Страница 13 из 17
Мифы о кикиморе принадлежат к числу наименее характерных, и народная фантазия, отличающаяся таким богатством красок, в данном случае не отлилась в определенную форму и не создала законченного образа {Несколько полнее обрисовывается он в самых глухих лесных трущобах. Здесь сохранился рассказ о том, что кикиморы о святках, в ненастную погоду, рожают детей, причем страшно стонут и воют. Новорожденные же их, тотчас по явлении на свет, вылетают из избы через трубу на улицу, где и живут до Крещенья.}. Это можно видеть уже из того, что имя кикиморы, сделавшееся бранным словом, употребляется в самых разнообразных случаях и по самым разнообразным поводам. Кикиморой охотно зовут и нелюдимого домоседа, и женщину, которая очень прилежно занимается пряжей. Имя шишиморы свободно пристегивается ко всякому плуту и обманщику (курянами), ко всякому невзрачному по виду человеку (смолянами и калужанами), к скряге и голышу (тверичами), прилежному, но копотливому рабочему (костромичами), переносчику вестей и наушнику в старинном смысле слова, когда "шишки" были лазутчиками и соглядатаями, и когда "для шишиморства" (как писали в актах) давались (как напр., при Шуйских), сверх окладов, поместья за услуги, оказанные шпионством.
VII.
ЛЕШИЙ
"Стоят леса темные от земли и до неба" -- поют слепые старцы по ярмаркам, восхваляя подвиги могучих русских богатырей, и борьбу их с силами природы. И в самом деле: неодолимой плотной стеной кажутся синеющие вдали, роскошные хвойные леса, и нет через них ни прохода, ни проезда. Только птицам под стать и под силу трущобы еловых и сосновых боров, эти темные "сюземы" или "раменья", как их зовут на севере. А человеку, если и удастся сюда войти, то не удастся выйти. В этой чаще останавливаются и глохнут даже огненные моря лесных пожаров. Сюземы тем уже страшны, что здесь на каждом шагу, рядом с молодой жизнью свежих порослей, стоят тут же деревья, приговоренные к смерти и валяются уже окончательно сгнившие и покрытие, как гробовой доской, моховым покровом. Но еще страшны сюземы тем, что в них господствует вечный мрак и постоянная влажная прохлада среди жаркого лета. Всякое движение здесь, кажется, замерло; всякий крик пугает до дрожи и мурашек в теле. Колеблемые ветром древесные стволы трутся один о другой и скрипят с такою силою, что вызывают у наблюдателя острую, ноющую боль под сердцем. Здесь чувство тягостного одиночества и непобедимого ужаса постигает всякого, какие бы усилия он над собой ни делал. Здесь всякий ужасается своего ничтожества и бессилия. Здесь родилась мрачная безнадежная вера дикарей и сложилась в форму шаманства с злыми, немилостивыми богами. В этих трущобах поселяется и издревле живет тот черт, с которым до сих пор еще не может разлучиться напуганное воображение русского православного люда. Среди деревьев с нависшими лишаями, украшающими их на подобие бород, в народных сказках и в религиозном культе первобытных племен, издревле помещены жилища богов и лесных духов. В еловых лесах, предпочтительно пред сосновыми, селится и леший, или, как называют его также, лесовик, лешак {В Новгород. губ. (в белозерских краях) и в ярославском Пошехонье этому духу дают еще название "вольного" и все с тою же целью, чтобы не обижать его общепринятым прозвищем. В Олонецкой же губ. лешего зовут "лядом" ("ляд тя возьми", "пошел к лядам", т. е. ступай ко всем чертям) и еще проще прямо "лесом" сознательно веруя в то же время, что "лес праведен, -- не то что черт". Прозвищем "праведного" леший неизменно пользуется во всех лечебных заговорах. Великие знатоки всех лесных порядков и трущобных обычаев -- олончане и онежане -- знают не только о том, что у леших имеется свой царь-воевода, но и как надо звать его по имени. Если кто-либо из его подданных чем-либо обидит лесника, -- последний говорит заклятье, жалуясь в нем на "праведного леса", причинившего лихо, и просит избавить от беды. В противном-де случае будет послана грамотка царю в Москву и царское величество пришлет два приказа (отряда) московских стрельцов да две сотни донских казаков и вырубят они лес в пень". В подтверждение такой острастки около рябины кладется и грамотка. Старожилы лесовики, перед отправлением на сплав или рубку, умеют предохранять себя, знают, как "заклясть леса". Они отыскивают лядину, т. е. такую возвышенность, которая обросла мелким лесом и где между прочим, присоседилась рябина. В ней-то и вся сила обороны. Вырубается такая ветка у которой была бы "отростелина" (отпрыск), и еще несколько рябиновых палочек. Одни кладут против сердца, другие на спинной хребет, а без тех и других наговор царю Мусаилу не действителен, и прошение он оставит у корня рябины без последствий, и никаких угроз не побоится.}. В этих лесах наиболее чувствуется живой трепет и леший является его олицетворенным представителем.
В ярославском Пошехонье лешего называют даже просто "мужичок", а в Вологодском полесовье лешему даны даже приметы: красный кушак, левая пола кафтана обыкновенно запахнута за правую, а не наоборот, как все носят. Обувь перепутана: правый лапоть надет на левую ногу, левый -- на правую. Глаза у лешего зеленые и горят, как угли. Как бы он тщательно ни скрывал своего нечистого происхождения, ему не удается это сделать, если посмотреть на него через правое ухо лошади.
Леший отличается от прочих духов особыми свойствами, присущими ему одному: если он идет лесом, то ростом равняется с самыми высокими деревьями. Но в то же время он обладает способностью и умалиться. Так, выходя для прогулок, забав и шуток на лесные опушки, он ходит там (когда ему предстоит в том нужда) малой былинкой, ниже травы, свободно укрываясь под любым ягодным листочком. Но на луга, собственно, он выходит редко, строго соблюдая права соседа, называемого полевиком или "полевым". Не заходит леший и в деревни, чтобы не ссориться с домовыми и банниками, -- особенно в те, где поют совсем черные петухи, живут при избах "двуглазые" собаки (с пятнами над глазами в виде вторых глаз) и трехшерстные кошки. Зато в лесу, леший является полноправным и неограниченным хозяином: все звери и птицы находятся в его ведении, и повинуются ему безответно. Особенно подчинены ему зайцы. Они у него на полном крепостном праве, по крайней мере, он даже имеет власть проигрывать их в карты соседнему лешему. Не освобождены от такой же зависимости и беличьи стада, и если они, переселяясь несметными полчищами, и забывая всякий страх перед человеком, забегают в большие сибирские города, причем скачут по крышам, обрываются в печные трубы и прыгают даже в окна, -- то дело ясное: значит лешие целой артелью вели азартную игру, и побежденная сторона гнала проигрыш во владения счастливого соперника. По рассказам старожилов, одна из таких грандиозных игр велась в 1859 году между русскими и сибирскими лешими, причем победили русские, а продавшиеся сибиряки гнали затем из тайги свой проигрыш через Тобольск на уральские горы, в печорскую и мезенскую тайболы. Кроме большой игры артелями, лешие охотно ведут и малую, между собою, с ближайшими соседями, и перегоняют зайцев и белок из колка в колок почти ежедневно. А то случается и так, что нагонят в эти колки зайцев и угонят мышей и т. д. У леших же в подчинении находятся и птицы и в полной зависимости от них все охотники: любимцам своим они сгоняют пернатых чуть не под самое дуло. Кого же задумают наказать за непочтение к себе, -- у тех всегда осечка.
Кому удавалось видеть лешего, хотя бы и через лошадиное ухо, те рассказывают, что у него человеческий образ. Так, например, в новгородчине видали лешего во образе распоясанного старика в белой одежде и белой большой шляпе. Олончане же на столько искусились в опознавании всей лесной нечисти, что умеют отличать настоящих леших в целых толпах их от тех "заклятых" людей, которые обречены нечистой силе в недобрый час лихим проклятьем. Леший отливает синеватым цветом, так как кровь у него синяя, а у заклятых на лицах румянец, так как живая кровь не перестает играть на их щеках. Орловский леший -- пучеглазый, с густыми бровями, длинной зеленой бородой; волосы у него ниже плеч и длиннее, чем у попов. Но, впрочем, в черноземной Орловской губернии лешие стали редки, за истреблением их жилищ (т. е. лесов), а потому, за наиболее достоверными сведениями об этой нечисти, следует обращаться к жителям севера. Здесь эта нечисть сохраняется местами в неизменном старозаветном виде (напр., в Вятской и Вологодской губ.).