Особенная

— Где она? Давайте мне ее сюда злую, недобрую! — пробасил навстречу им знакомый голос баронессы, — до сих пор не навестила меня, старухи, гордячка этакая! — и, энергично очищая себе дорогу, великанша Циммерванд предстала перед Ликой во всем своем грандиозном величии. — Молодец девочка! Как жаворонок пела. Уж ты прости, что я от полноты души «ты» тебе говорю. Приятно было слушать! Дай-ка я поцелую тебя за это. У тебя такая чистота в твоем пении, точно цветами от него пахнет… право, цветами полевыми, душистыми. Вы, ma chère, дочку-то побалуйте! — неожиданно обратилась баронесса к Марии Александровне, — она у вас — сокровище неоцененное! Да!

— Лидия Валентиновна! Вот кузен Сила, горит желанием быть представленным вам! — произнесла Бэтси Строганова, подводя к Лике огромного роста широкоплечего и полного мужчину.

Лика была поражена внешностью молодого заводчика. Это был настоящий русский богатырь по виду; тот, о которых поется в былинах народного эпоса: «и в плечах сажень косая, и роста богатырского, и очи соколиные, и кудри русые», и при всем этом необычайное добродушие, запечатлевшееся в его полном румяном лице, заканчивающемся мягкой курчавой бородкой. Доброта и несказанная сердечность, почти кротость, сияющая в больших ясных голубых глазах, делали его похожим на большого ребенка. Здоровьем, исполинской мощью и детским добродушием веяло от всего существа Силы Романовича Строганова. И при этом в нем была какая-то застенчивость, не подходившая к внешнему облику этого великана. Лика с ласковой улыбкой протянула ему свою маленькую ручку, которая потонула, как в пучине, в громадной руке молодого заводчика.

— Осчастливили, барышня, благодарим вас покорно! — приятным низким басом произнес Сила Романович, осторожно пожимая хрупкие пальчики девушки. — Такого пения я и не слыхивал… не земное что-то! Да-с!

— Очень рада, что угодила вам, — с милой застенчивостью произнесла Лика.

— Уж так угодили, что кузен Сила даже тысячный билет в пользу общества пожертвовал! — с улыбкой произнесла Бэтси.

— Ну, уж вы это напрасно, сестрица, — пробасил молодой купец, — после такого неземного пения и вдруг о деньгах-с. Не годится.

— Сила Романович, неужели опять пожертвовали? — взволнованно произнесла Мария Александровна.

— Так точно. Благоволите принять.

— О, какой вы великодушный и благородный! Завтра же напишу подробный доклад принцессе.

«Славный какой!» — подумала Лика, с удовольствием глядя на этого большого ребенка, застенчиво улыбающегося ей.

Она хотела чем-либо выразить ему свое расположение, как-нибудь ободрить его застенчивость, но вдруг неожиданно утихли звуки оркестра, заполнявшего антракт, и на эстраду высыпала целая толпа цыган и цыганок.

В ту же минуту зал дрогнул рукоплесканиями. Этим он приветствовал появление нового певца, легко и свободно вышедшего на эстраду. Это был князь Гарин, почти не отличавшийся своим внешним видом от прочих настоящих цыган.

Князь низко наклонил свою красивую седеющую голову в общем поклоне, потом непринужденно опустился на стул и взял первый аккорд на гитаре.

Лике никогда еще не приходилось слышать цыганского пения, и теперь ее глаза с нескрываемым любопытством и ожиданием впились в князя, когда он пропел со своеобразной, привлекательной цыганской оригинальной манерой первую фразу им самим составленной песни.

Что-то печальное, ласковое, заунывное и красивое зазвенело в мягких переливах приятного мужского голоса, что-то тоскливое и грустное в то же время.

И, когда хор цыган подхватил со своими характерно гортанными вскрикиваниями припев песни, сердце Лики сжалось оттого, что эти цыгане заглушают милый, в душу вливающийся голос князя.

И опять, когда умолкали они, снова предоставляя одному князю выводить соло, девушка ликовала, вся поддавшись очарованию его песен.

— Ах, как хорошо! — шепнула в восторге Лика.

— О, он еще лучше умеет петь. Если бы вы слышали его «Зимнюю ночку», например. Что это за прелесть! — произнес дрогнувший от волнения голос баронессы Циммерванд, очень любившей пение племянника.

И князь точно услыхал эти слова своей старой тетки; после бурного взрыва аплодисментов начал свою «Зимнюю ночку», сочиненную им самим с неподражаемым мастерством артиста. Это была совсем уже новая, совсем особенная песнь. В ней сказывалась тоскующая мелодия русских степей… Белыми снежными сугробами, поющей вьюгой и метелицей, и темными зимними северными ночами веяло от нее.

Студеный холодок русской зимы точно прошел по залу, насыщенному, наэлектризованному тысячью горячих дыханий…

Точно серебристые колокольчики послышались с их монотонным позвякиванием под дугою… Точно ямщик, понукая пристяжную, пел да пел себе, заливаясь, свою тоскливую и сладкую песнь. Старая баронесса вперила в эстраду взволнованные глаза и шептала:

— Дивно, хорошо, чудесно! Ай да племянник! Ай да молодец!

— Браво! Князь Гарин! Браво! — крикнул кто-то из дальнего конца зала, и снова гром аплодисментов покрыл все.

По лицу Лики текли слезы. Но она не замечала их… не чувствовала… Сладкая тоска, навеянная такими родными, хорошими словами, безусловно близкими каждому отзывчивому русскому сердцу, и прекрасный мотив песни совсем захватили ее.

XI

Стулья раздвинули и отставили к стенкам. Теперь уже на эстраде поместился оркестр. Капельмейстер взмахнул своей палочкой и танцы начались.

— Лидия Валентиновна! Прошу вас! Тур вальса!

Лика машинально положила руку на рукав Жоржа Туманова и понеслась с ним по залу, едва касаясь своими беленькими туфельками пола. Но она вальсировала точно во сне: она тщательно выделывала па на паркете, а ее сердце выстукивало одно и то же без конца:

«Как он пел! Как он пел! Точно в сказке!»

И в ее ушах вместо мотива вальса звучали дивные звуки мелодично-тоскливой песни, заставившей ее плакать несколько минут тому назад.

— Лика, да очнись же ты наконец, маленькая колдунья, право, колдунья! Что ты шепчешь там такое? — со смехом говорил ей Анатолий, обхватывая тоненькую талию сестры своей сильной рукою. — Тур вальса со мною, сестренка! Да?

— Ах, это — ты, а я думала — Жорж Туманов.

— Вот это славно! Но после Жоржа ты уже вальсировала с Нольком и с полудюжиной других. Ты точно во сне! Проснись, проснись, Лика! — смеялся молоденький паж.

— Ах, как он пел! как он пел, Толя! Я не слышала ничего подобного в жизни! — повторяла Лика в упоении.

— Кто? Гарин? — понял наконец приподнятое настроение Лики ее брат, вальсируя с ней. — Да, он — молодчинища! Кстати, вот и он, легок на помине!

Лика невольно остановилась посреди залы… В двух шагах от нее стоял со своим обычным спокойным, печальным видом князь Всеволод. Он уже успел переодеться во фрак, и от прежнего живописного цыгана в нем не осталось и следа. И Лике стало жаль, что больше она не услышит его чудной захватывающей песни, от которой веяло такой искренностью и красотой. Теперь девушка, снова кружась без устали по зале под мелодичные звуки вальса, поминутно оглядывалась в ту сторону, где находился князь.

— Кто твой кавалер на котильон, Лика? — заботливо осведомился Анатолий, проходя мимо сестры под руку с Бэтси.

— Князь Гарин.

— Ой, какие мы важные. Боже мой! Сам князь Всеволод, герой вечера, танцует с нами! — рассмеялся Толя, с шутливой почтительностью раскланиваясь перед сестрой.

— В чем провинился князь Всеволод Гарин? — послышался в ту же минуту за ними голос незаметно приблизившегося князя.

— Как вы легки на помине! — произнес весело Толя. — А помните, князь, русскую поговорку, что только злые люди легки на помине? — добавил он тоном набалованного маменькина сыночка, которому все заранее прощалось.

— О, нет, князь — не злой! — заступилась Лика, — злые не могут вкладывать столько чувства в пение! — после легкого замешательства заключила она.