Страница 4 из 86
Между этими двумя событиями в барах и увеселительных заведениях Западной Европы распространялся так называемый американский стиль и джазовая музыка. Впрочем, влияние этого стиля не ограничивалось подобными местами. К негодованию консервативно настроенной части населения, он начал проникать во все сферы жизни. Однако такая популярность всего американского неожиданно закончилась в 1929 году крахом Уолл-стрита, вызванным обвальным падением цен на акции. Словно лесной пожар, экономический кризис стремительно охватил весь земной шар, что стало началом Великой депрессии. К концу 1929 года насчитывалось уже 30 миллионов безработных. Биржевые маклеры и спекулянты захватили власть над ситуацией под носом у безвольных правительств. Германия стала страной двух классов: богатых и бедных.
Голландия, будучи государством с развивающейся индустрией и более независимой от мировой экономики, чем многие другие европейские страны, тем не менее не смогла избежать последствий глобального кризиса. Из 8,8 миллиона населения почти миллион оказался безработным, несмотря на то, что Голландия обладала колониями в Ост-Индии, которая ныне называется Индонезией. Социальный климат стал катастрофическим, благосостояние населения стремительно падало.
В семьях безработных мясо появлялось на столе всего один раз в месяц, причем лишь в тарелке отца семейства. Безработные питались горячей едой только два раза в неделю. У детей в таких семьях, как правило, было всего по одной паре нижнего белья. И когда мать стирала его, они должны были оставаться в кровати. Иногда так проходил весь день, пока белье не высыхало. Если безработного заставали в кинотеатре, размер его пособия по безработице сокращался. А те, кому еще не исполнилось двадцати одного года или было больше шестидесяти, вообще не могли рассчитывать ни на какую финансовую поддержку со стороны государства. При этом правительство скорее усугубляло социальные проблемы, нежели боролось с ними. Размер пособия по безработице неоднократно серьезно сокращался.
В июле 1934 года, чтобы выразить свой протест против этого, рабочие организовали демонстрацию на улицах Амстердама. Силы армии и военного флота были привлечены для помощи полиции в подавлении массовой акции протеста. Демонстрации проходили по всей Голландии, а не только в Амстердаме. В тот же день при столкновении танков с демонстрантами погибли семь человек, а более двухсот были ранены. Власти полностью пренебрегли столь значимыми для голландцев либеральными ценностями и ответили насилием на голос общественного мнения.
В 1933 году мятеж разгорелся даже в ост-индском военно-морском флоте Голландии. Команда одного из боевых кораблей, броненосца береговой обороны «Семь провинций» («De Zeven Provincien»), подняла восстание в водах Ост-Индии после того, как их заработная плата была значительно сокращена. Но это не изменило решения властей. Голландское правительство отдало приказ уничтожить корабль. Он был атакован силами остального флота, и двадцать членов команды погибло.
Правда, нужно сказать, что нам, детям, жившим со своими родителями в Зирикзе, это событие не показалось сколь-либо важным. У нас были другие проблемы. К примеру, учеба в школе.
Школьное здание казалось нам гигантским, тем более что мы сами тогда были маленькими. Потолки в нем были высокими, как во дворце. По крайней мере, у нас были именно такие ассоциации. На белых стенах нашей классной комнаты пестрели разноцветные карты. Она была заставлена громоздкими партами, а учительский стол возвышался на небольшом помосте. Позади него на стене была огромная классная доска с меловыми пятнами. Над ней висел портрет «матери нашей земли» королевы Вильгельмины. Впрочем, на нем она была изображена еще молодой, хотя в действительности к тому моменту королеве было уже немного за пятьдесят.
Наш учитель, человек мудрый и уважаемый, всегда держал наготове розги и таким образом добивался от нас дисциплины. Подобные методы воспитания в ту пору не то чтобы оправдывались, но считалось, что нам от них не будет вреда. Мейстер Тэн Хааф был человеком суровым, но справедливым, и мы любили его. Он знал, как увлечь нас, особенно на уроках истории. Приняв театральную позу, он захватывал наше воображение, рассказывая о Наполеоне Бонапарте. Затаив дыхание, мы ждали, когда учитель сделает паузу, перед тем как привести нам слова этого корсиканского генерала, обращенные к его армии перед египетскими пирамидами.
— Солдаты! Сорок веков смотрят на вас сегодня с высоты этих пирамид! — вдохновенно произнес учитель.
В этот момент ему не хватало только знаменитой треуголки Бонапарта.
Такие рассказы очень много значили для нас, тогдашних школьников. Мы жили, радовались, боялись и страдали вместе с Людовиком XVI и Марией-Антуанеттой на протяжении всей их биографии от галантной эпохи до диктатуры якобинцев. Вместе с наполеоновской Великой Армией мы переживали жесточайшее сражение под Прейсиш-Эйлау и «завоевывали» славу побед в битвах при Фридланде и Аустерлице. Оставаясь в нашей классной комнате, мы «потели» от жары в долине Нила. И точно так же вместе с Бонапартом мы «замерзали» от жестоких морозов Смоленска и Березины. Мы прониклись особой гордостью, когда узнали, что наши деды также сражались в шапках из медвежьей шкуры с красными кокардами великой армии Наполеона. Сидя в теплом и уютном классе тридцатых годов, мы не могли знать, что через несколько лет некоторые из нас будут точно так же замерзать среди бескрайних русских равнин в головных уборах с эмблемой «мертвая голова».
О том, что Наполеон оставил после себя Европу в руинах, нам не говорилось. Нас учили тому, что он французский национальный герой и великий император, чьим последним приютом стала мраморная усыпальница неподалеку от Елисейских полей. Наш учитель был убежден, что появление Бонапарта осчастливило мир и что этот полководец был одной из самых значительных личностей в мировой истории.
Рассказы о великой армии разжигали наш энтузиазм. Желая походить на тех, кто был в ее рядах, мы маршировали по окрестности с деревянными винтовками в плащах с капюшонами и штурмовали земляные валы, окружавшие луга. Такие валы возводились, чтобы обезопасить овец и коров в случаях подъема уровня воды. Поскольку я был единственным, у кого была не деревянная, а пневматическая винтовка (правда, давно уже не работавшая), то именно я и возглавлял нашу ватагу. Вместо боеприпасов мы использовали комья глины и корнеплоды. После дождей низкие луга зачастую были полны воды, и мы тоже оказывались промокшими и грязными. Коровы не обращали на нас внимания и не пугались наших воинственных криков. И только когда наша атака обращала их в бегство, они выражали свое возмущение недоуменным мычанием.
Для нас, «детей природы», остров, на котором мы жили, был раем, который полностью принадлежал нам. Там не было туристов, и мы знали каждый угол, каждый задний двор. Все фермеры также знали нас. Крытые соломой фермерские дома из красного кирпича всегда стояли поодиночке, защищенные от ветра высокими деревьями. Окаймленные заполненными водой канавами и зелеными лугами, огороды отделяли дома от конюшен и сараев. Кроме того, вокруг огородов росли флоксы, аромат которых смешивался с запахами сена и навоза. Мы любили играть в теплых сенных сараях, где пахло сухой травой. Нам особенно нравилось отважно прыгать с высоченной кипы сена на солому внизу. Помимо этого, именно среди крестьянских дворов мы получали и свои первые знания о предмете, представлявшем табу в то время, т. е. о сексуальной жизни. О ней нам ничего не рассказывали ни в школе, ни дома, но мы видели, как это происходит у животных на ферме, у лошадей и свиней. Голос матери природы подсказывал нам, что у людей все точно так же. И мы больше не верили в сказки об аисте, приносящем детей.
Таким образом, мы росли среди окружавшего нас скромного быта. Но мы были счастливы и не жаловались на жизнь, радуясь даже самым простым подаркам. Моей гордостью и радостью был старый велосипед, который благодаря моим стараниям и уходу блестел, словно новый. Для нас было привычным делом преодолевать на велосипедах расстояние в пятнадцать километров от Зирикзе до Хамстеде и Западного Схоувена, где были самые широкие дюны и самый большой пляж во всей Голландии. Там, где не было естественных дюн, нашу землю от моря защищали массивные дамбы. Одна из них находилась неподалеку от Зирикзе. Каждый участок береговой линии, где была дамба, становился нашим плавательным бассейном. И пусть в таком бассейне дно не было уложено плиткой и вода не была теплой, а очень часто даже и холодной, зато он был огромным, и мы могли плескаться в нем столько, сколько хотели.