Актеры шахматной сцены

Роковую роль в усилении спортивных мотивов в шахматах в ущерб искусству сыграл, как ни покажется это странным, одиннадцатый чемпион мира Роберт Фишер. Стремясь поднять престиж шахмат, Фишер стал требовать – и добился – не виданных прежде гонораров для себя, а заодно и для других гроссмейстеров экстракласса. Говорят, что он заслужил по этой причине прозвище «председатель месткома». Призовые фонды в матчах на первенство мира и в так называемых супертурнирах резко возросли.

Казалось бы, можно только порадоваться за гроссмейстеров, нелегкая борьба которых получила наконец адекватную оценку. В самом деле, если сильнейшие боксеры мира получают миллионные призы, то почему же этого не достойны шахматисты?

Но экология учит, как известно, необычайной осторожности при изменении биологических условий существования тех или иных существ. Кролики, к примеру, были ввезены в Австралию с самыми благими намерениями, но стали потом бичом тамошних фермеров. Желая добра шахматам, Фишер способствовал еще большему преобладанию спорта над искусством. В сочетании с жесткой системой отбора и коэффициентами Эло экстрагонорары отодвинули искусство на третий план.

Нынешняя система выявления претендента на матч с чемпионом мира, действующая с некоторыми изменениями четвертый десяток лет, имеет бесспорные достоинства. Она строго регламентировала отборочную процедуру и в каждом отдельном случае выдвигала действительно самого достойного соперника чемпиону. Но, закрывая наглухо дверь перед остальными претендентами, эта система тем самым резко повысила роль и значение спортивного результата.

Прежде, при несомненном хаосе, позволявшем чемпионам мира диктовать свои, порой трудно выполнимые условия либо попросту уклоняться от поединков с нежелательными противниками, у шахматистов творческого склада все же оставался свой шанс. В качестве примера можно сослаться хотя бы на Фрэнка Маршалла и Давида Яновского, сыгравших матчи с Ласкером. Да, силы были неравны, но ведь не только за спортивные достижения, а и за клокотавшее в них творческое, артистическое начало удостоились Маршалл и Яновский такой чести. («Партии Яновского, – говорил Ласкер, – показывают, что он может десять раз держать в руках выигрыш, но, жалея расстаться с партией, в конце концов уверенно ее проигрывает»). Это были действительно выдающиеся актеры шахматной сцены, хотя и не игравшие главных ролей. А когда первый чемпион мира Вильгельм Стейниц назвал своим соперником выдающегося русского маэстро Михаила Чигорина, он, несомненно, учитывал не только силу этого гиганта, но и его мятежный творческий дух.

Чего теперь может удостоиться гроссмейстер, который в отборочном соревновании восхитил всех творческим содержанием своей игры, но отстал на половинку очка от своего менее яркого, но зато более расчетливого, практичного соперника? В лучшем случае – небольшой хрустальной вазы как специального поощрительного приза и как весьма слабого утешения за то, что его глубокая и эффектная игра не повлияла на турнирную судьбу, и, что хуже, никак не повлияет на дальнейшую судьбу вообще.

Так что же – ломать установившийся порядок и возвращаться к временам чемпионского диктата? Или присуждать первое место тому, кто играл с большей творческой отдачей, независимо от спортивного результата? Нет, автор, разумеется, далек от подобных экстремистских тенденций. Но повысить авторитет эстетического начала в шахматах, привести спорт и искусство в некое гармоничное соответствие необходимо. Ибо, как справедливо замечают Бронштейн и Смолян, «…очковый рационализм душит зрелищность и артистизм, без которых шахматы жить не могут».

Каким же образом можно поднять престиж шахматного артистизма?

Способы могут быть самые разные. Почему бы, например, не ввести в крупных турнирах ритуал награждения медалями – «За творчество»? Обычно после каждого крупного соревнования гостеприимные хозяева награждают едва ли не каждого участника специальными призами – «За красивую партию», «За лучший эндшпиль» и т. д. Пусть эти награды, носящие чаще всего утешительный характер, остаются, но давайте скажем честно – специальные призы зависят все-таки прежде всего от настроения, вкуса и материальных возможностей тех, кто их учредил. А что если в уставе чемпионата будет указано – по итогам турнира судейская коллегия должна определить трех-четырех шахматистов, игравших с наибольшей творческой отдачей? Разве плохо звучит – «творческий призер чемпионата»? Если за чемпионскую медаль борются, как правило, несколько сильнейших, то за творческие награды могут биться все до одного участника.

Югославский теоретический журнал «Информатор» называет десять лучших партий, сыгранных за минувшее полугодие. А что мешает нашей шахматной печати оценивать сходным образом творческие достижения шахматистов? Стоит, быть может, подумать и над тем, чтобы некоторые турниры, скажем мемориал Алехина, отключить и от системы Эло и от балльной классификации, предоставив таким образом участникам полную творческую раскрепощенность.

Кое-что, правда, уже делается. Международная шахматная федерация на конгрессе 1979 года приняла по предложению Шахматной федерации СССР очень важное решение: присуждать ежегодные специальные награды – медали В. Стейница, Эм. Ласкера, X. Р. Капабланки и А. Алехина – за наивысшие творческие достижения.

Комитет по физической культуре и спорту при Совете Министров СССР начиная с 1983 года учредил помимо других ежегодных наград премии за лучшие партии, сыгранные советскими шахматистами или иностранными на соревнованиях в Советском Союзе.

Но все это, если быть откровенным до конца, лишь слабые полумеры, имеющие всего один, но очень существенный изъян: они никак не влияют на спортивную судьбу шахматиста. Получи тот хоть все медали и премии за лучшие партии, это никак не поможет ему оказаться выше своих конкурентов по турнирной таблице, даже если он набрал одинаковое с ними количество очков: тут влияют иные, внеэстетические критерии.

Между тем есть возможность, которая является принципиально иной и по одному этому самой радикальной – в случае дележа очков предоставлять творчеству право не только совещательного, но и решающего голоса. Речь идет о том, чтобы прибегать к способу, которым пользуются, к примеру, в фигурном катании – давать оценки за артистизм, то есть за содержательность игры, за творчество.

Один из самых преданных паладинов шахматного искусства Давид Бронштейн в интервью журналу «Шахматы», размечтавшись, высказал свои соображения по поводу того, какую систему розыгрыша первенства мира он считает лучшей:

– Раз в три года компетентная комиссия ФИДЕ, основываясь на совокупности спортивных и творческих достижений – обратите внимание – не только на спортивных успехах, определяет 24 лучших шахматистов мира, которые освобождаются от обязательного участия в предзональных и зональных соревнованиях…

В дальнейшем, по идее Бронштейна, эти шахматисты встречаются в матчах с теми, кого выдвинул спортивный отбор.

Оставим в стороне организационные проблемы – нас в данной ситуации интересует другое: половину претендентов на мировое первенство называет не только спорт, но и творчество, искусство.

(Какая ирония судьбы: на конгрессе 1983 года в Маниле ФИДЕ действительно оставила половину мест в межзональном турнире для сильнейших гроссмейстеров мира, освободив их от участия в предварительных отборочных соревнованиях, но право это предоставляется отнюдь не за совокупность спортивных и творческих достижений, а только в соответствии с системой коэффициентов Эло. Иначе говоря, спорт еще больше укрепил свои привилегии.

Мало того, тот же конгресс, приняв решение сократить цикл соревнований на первенство мира с трех до двух лет, еще жестче завинтил гайки отборочных соревнований. Конечно, найдется очень много любителей шахмат, которые будут рады более учащенному ритму главных соревнований, и этих любителей можно понять. Однако для гроссмейстеров экстракласса, которые по идее должны быть верховными жрецами искусства в шахматах, это означает полное порабощение отбором).