Агония

Заль так страдал от раны, что не видел головы Магло. Он только желал умереть в своей комнате на Эсквилине, где так долго жил общей духовной жизнью с Северой, где еще стоял запах ее цветов, опьянявших его мистической любовью. И, прикрывая рану, он касался мешочка с сухими цветами Северы. Они были свидетелями их чувства, которое устояло против искушения и осталось целомудренным, несмотря на ужасы политеистических культов, и телесного общения членов восточной секты.

В кварталах Суккусана, Ора, Омывателей Мертвых, Венеры Плациды и Погребальных Ароматов еще бродили солдаты, как бы повинуясь приказу, направлявшему их к одному пункту. Заль и Севера не заметили также, что и их квартал наполнен злобными мятежниками и что к группе солдат, бежавших с головой Магло, присоединился и Атта.

Их улица открылась им во всей своей извилистой перспективе. Солнце, весело заливавшее ее ярким светом, лишь усиливало тот жуткий контраст, который создавался ее обитателями – бальзамировщиками и обмывщиками трупов, – грязными лавками и ремесленными мастерскими. Дом Заля стоял в центре улицы, в его ярко освещенных солнцем окнах виднелись люди. При подходе к нему Заль совсем уже ослабел, но Севера старалась казаться мужественной.

Жители квартала теперь обвиняли их в том, что они христиане; с порогов своих домов они грозили Залю кулаками и какие-то люди, которых солдаты согнали сюда с двух концов улицы, осыпали их бранью за то, что они извратили учение Крейстоса. То были западные христиане: Руф, Равид, Корнифиций, Криниас, Лицинна – женщина, Понтик, Сервий; все возбужденные Аттой против Северы и Заля, они поспешили сюда с самого начала восстания. Они примкнули к солдатам, не замечая, какой опасности подвергаются, потому что те постоянно их толкали, норовя уколоть пиками, к тому же здесь были еще и арабские стрелки, которые периодически пускали стрелы, злорадно улыбаясь, когда они настигали то одного, то другого несчастного. Это продолжалось довольно долго, а затем вооруженные мятежники, за неимением богатой добычи, начали приглядываться к красивым девушкам, которые испуганно всплескивая руками, пытались скрыться.

На порог дома, миновав Заля и Северу, протолкался Зописк, прибежавший сюда прятаться. Ему удалось ускользнуть от резни возле дворца Старой Надежды, но после встречи с Атиллией и Хабаррахой, когда стало ясно, что его черная супруга больше не нуждалась в нем, полностью истощенном, он просто бродил по римским улицам. Теперь, весь покрытый грязью и пылью, с непокрытой головой, сжимая в руке свиток с поэмой о Венере, он быстро поднялся на восьмой ярус дома и поспешно укрылся в своей комнате, еще никому не сданной домовладельцем, нумидийцем, который также спрятался, обезумев от страха, в своей кубикуле, за тюками пергамской кожи.

Заль и Севера с трудом поднимались по ступеням; стиснув зубы, сжав кулаки и полузакрыв глаза, он, опираясь на Северу, скрывал боль, чтобы не испугать ее. Неожиданно появился домовладелец, вылезший из-за тюков, и начал всячески их поносить. Он словно предчувствовал, что их присутствие навлечет большие несчастья, потому что солдаты, подстрекаемые Аттой и западными христианами, собирались занять дом. Заль и Севера все еще поднимались по лестнице, а в дверях появлялись жильцы, молодые девушки кричали на них, и дети бросали в них грязью. На каждом ярусе сквозь отверстие площадки они видели на улице кричащую толпу, охваченную все возрастающим ужасом; свежий воздух ударял им в лицо, а вдали смутно виднелась Кампания под красным небом, полная солдат, столбов дыма, выпущенных зверей и трупов граждан, убитых взбешенными мятежниками.

Наконец они поднялись в комнату, и Севера уложила Заля на постель. Она освободила его грудь, и перед ней обнажилась черная дырка раны, обрамленная кровавым пятном. Севера обмыла рану и догадалась, что легкие Заля наполнены кровью, потому что он задыхался. Она стала высасывать кровь, и поток гноя хлынул ей в рот. Заль открыл глаза и в последнем усилии любви сжал ее руки, положив их на свою грудь, – туда, где хранился мешочек с ее цветами.

Они не слышали больше воплей, гремевших снаружи. Внизу солдаты, которые собирались убить Заля, взломали дверь, забаррикадированную домовладельцем, и рассыпались по длинному коридору, темнота которого наполнилась блеском копий и мечей. Но вдруг за ними послышались умоляющие крики. Сжав кулаки, со слезами на глазах, бледный, заикаясь и кашляя, Глициа пытался их остановить, а Руска в отчаянии вздымал руки.

– Я – Глициа, из рода Глициев, в числе которых был один диктатор! Солдаты, успокойтесь! Отнеситесь с уважением к моей супруге, находящейся наверху с этим Залем, которого я не люблю, но которого она любит. Но она супруга Глициа, и Глициа не хочет ее покинуть. Пусть этот Заль будет убит вместе со своим Крейстосом, которого никто не видал, вместе со своим Элагабалом, со своим Геэлем, вместе со всеми христианами, ибо они враги Рима! Это мне очень приятно, очень приятно! Но моя супруга не согрешила, это Заль обманул ее, очаровал ее, и Боги его накажут, да накажут его! Глициа вас умоляет, Глициа просит вас убить этого Заля, но отнестись с уважением к супруге Глициа!

Он обнимал их колени, дрожа от угроз оружием, которое солдаты поднимали над его головой. Но они все-таки не собирались трогать его, пока вдруг патриций не схватил меч одного из солдат, почувствовав в себе, в крайнем отчаянии, частицу силы прежних Глициев, его предков.

– Нет! Нет! Глициа не допустит вас оскорбить его супругу, мучить ее; вы скорее убьете его!

Он неловко размахивал мечем и ранил одного из мятежников. Тогда солдаты подняли крик, ударом копья опрокинули его, и раньше, чем Руска мог броситься к нему на помощь, покончили с ними обоими. Их выкинули из коридора наружу, где какие-то люди, размозжив им головы, изуродовали их тела, а другие оттолкнули их ногами и присоединились к первым рядам нападавших.

С ревом по лестнице поднималась толпа солдат, стуча во все двери, бросая с площадок, из открытых окон на внутренний двор разбитые в щепки двери кубикул. Их бешенство росло; безумие охватило их и им казалось все красным, не только Кампания, видимая неожиданно с площадок лестниц, но и стены, своды, длинные коридоры, бесконечно вьющиеся ступени, ведущие к верхней террасе, нависающей над улицей своими шаткими галереями.

В это время Заль говорил слабым голосом Севере, все еще держа ее руки около раны и мешочка с высушенными цветами; он просил ее похоронить себя в катакомбе, которую они посетили в это утро, в той скромной могиле, только что вырытой и полной благоухания Крейстоса. Слезы выступили на его ресницах, его ноздри расширились, глаза раскрылись со стеклянным блеском: он видел подобие неба, быстро расширяющегося, полного неясных образов и мягко озаренного ореолом мученика в очертании золотой луны. На небе медленно воздвигались два престола из сапфира и сардоникса, опирающиеся на лики ангелов, окруженные ликами Агнца, и Заль садился на один престол, Севера садилась на другой. Под ними простирался Рим, двигаясь в грязи, как покрытый тиною зверь. Мрачное фиолетовое солнце тяготело над городом, дуновение смерти падало на Тибр с его кровавыми водами, и грех чудовищно гнездился на брюхе города, пожирая его внутренности, заразившие мир. На высоте неба, белый, как гигантская лилия, сиял лик Крейстоса, с волосами, извивавшимися по плечам, божественно голубым от голубой мантии; очи его нежно смотрели на них, уста звали их, а на их головы спускались розовые голуби, держа в розовом клюве венцы с драгоценными камнями, блестевшими, как небесные светила.

Тогда Заль глубоко вздохнул и потянулся к Севере. Их уста встретились, и потом он упал снова, держа руки патрицианки своими судорожно сжатыми руками.

– О, Крейстос! О, Крейстос! Прими его в Лоно Твое!

Она могла вымолвить только это, нервно целуя его мертвые, бледнеющие губы, не слыша диких криков солдат, забравшихся уже на террасу. Дверь отскочила. Она не умоляла их; стоя на коленях, наклонив голову, она ожидала соединения с Залем, полная смутного радостного чувства, что он умер, не испытав их жестокостей. И среди оглушительных криков она приподнялась, обвила руками шею дорогого покойника и поцеловала его в губы. Блеснул меч, и тело Северы опустилось на пол, ее голова едва держалась на шее полоской кожи. Тотчас же два трупа были брошены на улицу с площадки восьмого яруса. Цепляясь за деревянные выступы нижних ярусов, падали тела, страшно вращаясь, и голова Северы зацепилась, отделилась от тела под крики зрителей; потом упала, покатилась по мостовой и, словно инстинктивно, приникла к устам разбившегося тела Заля.