Страница 28 из 50
Эдвард Радзинский,
писатель и телеведущий
Вышинский называл признание подсудимого царицей доказательств
Для полуграмотной России, не имевшей привычки к главенству законов, принцип «ведь он же сам сознался» был абсолютно убедительным. Хозяин отлично это понимал — на этом «народном принципе» строились все его открытые процессы. Идеи Хозяина Вышинский научно изложил в своих многочисленных сочинениях. «Признание обвиняемого и есть царица доказательств» — так сформулировал он основной принцип судопроизводства страны социализма.
Прокурор и министр иностранных дел СССР Андрей Вышинский в своих теоретических работах писал с точностью до наоборот:
«С другой стороны, было бы ошибочным придавать обвиняемому или подсудимому, вернее, их объяснениям, большее значение, чем они заслуживают этого как ординарные участники процесса. В достаточно уже отдаленные времена, в эпоху господства в процессе теории так называемых законных (формальных) доказательств, переоценка значении признаний подсудимого или обвиняемого доходила до такой степени, что признание обвиняемым себя виновным считалось за непреложную, не подлежащую сомнению истину, хотя бы это признание было вырвано у него пыткой, являвшейся в те времена чуть ли не единственным процессуальным доказательством, во всяком случае, считавшейся наиболее серьезным доказательством, «царицей доказательств» (regina probationum). К этому в корне ошибочному принципу средневекового процессуального права либеральные профессора буржуазного права ввели существенное ограничение: «царицей доказательств» собственное признание обвиняемого становится в том случае, когда оно получено правильно, добровольно и является вполне согласным с другими установленными по делу обстоятельствами. Но если другие обстоятельства, установленные по делу, доказывают виновность привлеченного к ответственности лица, то сознание этого лица теряет значение доказательства и в этом отношении становится излишним. Его значение в таком случае может свестись лишь к тому, чтобы явиться основанием для оценки тех или других нравственных качеств подсудимого, для понижения или усиления наказания, определяемого судом… Поэтому обвиняемый в уголовном процессе не должен рассматриваться как единственный и самый достоверный источник этой истины. Нельзя поэтому признать правильными такую организацию и такое направление следствия, которые основную задачу видят в том, чтобы получить обязательно «признательные» объяснения обвиняемого. Такая организация следствия, при которой показания обвиняемого оказываются главными и — еще хуже — единственными устоями всего следствия, способна поставить под удар все дело в случае изменения обвиняемым своих показаний или отказа от них. Несомненно, следствие может только выиграть, если ему удастся свести объяснения обвиняемого на уровень обычного, рядового доказательства, устранение которого из дела неспособно доказать сколько-нибудь решающего влияния на положение и устойчивость основных установленных следствием фактов и обстоятельств. Это положение, как нам кажется, является одним из важнейших методологических правил, строгое применение которого чрезвычайно облегчает задачи следствия, ускоряет развитие следственных действий и гарантирует следствию значительно больший успех, чем это может быть при отказе от руководства этим правилом».
Приписал же ему этот тезис автор вышедшей в 1992 году книги «Царица доказательств. Вышинский и его время» либеральный литератор и журналист Аркадий Ваксберг. Точно так же другой либеральный писатель, Анатолий Рыбаков, в романе «Дети Арбата» приписал Сталину слова: «Нет человека — нет проблемы». Потом либеральный сценарист Эдуард Володарский приписал маршалу Георгию Жукову фразу о том, что большие потери на фронте — это не страшно, поскольку бабы еще солдат нарожают. И у всех троих глаза честные-честные…
Сталин и Гитлер встречались во Львове
«В России все секрет и ничего не тайна…» Было много слухов о тайной встрече Сталина и Гитлера, которая состоялась где-то на территории, отнятой у поверженной Польши.
В 1972 году во Львове старый железнодорожник рассказал мне о поезде, который прибыл в город в октябре 1939 года, об охране, никого не пропускавшей на привокзальную площадь, об остановленном движении поездов. Он даже помнил число — 16 октября… Я с изумлением вспомнил об этой дате, когда увидел в «Комсомольской правде» фотокопию сенсационного документа, найденного в Национальном архиве США.
«19 июля 1940 года. Лично и конфиденциально уважаемому Адольфу Берлу-младшему, помощнику Государственного секретаря… По только что поступившим данным и; конфиденциального источника информации, после немецкого и русского вторжения в Польшу и ее раздела Гитлер и Сталин тайно встретились во Львове 17 октября 1939 года. На этих тайных переговорах Гитлер и Сталин подписал военное соглашение взамен исчерпавшего себя пакта…
Документ был подписан знаменитым многолетним шефом ФБР. На документе видны пометы о рассекречивании в декабре 1979 года. Даже поверив в его подлинность, я, естественно, продолжал сомневаться в истинности информации. В конце концов, сообщение, посланное Гуверу, могло оказаться ложным. Но публикация все-таки заставила меня перечитать рассказ железнодорожника, записанный в моем дневнике, — и там тоже был октябрь!
Я понимал, что вряд ли удастся это проверить, — несомненно, все документы, все следы этой встречи должны быть заботливо уничтожены Сталиным. И я решил обратиться к неожиданному источнику — Журналу регистрации посетителей Сталина, его страницам за октябрь 1939 года…
Нет, 16 октября Сталин был в своем кабинете в Москве. И 17 октября у него — длинный список посетителей. Я уже хотел оставить свое занятие, но все-таки взглянул на 18 октября… В этот день приема не было! Сталин в Кремле не появился! И это не был выходной, обычный рабочий день — четверг.
Итак, 18 октября его нет в Кремле! Отсутствует он и весь день 19 октября и только поздним вечером в 20 часов 25 минут возвращается в свой кабинет и начинает принимать посетителей.
Я знал стиль его неутомимой, запойной работы. Он был типичным работоголиком, и это отсутствие посредине рабочей недели (суббота тоже была тогда рабочим днем) могло произойти только в двух случаях: или он был очень болен, или… отсутствовал в Москве.
Интересен и список его посетителей накануне этого загадочного отсутствия. Вместе с членами Политбюро приходят Ворошилов, Жуков, Кулик, Кузнецов, Исаков — все руководители армии и флота. Но дольше всех в его кабинете в тот день — нарком иностранных дел Молотов.
Нет, Хозяин не был болен. Скорее всего, во время его отсутствия состоялось что-то очень важное, ибо, согласно Журналу, 19 октября, когда он вновь появляется в Кремле, до полуночи идет совещание с глазу на глаз со вторым человеком в государстве — Молотовым. При этом во время их беседы в кабинет вызываются тот же Жуков и функционер номер три — Каганович…
Неужели действительно эта встреча была? Тайная встреча века! Как ее можно написать! Они сидели друг против друга — Вожди, земные боги, столь похожие и столь различные. Клялись в вечной дружбе, делили мир, и каждый думал, как он обманет другого…
С присущей ему честностью Радзинский, цитируя записку Гувера, пропускает вывод директора ФБР: «Вряд ли у Сталина и Гитлера была необходимость в личной встрече через три недели после подписания в Москве Договора о дружбе и границе с Германией». Затем он демонстративно не замечает противоречий «свидетелей» и, отметая их показания, настаивает на встрече 18 октября, хотя мифический старичок-железнодорожник говорит о 16 октября, агент мистера Гувера — о 17-м, а еще один любитель сенсаций «обнаружил» страшно секретную телеграмму, где все-таки фигурирует 17-е.