Страница 35 из 85
Что говорить, творческие мотивы в шахматной игре волнуют всегда и всех. Не было, кажется, за последние годы ни одного победителя крупного турнира, который, подчеркнув, что он доволен спортивным результатом, в то же время не посетовал бы на творческие неполадки. Победив в чемпионате страны 1976 года, чемпион мира Анатолий Карпов сказал: «Своим спортивным результатом в первенстве я, разумеется, удовлетворен, а вот в творческом отношении можно было бы выступить и получше…».
Но если, как мы видим, проблемы творчества держат в напряжении и выдающихся шахматистов, и миллионы болельщиков, то почему же оно, это творчество, никак не влияет на судьбу участников турниров даже в тех случаях, когда спорт отказывается отдать кому-либо предпочтение?..
Система творческих коэффициентов решила бы попутно и вечную проблему так называемых гроссмейстерских ничьих, которые наносят чувствительный урон шахматному искусству.
«Лишь бы ничьи интересными были!» – воскликнул Таль. К сожалению, интересными они бывают далеко не всегда, точно так же, кстати, как далеко не всегда бывают интересными и победные партии. Мало того, ничьи бывают иногда плодом не только вялых или робких усилий обеих сторон, но и обоюдного желания избрать путь компромисса. (Очень может быть, что именно поэтому и возникло правило – в случае дележа мест отдавать предпочтение тому, кто одержал наибольшее количество побед и, следовательно, меньшее количество партий завершил «криминальным» ничейным исходом).
Проблема ничьей, тем более бескровной, так называемой гроссмейстерской ничьей, имеет прямое отношение к нашему разговору. Да, гроссмейстерская ничья, являющаяся часто результатом договоренности партнеров, – это общепризнанное зло. В «Шахматном словаре» «Гроссмейстерская ничья» фигурирует как своего рода термин, причем там указывается, что советская шахматная организация ведет с тенденциями, порождающими гроссмейстерские ничьи, неустанную борьбу. Борется с бесцветными ничьими и весь шахматный мир.
Борется тщетно. Не действуют никакие увещевания, никакие запреты и санкции. Потому что если оба партнера горят желанием сделать ничью, то никакая сила в мире не может им в этом помешать. Конгресс ФИДЕ 1964 года дал судьям право – в случае уклонения от борьбы засчитывать обоим участникам поражение. К этому праву никто и никогда не прибегал. О действующем ныне правиле, запрещающем соглашаться на ничью раньше тридцатого хода, главный арбитр 45-го чемпионата страны Шапиро сказал: «Нелепое правило, которое ставит в глупое положение не только участников, но и нас, судей»…
Далеко не последнюю роль в поразительной живучести ничейного вируса, который, подобно знаменитому гриппозному вирусу, не поддается никаким антибиотикам, никакой профилактике, играют пресловутые мотивы отбора. Ох, этот отбор! Если естественный отбор в природе способствует закреплению у живых организмов только полезных свойств, то отбор в шахматах вызывает у некоторых индивидуумов чрезмерную осторожность, практичность, расчетливость. Эти качества могут принести известный положительный эффект в каком-либо конкретном случае на небольшом отрезке жизненной дистанции, но, став привычными, наносят непоправимый вред. Заботясь в каждом турнире о сиюминутном благополучии, шахматист подобно Фаусту заключает союз с Мефистофелем, продавая свою творческую душу со всеми неизбежными последствиями.
Уже не раз упоминавшийся здесь чемпионат СССР 1977 года преподнес огорчительный сюрприз: на восемьдесят ничейных партий пришлось только сорок результативных. Такого низкого процента результативности – 33,3 не знал ни один из сорока четырех предшествующих и всех последующих чемпионатов. Если взять первую семерку чемпионата, то там наблюдалась и вовсе странная картина: кроме двух партий (выигранных Полугаевским у Багирова и Таля) все встречи между собой первых семи участников закончились миром! Актерам, как в плохой пьесе, нечего было играть…
Как выразился один остроумец, наибольшего числа побед не было в этом флегматичном чемпионате ни у кого. Да, конечно, но четыре победы имели семь участников, но – по четыре: какое же это «наибольшее число»! В предыдущем чемпионате, например, Балашов, Дорфман, Петросян, Полугаевский выиграли по 6 партий, Романишин – 7, а Карпов – 8. Да что там, занявший последнее место Купрейчик и тот одержал 5 побед!
Как уже было сказано, и ничьи могут быть полными жизни. Но не те, которые завершают борьбу на тринадцатом-пятнадцатом ходах…
Почему четырнадцать партий из пятнадцати закончил вничью обычно непримиримый Геллер? Чем объяснить двенадцать ничьих решительного Свешникова?
Конечно же перенасыщенностью чемпионата отборочными мотивами. Дело в том, что помимо обычных условий, по которым часть участников оставалась в высшей лиге, часть попадала в первую, а самые неудачливые – в так называемый отборочный турнир, было еще и дополнительное: семеро получали право выступать в зональном турнире. Это звучит смешно, но, право же, только двое последних, не получавшие никаких привилегий, стали самыми счастливыми участниками турнира – с того самого момента, когда они поняли, что с проблемами отбора у них нет уже никаких проблем.
Да, с отбором был на этот раз некоторый перебор. И это, безусловно, прибавило чемпионату рассудочности и практицизма. Но и в других соревнованиях мотив отбора, становясь лейтмотивом, наносил и продолжает наносить жестокий урон шахматам как искусству.
Между прочим, рискуя вызвать негодование читателя, я возьму на себя смелость сказать, что существуют ситуации, и не столь уж и редкие, когда к разыгравшим гроссмейстерскую ничью или уклонившимся от борьбы не может быть никаких претензий. Я не беру в счет те случаи, когда такая ничья определяла победу в матче на первенство мира. Известно, что Эйве перед началом последней партии матча с Алехиным в 1935 году, когда ему не хватало лишь половинки очка, чтобы завладеть желанным титулом, заявил противнику, что согласен на ничью в любой момент, когда Алехин этого пожелает. Партия была отложена в проигранном положении для Алехина, он предложил ничью, и Эйве конечно же согласился. Нельзя, с моей точки зрения, обвинять Ботвинника за то, что, уступая Петросяну в матче в 1963 году три очка (81/2:111/2) и не найдя, по-видимому, в себе сил продолжать борьбу, он пошел на мировую в двух следующих партиях после всего десяти ходов.
Не может быть, разумеется, и претензий к участникам матча на первенство мира (1984/1985) Карпову и Каспарову, которые порой соглашались на ничью после пятнадцати – двадцати ходов – тактика соперников в таком матче определяется исключительно спортивными мотивами.
Но бывают и в соревнованиях меньшего масштаба случаи, когда бесцветная ничья не может быть поставлена в упрек, потому что дает надежды или, более того, обеспечивает выход в следующий этап соревнования.
Самое любопытное, что уклонение от полнокровной борьбы может неожиданно оказаться сильнейшим психологическим средством в достижении спортивной цели.
Перед последним туром матч-турнира претендентов на острове Кюрасао в 1962 году Петросян опережал Кереса на пол-очка. У Петросяна оставался наименее сильный противник – Мирослав Филип, к тому же Петросян играл белыми. К четырнадцатому ходу его позиция была явно перспективнее. Учитывая, что Керес, игравший с Робертом Фишером, в этот момент захватил инициативу и имел уже серьезные шансы на победу, логичным было ожидать, что Петросян предпримет, хоть и избегая риска, попытку выиграть: легче ведь победить в одной партии Филипа, чем потом в матче грозного Кереса. Но тут, к изумлению всех очевидцев этой сцены, Петросян, продумав над ходом сорок минут, вдруг предложил ничью! Филип сначала удивленно уставился на него, потом пожал плечами и с нескрываемым удовольствием согласился.
Итак, типичная гроссмейстерская ничья, и мы, казалось бы, вправе осудить как минимум одного из партнеров, да еще и обвинить его в отсутствии решительности. Но не будем торопиться с выводами.