно занимаются отбросы общества.
— А, ты все еще поешь веселую песенку, — прогудел Лод, добродушно улыбаясь и обнажая огромные квадратные зубы. — Но боль, жажда и голод — очень надежные слуги, они делают свое дело. А тут еще их помощник страх…
— Только дурак не ведает страха, — опять произнес странный резкий голос. — Ты забавляешься сейчас с неведомой тебе силой, грязный узурпатор!
— Откуда раздается этот голос? — спросил О'Лири.
— Это голос моей совести, — прорычал Лод, потом загоготал и снова опрокинул кружку. — Скорее остатков совести. Все время, пока я здесь, я слышу его. А почему бы тебе не прислушаться к нему? Он, похоже, поумнее тебя.
У Лода злобно оттопырилась губа.
— В один прекрасный день я убью его, — пробурчал он себе под нос.
— И день этот все ближе и ближе, — снова раздался тот же резкий голос, захлебывающийся недобрым смехом.
Лод опять опрокинул кружку в свое бездонное нутро. Пиво потекло по подбородку. Он шваркнул кружкой о стол и с вызовом уставился на Лафайета.
— Ты вот все лепечешь о ее высочестве, принцессе Адоранне, которая должна была стать моей невестой, — Лод уже еле-еле ворочал языком. — Он поклялся, что девчонка будет мне наградой! А сейчас мои агенты доносят, что он тайно упрятал ее куда-то. А время идет… Его заговор уже созрел, и сейчас он во мне не нуждается. Он так считает! Он обязательно разделается с девчонкой, ведь только она может помешать ему вступить на трон. Ну, а меня — отшвырнет в сторону, меня — которому он дал клятву!
— Так это что, правда?.. Адоранны действительно здесь нет? — О'Лири не отрываясь смотрел расширенными от боли глазами на отвратительную образину.
— Слышь, он — хитрая бестия, — слова великана звучали все более невнятно. — Черт его дери, со всеми его обещаниями, подарками и предательством. Но он, дурак, забыл, что в своей собственной стране я был королем! — Лод снова грохнул кружкой об стол, расплескивая пиво. — Я сделался королем благодаря силе своих рук и вероломству. Мой отец, уж на что могуч был, а я и его обскакал.
— Он доверял тебе, коварный сын и брат, — прогудел голос. — А ты прирезал его во сне!
— Трофеи принадлежат победителю! — зарычал Лод.
Он снова наполнил кружку, осушил ее одним махом и оторвал приличный шмат от жареной птицы. Голос в это время сыпал проклятиями.