Дело совести (сборник)

— Аналогия не совсем удачная, — возразил Уэр. — Она имела бы смысл, если бы целью была только закалка и если бы вся операция совершалась лишь ради соблюдения правила Парацель-са: «Altenus поп sit qui suus esse petest» — делай сам то, что не можешь доверить другим. И той и другой цели я могу достичь и другим способом. Но в магии важную роль играют кровавые жертвоприношения — то, что можно назвать закалкой не только стали, но и самого мага.

— Понимаю. И видимо, это имеет символическое значение.

— В колдовстве все имеет символическое значение. Таким же образом, как вы, вероятно, читали, ковка и закалка должна совершаться в среду, в первом или восьмом часу дня, или в третьем или десятом часу ночи, при полной Луне. Здесь опять преследуется чисто практическая цель — ибо, уверяю вас, космические процессы оказывают воздействие на то, что происходит на Земле, — но также и психологические: подчинение каждого шага строгой дисциплине. Колдовские книги и другие руководства столь запутаны и противоречивы, что совершенно невозможно определить, какие действия существенны, а какие нет, и на исследование таких вопросов едва ли хватит жизни.

— Ладно, — сказал Гесс, — продолжайте.

— Затем изготовляется и насаживается роговая рукоять, опять особым образом и в определенный час, затем она обрабатывается также в определенный день и час. Кстати, вы упомянули другие закаливающие составы. Очевидно, при их использовании день и час также должны быть другими, и опять возникает вопрос: что существенно, а что нет? Далее надо произнести три заклинания, совершить три поклона и прочитать предохраняющий заговор. Затем инструмент окропляют, заворачивают и окуривают — не в современном смысле, я имею в виду, что его окуривают благовониями. Тогда он готов к употреблению. После применения его нужно очистить и заново освятить; в этом и состоит различие между завернутыми инструментами, которые лежат на столе, и теми, что висят здесь, в шкафу. Я не буду вдаваться в подробности подготовки остальных инструментов. После них я делаю перо, потом чернильницы и чернила — для очевидных целей, и для тех же самых целей резец. Остальные в том порядке, как они висят здесь (а не в том, в котором изготавливаются), это — нож с белой ручкой, он, подобно боллину, является почти универсальным инструментом… нож с черной ручкой, служит почти исключительно для прочерчивания круга… стилет, в основном, для изготовления деревянных ножей, используемых при дублении… волшебный, или поражающий жезл, — название говорит само за себя… ланцет - тоже все понятно… посох, сдерживающий инструмент, вроде пастушеского кнута… и, наконец, четыре меча, один для мастера, а остальные для его ассистентов, если они имеются.

Спросив у Уэра разрешения, Гесс наклонился, чтобы рассмотреть надписи на инструментах. Кое-что можно было без труда прочесть: например, слово «Михаил» на эфесе меча, предназначенного для мастера, а на его клинке — «Элохим Гибор» (от острия к рукоятке). Однако знаки, начертанные на рукоятке белого ножа, оказались менее понятными.

Гесс указал на нее и на другую, столь же загадочную надпись на ручке стилета, повторявшуюся и на ручке ланцета.

— Что означает эта надпись?

— Что означает? Она едва ли что-нибудь означает. Тут начертаны искаженные еврейские буквы, первоначально входившие в состав различных имен Бога. Я мог бы вам их назвать, но на самом деле эти буквы больше не имеют смысла — они просто должны быть здесь.

— Суеверие, — пробормотал Гесс, вспоминая свой разговор с Бэйнсом, когда они пытались истолковать замечание Уэра по поводу Рождества.

— Совершенно верно, в чистом виде. Это явление столь же фундаментальное в искусстве, как эволюция в биологии. Теперь, если вы подойдете сюда, я покажу другие вещи, способные вас заинтересовать.

Он направился через всю комнату по диагонали к химическому столу, но задержался, чтобы стереть подошвой своей туфли остатки меловых линий на полу.

— Я могу предложить новый перевод того афоризма Парацельса, — сказал он, — «Хороших слуг больше не бывает». Во всяком случае, умеющих пользоваться шваброй… Вероятно, большинство этих реактивов всем знакомо, но некоторые из них специфичны для искусства. Вот, например, очищенная вода, которая, как вы видите, нужна мне в больших количествах. Она обязательно должна быть из реки. Негашеная известь для дубления.

Некоторые специалисты, де Камп, к примеру, скажут вам, что «девственный пергамент» просто означает пергамент, на котором еще никогда не писали, но это не так. Все колдовские книги настаивают на использовании кожи животного мужского пола, которое никогда не спаривалось. В «Clavicula Solomonis»[81] также говорится о пергаменте из кожи новорожденных животных или из человеческой плаценты. Для дубления я должен растолочь соль после того, как над ней совершат обычные обряды. Свечи, которыми я пользуюсь, изготавливаются из первого воска, взятого в новом улье. Если мне нужны фигуры, я должен слепить их из глины, вырытой голыми руками, и размять ее также без помощи и инструментов. И так далее.

Я упоминал окропление, или опрыскивание, и окуривание. Опрыскивание должно совершаться с помощью кропила — пучка трав. Набор трав зависит от вида ритуала, и, как видите, у меня тут неплохой выбор: мята, майоран, розмарин, вербена, барвинок, шалфей, валериана, ясень, базилик, иссоп. Для окуривания чаще всего используют алоэ, сандал, сушеную кожуру мускатного ореха, стиракс, бензоин. Иногда бывает необходимо готовить зловоние, (например для окуривания плаценты), у меня есть соответствующая коллекция.

Уэр резко развернулся, едва не наступив Гессу на ногу, и зашагал к выходу. Гессу ничего не оставалось, как только последовать за ним.

— Все требует специальных приготовлений, — продолжал Уэр на ходу, — даже дрова, если я хочу сделать чернила для заключения соглашений. Но перечислять все это не имеет смысла; я уверен, вы поняли принцип.

Гесс почти бежал сзади, но он еще отставал от мага на несколько шагов, когда оконные занавеси снова закрылись и в комнате опять воцарился сумрак. Уэр остановился, поджидая Гесса, и как только тот прошел в дверь, сразу же затворил ее и направился к своему креслу. Гесс в недоумении обошел большой письменный стол и сел в одно из флорентийских кресел, предназначенных для гостей и клиентов.

— Весьма познавательно, — вежливо сказал он. — Благодарю вас.

— Да, пожалуйста, — Уэр положил локти на стол и, полуприкрыв глаза, приложил концы пальцев к губам. На его обритой макушке и бровях появились капельки пота, и он казался бледнее обычного. Вскоре Гесс заметил, что маг, кажется, старается восстановить контроль над своим дыханием. Гесс с любопытством наблюдал за ним, пытаясь понять, что происходит. Однако уже через несколько секунд Уэр поднял глаза и, слегка улыбнувшись, сам предложил объяснения.

— Извините меня. Во время обучения мы приучаемся к секретности. Я совершенно уверен, что она уже не нужна, с тех пор как исчезла инквизиция, но старые предрассудки преодолеть труднее всего. Надеюсь, вы не обиделись?

— Нисколько, — уверил его Гесс. — Но если вам нужно отдохнуть…

— Нет, я вполне смогу отдохнуть и побыть в одиночестве в ближайшие три дня, пока буду готовиться к выполнению заказа доктора Бэйнса. Так что если у вас еще есть вопросы, теперь самое время их задать.

— Видите ли… У меня пока нет технических вопросов. Но мне бы хотелось узнать ответ на вопрос, который вам задал Бэйнс во время вашей первой встречи — я думаю, нет смысла делать вид, будто я не слышал запись. Меня так же, как и его, интересуют ваши мотивы. Из всего увиденного и услышанного здесь я могу заключить, что вы затратили колоссальные усилия на овладение вашим искусством и что вы верите в него. Сейчас не имеет значения, верю ли я в него; вопрос в том, насколько я верю вам. Ваша лаборатория — отнюдь не мистификация, она, очевидно, не служит только для вымогательства. Судя по всему, вы здесь работаете над чем-то, по вашему мнению, весьма важным. Признаюсь, я приехал сюда, чтобы посмеяться — и даже попробовать разоблачить вас, — и я еще не могу поверить, что вы таким образом получите какой-то ощутимый результат. Но я не сомневаюсь в вашей вере.

81

«Малый ключ Соломона».