Страница 104 из 154
Во время спектакля дама Изабель, Бернард Бикль и Дарвин Личли сидели рядом с серебренокожим наблюдателем, старательно разъясняя ему перипетии душевного конфликта, разворачивающегося перед ним. Наблюдатель не делал никаких устных замечаний, а, возможно, и сам не больно–то обращал внимание на комментарии хозяев, однако, как и прежде, постоянно вносил пометки в свой блокнот.
Спектакль подошел к концу; Изольда пропела свою «Смерть любви»; ее голос сошел на эхо; по музыкальной ткани оркестра печальной нитью прошелся голос гобоя, подчеркивая великую тему очарования и скорби… Упал занавес.
Дама Изабель повернулась к Дарвину Личли и торжествующе воскликнул:
— А теперь! Надеюсь, теперь–то он удовлетворен!
Наблюдатель быстро и безэмоционально заговорил а своем хриплом языке, состоящем в основном из согласных. Личли слушал его речь с отвисшей челюстью. Услышав перевод, дама Изабель поперхнулась и упала бы на пол, не поддержи ее вовремя рука Бернарда Бикля.
— Он все еще… несколько недоволен, — сказал Личли упавшим голосом. — Он говорит, что кое–что понимает в нашей точке зрения, но это не является извинением для плохой музыки. Он особенно возражает против того, что называет термином «скованная монотонность развития вашего хора»; он заявляет, что аудитория с менее широким кругозором, чем у него, при такой музыке просто сойдет с ума от скуки. Он находит нашу музыку такой же монотонно повторяющейся, как лепет младенца, при этом любая интерпретация, любая новая тема, любой повтор выражены с педантичной и невообразимой предсказуемостью.
Дама Изабель закрыла глаза. Наблюдатель снова встал, собираясь уйти.
— Сядьте, — сказала она хриплым натянутым голо сом. — Бернард, сейчас мы покажем ему «Войцех».
Симпатичные седые брови Бернарда Бикля изогнулись в удивленную арку.
— «Войцех»? Сейчас?
— Немедленно. Пожалуйста, сообщите об этом Андрею и сэру Генри.
Бернард Бикль, постоянно оглядываясь через плечо, пошел выполнять ее просьбу. Вскоре он вернулся.
— Труппа устала, — неуверенно сказал он. — Они с полудня ничего не ели. Гермильда Варм жалуется на то, что у нее устали ноги, то же самое говорят Кристина Райт и Эфраим Цернер. Первая скрипка заявил, что из–за мозолей ему придется играть в перчатках.
— Представление «Войцех» начнется через двадцать минут, — спокойным холодным голосом заявила дама Изабель. — Пусть певцы переоденут костюмы и побеспокоятся о смене грима. Выдай таблетки тем, кто жалуется на хрип в горле, а тем, у кого болят ноги, искренне советую одеть более свободную обувь
Бернард Бикль послушно удалился за кулисы помогать актерам, и вскоре музыканты снова заполнили оркестровую яму. Там слышалось недовольное бормотанье, хлопанье партитур и тяжкие вздохи. Первая скрипка демонстративно вышел в белых хлопковых перчатках; второй тромбонист изобразил вульгарное глиссандо.
«Войцех»! Дама Изабель смотрела на наблюдателя со скрытой улыбкой, как будто хотела сказать: «Думаешь, наш хор так предсказуем, да? А попробуй–ка проанализировать вот это!»
Для единственного зрителя старалась усталая, но парадоксально триумфальная труппа, сумевшая довести «Войцех» до его великолепного финала. А наблюдатель все так же делал свои пометки с ученической старательностью и полным отсутствием эмоций.
После спектакля дама Изабель настояла, чтобы все собрались в салоне на чашечку чая с пирожным. Когда все расселись, она вопросительно уставилась на наблюдателя, взгляд ее откровенно походил на вызов.
— Ну, а теперь?
В ответ наблюдатель выдал очередную партию трудноразличимых звуков, Дарвин Личли тоскливо начал переводить.
— Я не могу рекомендовать тенденциозные, провокационные или пропагандистские произведения для водяного народа. Последняя импровизация содержатель на, но слишком безрассудна. А напоследок я могу порекомендовать вашим музыкантам больше доверяться «бграссик», слушая для начала шелест ветра.
— «Шелест ветра»?
— Это определение относится к палочке сэра Генри. Наблюдатель слышит звук создаваемого ею ветра и принимает палочку за музыкальный инструмент.
— Он полный кретин, — заявила дама Изабель ледяным голосом. — Можете сказать ему, что наше терпенье подошло к концу, что мы категорически отказываемся выступать перед теми, кому в детстве медведь на ухо наступил, как это случилось с водяным народом.
Корректно изменив последние фразы, Дарвин Личли довел их до наблюдателя. Выслушав все, наблюдатель склонился над своим блокнотом и, казалось, производил какие–то подсчеты, затем сказал что–то Дарвину Личли, и тот заморгав удивленно, начал неуверенно переводить.
— Он хочет назвать свою цену за…
— Свою цену? — переспросила дама Изабель, ее голос дрожал от переполнявших ее эмоций. — Какая неслыханная наглость! Велите ему немедленно убираться с корабля!
Дарвин Личли возразил спокойным, умиротворяющим тоном:
— Местные обычаи таковы, что наблюдатель должен получать плату за свою экспертизу. Шестьсот батареек для сигнальных фонарей, кажется, вполне…
— Да о чем, ради всего святого, вы говорите? — взмолилась дама Изабель. — Что это за разговоры о батарейках к «сигнальным фонарям»?
Личли неуверенно улыбнулся.
— Батарейки к сигнальным фонарям — это едини на местного обмена, по крайней мере, при сделках с земными людьми.
Несколько придя в себя, дама Изабель заговорила громко и членораздельно:
— Скажите этому созданию, что он не получит ничего: ни батареек, ни чего–либо другого. Объясните ему, что я нахожу его экспертизу крайне некомпетентной, что он оскорбил не только меня, но и весь наш коллектив; если и требуется какая–то оплата в батарейках, так это он нам их должен. Скажите ему, что мы все устали, и он свободен. Роджер! Сообщи капитану Гондару, что театр можно немедленно разбирать!
Наблюдатель, однако, не двинулся со своего места и что–то произнес. Дама Изабель скептически уставилась на него.
— Что еще?
— Он говорит, что ошибся в подсчетах, — взволнованно сказал Дарвин Личли. — К названной сумме, добавляется плата за композицию, написанную в более чем трех тональностях, что требует особых знаний от критика. Первые две вещи оцениваются по двести батареек за каждую, а в случае с «Войцех» плата увеличивается на сто пятьдесят батареек. Таким образом, в общей сложности получается восемьсот пятьдесят батареек.
— Скажите ему, чтобы убирался. Мы не собираемся ничего платить.
Между Личли и наблюдателем произошел короткий и, видимо, неприятный разговор, после которого Личли сообщил даме Изабель.
— Он сказал, что если мы ничего ему не заплатим, то он опорожнит в воздух свой мешочек со спорами, после чего атмосфера на «Фебе» будет насыщена при мерно десятью миллионами зародышей водяных людей, более или менее на него походящих.
Дама Изабель открыла было рот, чтобы что–то сказать, но потом передумала, закрыла его и обратилась за советом к Бернарду Биклю.
— Полагаете, мы должны заплатить?
— Да, — печально промолвил Бернард Бикль. — Нам придется это сделать.
— Но у нас на борту нет такого количества батареек, — сказала дама Изабель Дарвину Личли. — Как нам быть?
— Позвольте мне связаться с представителем Камом; он вышлет батарейки на требуемую сумму, — ответил Личли.
Через час прибыл флаер от Специального уполномоченного. Наблюдателю были выданы батарейки, и тот без дальнейших дебатов покинул «Феб».
— Такой возмутительной ситуации я не припомню за всю свою жизнь, — заявила дама Изабель. — Совершенно невероятно, что разумное существо может обла дать таким узким кругозором!
Бернард Бикль рассмеялся.
— Если бы вы попутешествовали по космосу столько, сколько я, то вы бы уже ничему не удивлялись. К тому же мы с вами давно пришли к выводу, что должны ожидать не только триумфов, но и непонимания или разочарования.
— Может быть, я ожидала слишком многого. И все же… — дама Изабель покачала головой и налила себе чашечку чая. — Полагаю, я слишком оптимистична и доверчива. Интересно, научусь ли я когда–либо чему–нибудь? — вздохнула она. — Но мы должны продолжать делать все, что в наших силах. Как только мы пойдем на компромисс с нашими идеалами, все будет потеряно. Мистер Личли, а эти ментальные воины, о которых вы говорили… надеюсь, они–то не так придирчивы?