Страница 205 из 256
Однако, говорит он себе, если бы она полюбила меня, разве все остальное имело бы значение? Если бы я смог завладеть этим сердцем, этой наивной душой, которая еще не знает жизни! И отчего бы ей не полюбить меня? Пыл моей страсти всколыхнет ее дремлющую душу! В моих словах она услышит биение сердца… Разве сможет так любить этот Муатесье?
Он предпринимает попытки похитить с налета сердце своей племянницы, описывая совершенно иную жизнь — не ту, что ждет ее в Америке вместе с женихом.
— Разве тебе не хотелось бы, — говорит он, — приехать в Париж, где ты стала бы королевой благодаря своим миллионам и своей красоте? Где ты увидела бы празднества, которых пока и представить себе не можешь? Насладилась бы роскошью, не имеющей равных в мире? Где закружилась бы в вихре наслаждений, где экипажи твои затмили бы кареты принцесс?
— О да! — восклицает Луиза, с восторгом целуя пожелтевший лоб своего дяди. — Да, конечно! Мне хочется быть красивой, хочется веселиться, танцевать на балах, жить в Париже! Но Шарль отвезет меня туда!
Нежо, уязвленный в самое сердце, в очередной раз проклинает этого человека, похитившего у него Луизу с миллионами Доминика, и старается сорвать у простодушной девушки еще несколько пылких поцелуев.
— Быть любимой, это великое счастье, дитя! Представь себе бесконечную любовь… которую ты будешь чувствовать ежедневно, ежечасно… эту опьяняющую страсть… безумный восторг… которые сделают мужа твоим рабом… так что он окружит тебя всеми радостями…
— Да ведь Шарль меня сильно любит! — говорит она.
Пока бухгалтер, пожираемый все возрастающим желанием, строил самые невероятные планы, время шло. С каждым днем неотвратимо приближался роковой срок — свадьба Луизы. Весь дом уже занимался подготовкой к торжеству. Казалось, будто мать, угадав, какие дурные мысли терзают деверя, нарочито торопила события.
Нежо испытывал подлинные муки. Если бы это было в его власти, он остановил бы время, запретил бы планам свершаться, а будущему — приходить. Но тщетно цеплялся он за остатки надежды — собственный рассудок твердил ему о бессилии, приводя его в еще большее уныние. Всякая попытка сопротивляться была обречена — и тем не менее он жаждал победы, пусть даже ценой жизни, пусть даже ценой спасения души!
Внезапно по городу распространилась зловещая весть — и тут же опустели излюбленные места для гуляний, а в домах плотно закрылись окна и двери. Стало известно, что с наступлением летней жары явилась за ежегодной данью желтая лихорадка. То и дело несут на кладбище гробы; везде мелькают траурные одеяния; каждый опасается за родных и за себя самого. Ходит слух, что нынешняя хворь гораздо страшнее прежних. Нет дома, из которого не вышла бы похоронная процессия; нет семьи, где не оплакивали бы кого-нибудь из своих.
«Если бы они умерли! — говорил себе Нежо, делая записи в книге под диктовку невестки. — Всего три гроба, чтобы избавить меня от матери и обоих приказчиков!»
И кровь горячей волной ударяла ему в голову. В ушах у него гудело.
«Я бы мгновенно ликвидировал дело! И увез бы ее, потому что я законный опекун по праву родства! А с этим Муатесье я бы церемониться не стал вовсе! И женился бы на Луизе, с ее согласия… или без него, черт возьми!»
— Вы сильно боитесь, господин Ноден? — спросил он соседа слева голосом, сдавленным от волнения.
— Ах, Боже мой, совсем не боюсь! Во-первых, умирать все равно придется, так не все ли равно, от какой напасти… Мне шестьдесят лет, и, клянусь честью, пусть смерть забирает меня, когда ей угодно. Я свое пожил!
— Вы счастливый человек! — вскричал бухгалтер.
— Во-вторых, мы, знаете ли, всего уже навидались. С этим зверем нам уже приходилось иметь дело, и мы его одолели. А желтая лихорадка, доложу вам, редко является дважды к своим жертвам.
— Либо она их забирает с собой, либо милует, — добавил Менар.
— У меня ее не было, друзья, — сказала вдова серьезно, — и мне следует подумать о своих обязанностях. Я должна на всякий случай привести дела в полный порядок. Мы устроим сегодня вечером совет. Сестра моя предупреждена, Муатесье также придет — я сообщу вам о своих распоряжениях на сей счет.
— Дорогая мадам, не надо так пугаться: климат для вас привычен, здоровье у вас крепкое; к тому же при малейших признаках недомогания к вам сбегутся все наши доктора.
— Сестрица!
— О, будьте спокойны, друзья. Вы знаете, что меня трудно вывести из равновесия. Надеюсь, лихорадка меня обойдет стороной, но я обязана исполнить свой долг как глава компании и как мать, вот и все! Ну же, братец, оставьте этот унылый вид и перестаньте трястись от страха.
— Да, господин Франсуа, не надо слушать тех, кто говорит, будто желтая лихорадка обязательно поражает приезжих!
Франсуа Нежо и в самом деле ужасно побледнел. На смену мечтам об эпидемии, которая могла бы в один прекрасный день уничтожить все препятствия и, прежде всего мать, стоявшую между ним и Луизой, явилась ужасная, невыносимая, адская тревога.
«А вдруг я умру? Вдруг на меня, чужеземца, обрушится эта желтая лихорадка? И я окончу свои дни здесь в нищете и безвестности, не обретя ни богатства, ни любви, не вырвавшись на свободу из-за конторки, не изведав радостей жизни? О нет! Это невозможно! А вдруг?»
Вечером в гостиной состоялось нечто вроде семейного совета. Пришла сестра мадам Нежо вместе с мужем. Это была женщина умная и сильная — некогда она вела крупные торговые операции и всегда готова была поддержать смелое начинание. Необычно серьезный Муатесье был очень приветлив со всеми. А Луиза с грустью внимала похоронно-торжественным речам, ибо вдова сочла необходимым пригласить и нотариуса.
— Друзья мои, — сказала мадам Нежо, — я собираюсь продиктовать завещание. Но, умоляю, не воспринимайте это так, будто речь идет о моей кончине. Я чувствую себя превосходно, как никогда, но нужно принять все меры предосторожности, пока не кончилась эпидемия. Если со мной случится несчастье, дела мои должны быть в порядке. Слава Богу, — добавила она с улыбкой, — от самого завещания еще никто не умирал.
Все эти люди, привыкшие относиться к жизни серьезно, ибо им приходилось распоряжаться как своим, так и чужим имуществом, сразу же признали правоту мадам Нежо. Тягостное впечатление исчезло — они занялись делом. Предстояло просто обсудить условия ликвидации компании Нежо, равно как и передачу Луизе родительского состояния. Ноден, Менар и Шарль Муатесье быстро пришли к согласию на сей счет, а затем началось обсуждение семейных планов. Мадам Нежо выразила желание, чтобы дочь сочеталась браком с Шарлем Муатесье немедленно — в случае если лишится матери. Она попросила сестру позаботиться при этом о сироте и принять в своем доме до дня свадьбы. — Мой брат Франсуа Нежо, — добавила она, — заменит тогда моего мужа как законный опекун племянницы.
Впервые имя бухгалтера было упомянуто в ходе решения семейных дел. Быть может, никогда еще он не чувствовал себя таким чужим среди близких своего брата.
Мадам Нежо, конечно, заметила, как исказилось его лицо, и, повернувшись к обоим приказчикам, сказала ободряющим тоном:
— Братец, эти господа могут вам подтвердить, что я, уступая компанию лондонской фирме «Стивенсон и К°», особо оговорила, что за вами будет сохранено нынешнее место. О маленькой ренте, которую выделят вам мои преемники после того, как вы удалитесь на покой, не стоит даже упоминать. Это само собой разумеется.
Нежо склонил голову, не в силах вымолвить ни слова. Ему следовало благодарить, а он задыхался от бешенства. Если бы он мог, то убил бы взглядом всех этих людей, только что поделивших громадное состояние — иными словами, безмятежную праздность и счастливое будущее, к которым лишь его одного не допустили.
«Итак, — думал он, — вот моя судьба! Все та же гнусная работа, что была моим уделом в течение тридцати лет… пока руки смогут держать перо, глаза — различать цифры, а голова — производить подсчеты… а затем жалкий кусок хлеба на старости! Я только пешка в шахматной игре, я — ноль, у которого нет иной функции, как придавать значение предшествующей цифре! Они передают дело в другие руки, унося с собой богатство. Муатесье забирает у меня Луизу… А мое место в углу… Если я им случайно понадоблюсь, за мной придут, как за какой-нибудь старой табуреткой… как за семейным портретом, чтобы потом отослать назад, когда нужды уже не будет! О, я отомщу им!» — шептал он, стискивая зубы и пристально глядя в одну точку.