Страница 4 из 14
Потом какой-то доброжелатель снова собрал кусочки воедино и приписал их Даллесу. Строго говоря, не только собрал, но ещё и вложил туда несколько цитат из реально опубликованных американских планов — прежде всего из аналитических записок и директив Совета по национальной безопасности. Так что в целом текст выглядит довольно правдоподобно. Если не знать его родословную, то можно и поверить в его подлинно американское происхождение.
Но главная причина для нашей нынешней веры в том, что план-то в общем сбылся. Мы действительно изменили свою жизнь примерно в том направлении и тем способом, что описаны ещё Дольд-Михайликом. Понятно, у многих возникло твёрдое убеждение: все наши беды последней четверти века — действительно порождение не разоблачённого вовремя гнусного западного плана.
Но опять же на мой вкус и взгляд всё гораздо хуже. Если бы происходящее с нами было следствием вражеского злого умысла, то было бы довольно легко разбить этот умысел, реорганизоваться и пройти победным маршем туда, откуда пришла беда. В конце концов, России не впервой сокрушать врагов. Но вражеского-то плана не было. Потому и бить за границей некого.
Я, к сожалению, не имел чести быть знакомым с самим Юрием Петровичем Михайликом лично, но имею честь знать нескольких его родственников. Судя по ним, писатель действительно очень умён и проницателен. Он выявил реальные проблемы нашего общества. Обнаружил реальные слабые места. Вычислил реальные механизмы дальнейшего углубления и развития этих слабостей. Вот эти-то наши уязвимые точки он и описал в монологе своего персонажа. А дальнейшие события развивались в соответствии с этим монологом не потому, что кто-то извне подталкивал нас, а потому, что наши собственные проблемы и наши собственные слабости разрастались именно так, как предвидел писатель.
Если бы мы в своё время прислушались к этому прогнозу, то возможно, смогли бы устранить наши реальные беды, не впадая в предсказанные Михайликом заблуждения. Правда, сейчас некоторая часть этих бед почти забыта в связи с серьёзнейшими общественными переменами. Часть из них — как раз следствие распада страны: не было бы счастья, да несчастье помогло. Но теперь надо избавляться от несчастий и в то же время оставлять при себе те достижения, что помогли убрать часть замеченных Михайликом бедствий.
Россия, как всякая великая страна, сама избирает свой путь. Сама попадает в тупики на этом пути. И сама же должна искать способы выхода из тупиков. Сама. Не пугаясь вражеских планов, придуманных нами же самими.
То же, но лучше
Моя знакомая, одесская — и уже больше пятнадцати лет австралийская, — поэтесса Елена Юрьевна Михайлик регулярно публикует в Интернете столь занимательные рассказы о японской революции Мэйдзи, что я их то и дело перечитываю.
В 1854 году американские военные корабли под руководством коммодора Мэттью Кэлбрайта Кристофёр-Рэймондовича Пёрри зашли в один японский порт. По тогдашним японским законам для иностранцев была открыта только гавань Нагасаки, причём заход туда разрешался только нидерландским купцам. А тут — корабли не торговые, не нидерландские, заходят не в Нагасаки. Их, естественно, попытались остановить. Они, естественно, языком своей артиллерии объяснили, чего стóят такие попытки.
К тому времени власть в Японии уже два века полностью принадлежала военным. Фактическим главой государства был сёгун — верховный главнокомандующий. Тэнно, император, был только номинальным главой местной церкви с титулом живого бога да вождём с реальной властью поменьше, чем у нынешней британской королевы — кстати, тоже главы местной церкви.
Естественно, по всей стране поднялся массовый вопль негодования: «Как же так? Мы даём военным власть, чтобы они нас защищали, а они не могут». Накал ксенофобии был совершенно фантастический. По сравнению с тогдашним отношением японцев к иностранцам отношение Адольфа Алоизовича Хитлера к евреям можно счесть мелким хулиганством.
Вскоре по инициативе местных ультрафанатиков начались силовые акции. Правда, ббльшая часть ультра в ходе этих же акций и погибла. В конце концов сёгун — действительно верховный главнокомандующий. И первые мятежники довольно быстро убедились: по крайней мере для уничтожения внутренних врагов сил у сёгуна ещё хватает. Дальше начался разброд и шатание. В конце концов, через 15 лет после визита Пёрри, в результате множества споров, закулисных переговоров и прямых военных столкновений верх одержали люди, исходившие из довольно простой мысли: «Чтобы победить восточных варваров (именно восточных, поскольку Америка значительно восточнее Японии), мы должны уметь делать всё, что делают они, лучше них».
Японцы ещё в ходе междоусобицы, порождённой американским визитом, закупили в той же Америке первый для себя пароход. Причём боевой — один из оставшихся в ходе тамошней гражданской войны фрегатов южан. Японцы за пару десятилетий выстроили новую армию по лучшему на тот момент прусскому образцу. Японцы уже в XX веке прославились умением сперва копировать западную технику, а потом и создавать свою, во многих отношениях лучше. В общем, они действительно научились делать всё то, что делают восточные варвары, только лучше.
Правда, в самом этом словечке «всё» скрыта немалая ловушка. Ведь заранее-то не было известно, какие именно отличия восточных варваров от цивилизованных японцев позволяют этим варварам японцев побеждать. Поэтому, когда кто-то копировал искусство перезаряжания револьверов, кто-то осваивал не менее сложное для японцев искусство ношения высоких шнурованных ботинок и широкополых шляп.
Правда, знаменитый в ту пору мастер фехтования и великий политик Сакамото Рёма успешно освоил и то и другое искусство. Но это вообще выдающийся деятель. Обе противоборствующие стороны объявили награды за его голову — и обе в конце концов стали следовать его советам. Правда, награды отменить забыли. Поэтому некий энтузиаст выследил Сакамото и убил его спящим. А потом до конца жизни укрывался от мести обеих сторон. Ведь все были уверены: если бы легендарный Рёма остался жив, до открытой войны дело не дошло бы.
Постепенно примеру Сакамото Рёма последовали другие тогдашние образцы ловкости. А к окончанию гражданской войны подражание иностранцам стало отдельным видом мастерства, заслуживающим немалого уважения.
К концу XIX века англичане насмехались: японцы, копируя выставочный образец двигателя, где случайную дырку в цилиндре наспех заделали болтом с прокладкой, в новом двигателе аккуратно просверлили такое же отверстие и ввинтили туда такой же болт с прокладкой.
В конце концов жизнь устоялась. Японцы разобрались, что стóит копировать, а что лучше делать по собственному обычаю.
Сейчас сходный период прихода в себя после столкновения с остальным миром переживаем мы. Да, оказалось, что во многих отношениях нас превзошли. Да, мы в долгом, изнурительном соревновании, на одном из этапов отстали так далеко, что попытались вообще прекратить гонку.
К сожалению, наши оппоненты эту гонку не прекратили. И прекращать не собираются: конкуренция вечна. Поэтому сейчас нам тоже приходится учиться делать всё, что делают они, только лучше. Естественно, мы сейчас, как японцы тогда, лихорадочно пытаемся копировать всё подряд, не особенно разбираясь, чему стоит подражать, а что лучше по-прежнему делать на свой манер.
У японцев революционная смута заняла 15 лет, последующее освоение зарубежного опыта — ещё почти полвека. Мы смогли свою смуту прекратить менее чем за десятилетие. Надеюсь, и с зарубежным опытом тоже разберёмся намного быстрее японцев. И узнаем, что лучше в дальнейшем делать по западному образцу, а что мы и так умеем — и впредь будем уметь — лучше наших оппонентов.
Власть собственности
Несколько слов о борьбе власти и собственности. Ещё в 1994 году Егор Тимурович Гайдар в книге «Государство и эволюция» демонстрировал пагубность вмешательства государства в дела частных собственников и призывал установить надёжную защиту от него. Но другой безоглядный реформатор — Пётр I Алексеевич Романов — предупредил: всуе законы писать, коли их не исполнять. Прежде чем всесторонне и непрошибаемо защищать частного собственника от государства в целом и отдельных чиновников в частности, не худо бы проверить: возможна ли сия защита вообще и если да, то в какой мере полезна обществу.