Страница 12 из 72
У Ласкера — и это не случайно — не было последователей, не было школы. Алехин, к примеру, тоже в совершенстве владел искусством запутывания противника. На вопрос: «Как вам удается так быстро разделываться со своими противниками?» — Алехин с полным правом ответил: «Я на каждом ходу заставляю их мыслить самостоятельно!»
Но очень важно подчеркнуть, что Алехин при этом не нарушал требований позиции, и в этом было его принципиальное отличие от Ласкера.
Некоторые гроссмейстеры позднего времени, как, например, Спасский, Бронштейн, Ларсен, пошли несколько дальше. В стремлении завязать полноценную борьбу они могут иногда и преступить закон, то есть что-то «дать» противнику, чтобы выманить его из укреплений. Но если современные гроссмейстеры играют так от случая к случаю, чаще всего против менее сильных противников либо не от хорошей жизни, то Таль (как, пожалуй, и Корчной) возвел такой метод в систему, причем применяет он его в борьбе против любых противников, даже против самых могучих.
Классический пример такой игры — ход f2—f4 в семнадцатой партии матча на первенство мира с Ботвинником. В книге, посвященной этому матчу, Таль в примечании к ходу f2—f4 писал:
«„Ужасный“, „антипозиционный“, „невероятный“ и т. д. и т. п. — такими эпитетами украсили все без исключения комментаторы последний ход белых. Можно было предположить, что игравший белыми совершенно незнаком ни с одним учебником шахматной игры, где черным по белому написано, что так играть действительно нельзя, потому что ход f2—f4 и ослабляет чернопольную периферию, и выключает слона g5 из игры, и ставит под угрозу и без того скомпрометированное положение белого короля. Я думаю, читатели не сочтут за нескромность, если я скажу, что все эти соображения занимали меня во время партии. И вместе с тем факт остается фактом — ужасный ход f2—f4 сделан. Почему?»
Далее Таль объясняет, во имя чего он все же решился пренебречь требованиями позиции. Оказывается, чтобы опровергнуть этот ход, Ботвинник должен был сделать длинную рокировку и вряд ли мог избежать обоюдоострого тактического сражения, а это, собственно, и было главной целью Таля.
В другой статье, где речь шла об этом же ходе, Таль так подводит итоги размышлений по поводу своего «ужасного», «антипозиционного» выпада пешкой: «Кто быстрее, там видно будет, ну а самое важное — борьба принимает совершенно другое течение». Видите — не важно, что позиция Таля после этого хода стала хуже, важно, что игра принимает другое течение.
Оправдался ли, во многом интуитивный, замысел Таля? Поначалу казалось, что нет. Ботвинник выиграл две пешки и получил неплохую позицию. Но — и в этом-то все дело! — борьба в партии, которая пошла по другому, не удобному для Ботвинника, течению, отняла у него так много времени и сил, что он попал в цейтнот и на 39-м ходу просмотрел несложную комбинацию, после чего должен был сдаться.
«Для любителей шахмат, — писал далее Таль, — которые больше всего ценят последовательность замыслов, логическую стройность ходов, эта партия может показаться плохой. Шахматиста же, которого волнует психология борьбы, обилие интересных возможностей, так сказать, „закулисная“ (в самом лучшем понимании этого слова) сторона партии, мне кажется, эта партия заинтересует».
Психология борьбы — она очень интересует, не может не интересовать самого Таля. Потому что, сознательно ухудшая в какой-то момент свою позицию, Таль обязательно должен учитывать факторы психологического порядка: ведь главным образом из-за них-то все и происходит. В каждой партии, против каждого партнера Таль, намечая план действий, принимая то или иное решение, непременно учитывает целый комплекс чисто психологических деталей: как себя чувствует противник в позициях такого типа; любит ли он защищаться или нападать; каково его турнирное положение и заставит ли оно рисковать либо, напротив, должно удержать от опрометчивых действий; сколько ему осталось времени на обдумывание ходов и т. д. и т. п.
Неоднократно подчеркивал роль психологических моментов Алехин, который после матча с Капабланкой, между прочим, сказал:
«В шахматах фактором исключительной важности является психология. Своим успехом в матче с Капабланкой я обязан, прежде всего, своему превосходству в смысле психологии… Вообще, до начала игры надо хорошо знать своего противника; тогда партия становится вопросом нервов, индивидуальности и самолюбия…».
Разумеется, в наше время каждый мастер старается учитывать психологические факторы, да далеко не каждый готов пожертвовать ради них своим благополучием! Таль же с его непокорным темпераментом, с его верой в себя всегда готов пойти на жертвы — и в прямом, и в переносном смысле. Именно поэтому он иногда действует вопреки логике позиции, но всегда — в точном соответствии с логикой борьбы. Этой логике, логике борьбы, Таль служит преданно и верно, не изменяя ей никогда!
Шахматисты имеют счастливую привилегию — следить по записи партии о том, как развивались события в той или иной встрече. Но как высохший цветок может дать лишь самое отдаленное представление о том, каким был он на лугу, так и запись партии при всей своей документальной точности не более как анемичный суррогат полнокровной, горячей и часто ожесточенной шахматной борьбы.
Вы разыгрываете дома партию Таля и вдруг замечаете, что он предпринимает явно не обоснованную жертву, за которую, казалось бы, не получает никакого возмещения. Что ж, вы правы. Но только с точки зрения человека, сидящего дома и оторванного от той конкретной обстановки, в которой игралась партия. С точки же зрения диалектической, с точки зрения логики борьбы атака Таля вполне обоснованна, а победа — закономерна.
По записи партии можно видеть только ходы, но нельзя почувствовать состояние противников. А Таль, предпринимая свой рискованный шаг, уже чуял, что соперник утомлен предшествовавшей борьбой, где ему приходилось на каждом шагу отыскивать расставленные то тут, то там мины. От Таля не ускользнуло, что противник нет-нет да и взглянет беспокойно на часы, где стрелка неотвратимо подползает к роковой черте. Наконец, он считается и с тем фактом, что противнику не по душе такие позиции, которые таят в себе скрытые угрозы, что он в таких ситуациях теряет уверенность.
В XXV чемпионате страны Таль, играя черными с Авербахом, в худшей позиции неожиданно пожертвовал на 12-м ходу фигуру за две пешки, получив в награду за это инициативу. Быть может, если взвешивать эту жертву на воображаемых аналитических весах, она покажется необоснованной, а значит, и неверной. Но к такому выводу можно прийти лишь в том случае, если подходить к оценке получившейся позиции сугубо теоретически, игнорируя характеры, шахматные вкусы, турнирное положение обоих противников, наконец, те перспективы, которые открывались перед ними без этой жертвы.
Если бы заложить в компьютер все многочисленные соображения, которыми руководствовался Таль, кто знает, может быть, электронный мозг пришел бы к выводу, что его решение было наилучшим.
Вот что писал комментировавший эту партию гроссмейстер Холмов:
«Безусловно, если бы это была партия по переписке, черные едва ли пошли бы на осложнения, вызываемые настоящей жертвой. Однако в практической партии, когда над ухом тикают часы, этот ход должен произвести на противника ошеломляющее впечатление».
А теперь послушаем, что говорит по поводу этой жертвы гроссмейстер Бронштейн:
«В партии против Авербаха Таль играл черными и к 12-му ходу получил позицию, которую по общим признакам назовешь не иначе, как стратегически трудной. Черные продолжают 12. К е4!! Я не могу дать другой оценки плана черных, как поставить два восклицательных знака, хотя сам Таль ставит к этому ходу знаки?!. Дело здесь не в том, верна эта жертва или не верна, а в том, что Авербах — яркий представитель позиционного стиля — вынужден сделать резкий поворот на совершенно новые рельсы… Истина заключается в том, что позиции такого рода нельзя исчерпать вариантами, а практические шансы в партии на стороне того, кому такая позиция по душе, кто быстрее и лучше ведет расчет».