День птеранодона

Уилл Кили решил, что на сегодня с него предостаточно заниматься морфологией летающих рептилий. Тем более что при одном только воспоминании о сокровищах в свертке под мышкой его охватывала теплая сладкая истома. А там находились: роман «Греховная дача— прицеп», в котором излагалась история шести проституток, приобретших оную и бросивших вызов всем местным законам, регулирующим торговлю между штатами; «Госпожа с хлыстом» — потрясающее и крутое повествование о разнузданных страстях среди хурисок из Скардаля, шелковистых пленниц; «Шлюшка» — захватывающий экскурс в сексуальную психологию разложившейся молодежи. Эти три романа в совокупности с семнадцатью изображениями щедрот некоей Розиты или Консуэлы, если не Гвадалупы (в конснйом счете он решил, что речь идет о Долорес) буквально пришпоривали его поскорее вернуться в свою жалкую студенческую комнатушку.

Посему он взял с места в карьер, но, проскакивая мимо головастой животины, неожиданно заметил какой— то болтавшийся у той на шее предмет. Он весьма напоминал приличных размеров золотой диск на массивной цепи. У Кили мгновенно сработала мысль, но не в пользу какой— то там компенсации от археологического общества. Нет, его сообразительность не шла дальше звонкой наличности, которую он выручил бы за это старое золото в любой антикварной лавчонке на Второй авеню. Тех самых деньжат, которые позволили бы ему нормально питаться, приобрести побольше книг и — кто знает? — добиться благосклонности какой— нибудь молодой женщины. Уилл Кили, вылупившись из сотканного его родителями в Трех Мостах, что в Нью— Джерси, кокона бедности, ничего не имел против такой философии, когда дензнаки рассматривались, возможно, и не как основное благо в жизни, но как нечто такое, без чего для вас недоступно «многое иное» в этом мире.

Так что он, не долго рассуждая, сунул вожделенный сверток в карман куртки и живо ухватился за золотую цепь, пытаясь стащить ее с шеи окочурившегося птеранодона в энергичном, но уж больно заметном порыве.

В подъезде одного из домов Шестой авеню тусовалась группа подростков, входивших в организацию из Бронкса под названием «Каперы из Пелема», которых во времена, предшествующие забастовочным пикетам и движениям протеста, просто назвали бы бандой несовершеннолетних преступников, а теперь величали «молодежной группой меньшинств». Заметив усилия Кили, они не преминули порассуждать на эту тему.

— Что— то не видно других цацек, — заметил Энджи.

— Эй, придурок, ты же видишь, что он разлегся прямо на улице, так что их и не заметно. Они наверняка есть, но где? — Главарь банды Джордж Лукович (по прозвищу Кислота) предпочитал смотреть на вещи с сугубо практических позиций.

— Может, под ним? — предположил Вимми.

— А что? — задумался шеф. — Вполне вероятно!

Он еще чуть— чуть подумал, затем принял решение за себя и за весь коллектив:

— Его надо приподнять. Подлезть и сорвать все украшения. Вимми, бери трех парней, дуй на стройплощадку на углу Мэдисон и Сорок восьмой и не возвращайся без домкрата или чего— нибудь в этом роде.

Вимми в знак согласия щелкнул пальцами и шлепнул по пузу трех приятелей, которых он отобрал в свою команду.

В этот момент с Пятой авеню стремительно вынырнула пожарная машина, резко вильнула, чтобы не скосить великолепную четверку, и резко тормознула, укрывшись под крылом сдохшего орнитозавра.

Толстяк Льюис Морено, в нахлобученной на глаза внушительной техасской шляпе, в резиновых сапогах и в плаще, в отчаянном прыжке соскочил с нее, разворачивая на ходу плоскую и серую, подобно змее, пожарную кишку с медным, длиною не менее фута, наконечником. В мгновение ока оценив обстановку, он, тяжело переваливаясь, потрусил мелкой рысью к задней части твари в сопровождении коллег, каждый из которых тянул за собой ношу — с полдюжины ярдов шланга. В полном молчании, но столь же эффективно, вторая группа пожарных рванула в противоположном направлении — к плохо сомкнувшимся створкам клюва. Они обогнули голову, резво промчались вдоль покрытой чешуей шеи чудовища и чуть— чуть запнулись лишь перед тем, как ступить на кожистый ковер крыла. Где— то на уровне четвертого позвонка спинного хребта обе команды воссоединились.

— Есть что— нибудь?

— Ничего.

— Дым?

— Ни малейшего следа.

Толстяк Льюис горестно вздохнул. Конец кишки в его руках печально поник.

— Ясно.

— Вот те на!

— Ну что ж, ребята, сворачивай! — Чертыхаясь, толстяк Льюис развернулся вполоборота к машине огненно— красного цвета. Но не успел он пробежать и трех шагов, как один из пожарников второго отряда вдруг истошно завопил:

— Эй, капитан! Это же… как его… ну, дракон ведь! А может быть, он сейчас как жахнет пламенем. Они же огнедышащие, знаете ли!

Толстяк Льюис остановился как вкопанный, и на его лице расцвела полная очарования улыбка.

— Разворачивай, парни! — радостно встрепенулся он.

Пока Кили, не щадя сил, тянул на себя — в надежде ее оборвать — золотую цепь с диском на конце, около него остановились два кудлатых парня в толстых очках и начали увлеченно тыкать пальцами в голову испустившего дух летающего пресмыкающегося.

— Самое большое отличие черепа птеродактиля и птицы состоит в том, каким образом скуловая кость разрастается вдоль туловища по обе стороны, — авторитетно заявил один из них.

— У него ненормально большие ноздри, — подхватил второй. — А не может это быть диморфодон?

— Не пори чушь, Тренчард, — живо возразил первый. — Ни малейшего сходства!

Глаза Тренчарда полыхнули гневом, он закусил губу.

— Черт побери, Гойлви! Но вы же сами сказали, что этот вид не может так много весить. И вы оторвали меня от стойки, где я не доел приличный кусок превосходного пирога с рыбой, и привели меня сюда только ради того, чтобы обсудить эту проблему. Понятия не имею, должен ли он быть настолько крупным по своим размерам, и не ведаю, почему он такой вымахал… Зато твердо знаю, что не люблю, когда вы разговариваете со мной как с каким— то сопляком. И ваш служебный стаж не дает вам в этом смысле никакого права так поступать со мной!

Несколько ярых защитников гражданских свобод, привлеченные необычным шумом, тут же приняли решение отказаться от своих попыток проникнуть по какому— то дежурному поводу на стоянку для автомашин, и, мгновенно интерпретировав на свой лад все то, что происходило на перекрестке, как по команде, повытаскивали свои фломастеры и чистые листы, мигом сочинив новые лозунги. Они образовали живое кольцо вокруг трупа ящера и начали торжественно ходить вокруг него, размахивая транспарантами, на которых крупными буквами было выведено: «Он умер во имя нас!», «Не оставьте его неотомщенным!» и «Общество требует объяснений». «За что?».

— Слушай, да он, кажется, сдох, — прошептала секретарша, вышагивая рядом с подружкой по направлению к Саксу.

— О! Это напомнило мне о том, что следует непременно записаться на прием к зубному врачу, — прощебетала та.

Представитель профсоюза рабочих— мусорщиков, посланный своими разгневанными товарищами разобраться в ситуации на месте, рассвирепел при виде открывшейся ему картины.

— Разумеется, мы и пальцем не пошевелим, — заявил он представителям печати. — И он будет тут полеживать до тех пор, пока все не перемерзнут в аду! Если эти коррумпированные с левацкими заскоками городские власти вздумают жировать за наш счет, упиваться кровью, потом и слезами трудящихся триста тридцать седьмой секции объединенного профсоюза американских мусорщиков, то это только благодаря тому, что там появился новичок по имени Фотной, повторяю по буквам…

У двух сотрудников ЦРУ кончились все запасы пленки.

Скрытый фотоаппарат первого жалобно щелкнул впустую, в то время как мини— магнитофон, закамуфлированный в шляпу второго, стал раскручиваться вхолостую. Тайно встретившись на уровне брюха птеранодона, они поспешно сверили свои записи.