Приключения Таси

— Нет. Ты славная! Ты не знаешь, скоро выпустят меня отсюда?

— Нет, не скоро. Ты, верно, проведешь ночь в карцере. У нас всегда запирают на ночь девочек, которые не умеют быть добрыми. Меня ни разу не запирали, а Ярышку много раз. Она самая большая шалунья из всего пансиона.

— Но я боюсь оставаться в карцере на ночь! — закричала Тася.

— Почему ты так кричишь? Разве я глухая? — удивилась Дуся. — Ты кричи нашей кухарке: она плохо слышит, ей надуло в уши после бани. А мне не надуло, и я хорошо слышу, — спокойно пояснила Дуся и, помолчав немного, добавила: — Так ты боишься? Орлик говорит, что боятся только люди с нечистою совестью. А знаешь, — предложила она, — я приду к тебе ночевать, хочешь?

— Да ведь тебе достанется.

— Нет. Меня очень любят и Василий Андреевич, и Анна Андреевна. Меня никогда не бранят. Верно, оттого, что я сиротка.

— Ты сиротка? — удивилась Тася.

— Да. Я тебе все расскажу, когда мы уляжемся. Только надо выпустить Милку. А то она будет мяукать и разбудит весь дом.

Свечка исчезла в окошке, и на минуту в каморке водворилась прежняя темнота. Вскоре, однако, за дверью щелкнула задвижка, и в каморке, озаренная мерцающим светом свечи, появилась белокурая головка Дуси. Она оказалась худеньким созданием с прозрачно-болезненным личиком и не детски серьезными глазами, которые смотрели открыто и прямо, так, что, глядя в эти глаза, самый отъявленный лгунишка не посмел бы солгать.

— Ну вот и я! — сказала девочка. — Вдвоем нам не будет страшно здесь в карцере. Только Милку выгоним. Уходи, Милка! — замахала она рукой на кошку.

Та с недовольным мяуканьем, выгибая полосатую спину, выскользнула из комнаты.

— Ну ложись же. Ты к стенке, а я с краю, чтобы успеть утром убежать на случай, если Сова или Сушка зайдут сюда.

— Кто? — переспросила Тася.

— Сова — это Настасья Аполлоновна, надзирательница. Сушка — сестра Орлика, Анна Андреевна. У нас у всех здесь прозвища. Только меня Дусей называют. Самая старшая, Маргарита Вронская — Красавица. Вторая, Степанида Иванова — графиня Стэлла ее прозвали. Она очень важничает перед всеми нами. Горбатенькая Вавилова — Карлуша. Ты видела несчастную девочку с горбом? Так вот, она Карлуша. Машенька Степанович — Гусыня. Она очень глупенькая. Немку Лизу Берг зовут Птичкой. Она все поет целый день. Фиму Ярош — Ярышкой. Потом идет Малютка — Нина Рузой. Потом двух близнецов, сестер Нагибиных, Анночку и Софочку, зовут Зайкой и Лиской, потому что одна такая беленькая, как зайчик, а у другой остренькое личико, как у лисички. Маруся Васильева — Коташка, или Котик, и, наконец, мы зовем черненькую Галю Каховскую — Пчелкой. Вот тебе и весь пансион. У нас славные девочки. Только графиня Стэлла чуточку заносчивая, Гусыня — глупенькая, Карлуша — злючка немножко да Ярышка — проказница невозможная, и хохлушка с Коташкой также, а, в общем, все очень хорошие.

— А Орлик и его сестра?

— Они очень строги, но справедливые. Сова, бывает, сердится. Только если с нею вежливы, то и она не сердится никогда.

— А ты давно в пансионе?

— Давно. Раньше всех. Меня привезли сюда совсем маленькой, я и не помню даже когда. Сюда ведь не только для ученья возят, но и для исправленья и воспитания сироток. Например, вот Гусыню сюда привезли от лени отучить. Ее из гимназии за лень выключили. Пансион Орлика отчасти и исправительное заведение.

— Я знаю! — сказала Тася.

— Ах, да, я тебе пирожное принесла. Красавицыно. Ешь.

Тася взяла пирожное и быстро съела его. Дуся удивленно посмотрела на нее.

— Что ты? — спросила Тася.

— Я думала, что ты со мною поделишься. Я всегда делюсь.

Тася промычала что-то и отвернулась к стене, почти не оставив места для своей соседки. Но Дуся нимало не смутилась. Она была очень покладистая девочка. Дуся потушила свечку и примостилась, свернувшись клубочком, в углу постели.

Через несколько минут обе девочки, и Дуся, и порядочно уставшая Тася, крепко уснули.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Первый день в пансионе. Новая проделка. Глухая Мавра. История одной кошечки. Король воздуха

Глухой удар колокола в передней пансиона разбудил Тасю. Она проворно вскочила с постели, решительно не понимая, где находится. В каморке стало светлее. Свет из коридора делал крошечную комнату много уютнее, нежели ночью. Ночной гостьи не оказалось рядом, и Тасе подумалось даже, что она видела Дусю только во сне.

Щелкнула задвижка, и в каморку вошла Настасья Аполлоновна. Надзирательница молча смотрела на Тасю, Тася — на надзирательницу.

Потом Настасья Аполлоновна сказала:

— Когда старшие входят в комнату, младшие должны здороваться. Вы должны поздороваться, со мною, Стогунцева. Я — ваша классная дама.

— Здравствуйте, классная дама! — произнесла Тася, желая выказать послушание, чтобы получить прощение и возможно скорее выйти из карцера.

Но классная дама опять была недовольна. «За что же она сердится?» — подумала девочка.

Должно быть, лицо Таси было весьма смиренно в эту минуту, потому что Сова разом успокоилась и сказала:

— Надо говорите: здравствуйте, m-lle!

— Хорошо, — покорно отвечала Сове Тася, — я буду говорить так, как вы желаете, потому что мне хочется есть и очень надоело сидеть в этом противном карцере. Скажите, m-lle классная дама, где я могу найти что-нибудь поесть?

— Говорите прямо m-lle, не надо прибавлять «классная дама», — снова заволновалась Сова.

— Ну, прямо m-lle, — разом согласилась Тася, — дайте мне поесть!

— Все будет в свое время! — пообещала надзирательница. — Прежде всего идите в уборную. Оденетесь там в пансионерское платье, умойтесь и причешитесь, и когда ударит колокол, приходите вместе с другими пить чай.

— Я пила у мамы какао по утрам.

— Здесь вы будете пить то, что вам дадут, — сказала Настасья Аполлоновна.

«Такая же злючка, как наша Маришка. Вот противная!» — мысленно решила Тася. Однако, не посмев ослушаться, покорно пошла следом за классной дамой.

В небольшой комнате, куда привела ее надзирательница, стояло несколько умывальников, подле которых плескались пансионерки.

— Новенькую простили! Новенькую простили! — закричала Фимочка Ярош, старательно намыливая себе руки.

— Пойдемте, я покажу вам вашу постель в дортуаре, — подошла к Тасе Маргарита Вронская, или «Красавица», как ее называли девочки.

Маргарита была действительно прехорошенькая: тонкое личико, точеный носик с горбинкой и ласковые голубые глаза. Тасе она понравилась больше других. К тому же она не дразнила Тасю накануне и теперь обращалась с нею так, точно ничего не происходило между новенькой и остальными.

— А вы, должно быть, хорошая, — сказала Тася и, подпрыгнув, неожиданно чмокнула Вронскую в щеку.

Та рассмеялась.

— Забияка пришла! Забияка! — услышала за спиной Тася.

Она оглянулась и увидела Ярышку, насмешливо щурившую на нее свои бойкие глаза.

— Фима, молчи! Не смей задирать новенькую, — Дуся подошла к Тасе. — Они тебя не тронут больше, только ты сама не дразни их.

Дуся не солгала, сказав, что ее любят в пансионе. Маленькую сиротку слушались с первого слова. Даже самая отчаянная шалунья Ярош и злая горбунья Карлуша повиновались ей беспрекословно.

Ровно в восемь часов снова ударил колокол. Это глухая кухарка, готовившая для пансионерок, звонила к утреннему чаю.

Девочки с шумом вошли в столовую, но при виде сидевшего там за столом с газетой в руках Орлика и его сестры, разливавшей чай, разом притихли.

Каждая из пансионерок заняла свое место за завтраком, состоявшим из стакана чаю и куска свежего ситника.

Тася очутилась между Дусей и Маргаритой Вронской.