Страница 20 из 195
Модьун тяжело вздохнул. Его потрясло, какое напряжение моральных сил требовалось от человека, если он должен защищать не только свою, но и чью-то чужую правду. Но Модьун отказался быть вовлеченным во что-то более нечестное, нежели ложь относительно его имени или неправильная идентификация его в качестве обезьяны. В остальном ему была нужна только правда.
Он сказал:
— Я требую, чтобы суд шел по правилам, установленным человеком.
Последовала долгая пауза. Наконец судья подозвал к себе прокурора и адвоката. Троица беседовала шепотом. Потом два юриста возвратились к своим столам. Когда они сели, судья любезным тоном обратился ко всему залу заседаний и сказал:
— Так как показания этого свидетеля являются важными, мы решили согласиться на примитивную процедуру, к которой он привык у себя дома в Африке.
После этого он повернулся к Модьуну и сказал с упреком:
— Я искренне надеюсь, что потом вы извинитесь перед защитником за оскорбление, которое вы нанесли ему публично.
И вежливо продолжал:
— Какая процедура вас устроит, мистер Модьун?
— Правильно… — начал было Модьун.
— Там, откуда вы прибыли, — вставил судья.
— …существует процедура, давно установленная человеком, — продолжал Модьун. — Она заключается в том, что прокурор должен задать мне ряд относящихся к делу вопросов, и каждый раз ждать моего ответа.
— Какого рода вопросы? — спросил человек-гиена; он был готов отступить, но находился в растерянности.
— Сначала нужно спросить мое имя, — сказал Модьун.
— Но мы знаем ваше имя, — последовал удивленный ответ. — Оно же написано здесь на повестке.
— Такие факты должны устанавливаться во время непосредственного допроса, — твердо ответил Модьун.
Судья засомневался:
— Такой метод может задержать нас здесь на весь день.
— Может быть, даже на неделю, — согласился Модьун.
Почти все находящиеся в зале заседаний вздохнули.
А судья, мгновенно забыв о вежливости, резко ответил:
— Невозможно!
Но после другой паузы он обратился к прокурору:
— Приступайте.
Человек-гиена, исполняющий роль прокурора, вышел вперед. Выглядел он не слишком уверенно. Тем не менее, он задал главные вопросы:
— Как ваше имя?
— Действительно ли вы обезьяна из Африки?
— Вы тот, кого обвиняют в том, что он нелегально проник на борт корабля?
— Знаете ли вы, в чем обвиняют подсудимых?
При этом вопросе Модьун впервые попытался сопротивляться, беря на себя одновременно роль и свидетеля, и защитника.
Глава XVIII
— Я протестую против этого вопроса, потому что то, в чем обвиняют подсудимых, не является преступлением по законам, установленным человеком прежде, чем люди отступили за барьер и оставили остальную Землю своим друзьям, людям-животным.
Так аргументировал свою точку зрения Модьун. Воодушевившись, он продолжал:
— Если это и проступок, то только незначительный, и возможное наказание за него — заключение в каюте не больше чем на два-три дня.
Когда он дошел до этого места, его прервал судья, который сказал, что по его определению подсудимые совершили уголовное преступление, караемое смертью.
— По определению? — спросил Модьун.
— Да, — был ответ.
— Покажите мне это определение, — сказал Модьун.
Служащий суда, человек-гиена в лоснящемся черном костюме и рубашке с высоким воротничком, имеющий ученый вид, принес книгу, в которой в главе 31 на странице 295 в параграфе 4 строка 7 значилось: «…следует считать уголовным преступлением, которое карается тюремным заключением, штрафом или смертью».
— Разрешите посмотреть, — попросил Модьун.
Служащий посмотрел на судью, испрашивая согласия, и, когда тот кивнул, передал том человеку. Модьун перечитал строки, посмотрел последний лист, прочитал то, что было там, победоносно посмотрел и сказал:
— Это не тот закон, который создал человек, а неправильная и неприемлемая редакция меньшинства из людей-животных — людей-гиен.
Гиена-судья возгласил:
— Я заявляю, что закон правильный и пригодный.
Его голос стал значительно менее вежливым.
— По моему мнению, — продолжал Модьун, — вы должны признать подсудимых невиновными на том основании, что преступление не доказано.
— Я хочу задать вам один вопрос, — сказал судья. — Вы собираетесь давать показания или нет? Если нет, то, пожалуйста, освободите место свидетеля.
Он говорил с раздражением. Для того, чтобы уйти, момент был не слишком подходящим, поэтому Модьун настаивал на своем:
— Я буду давать показания, но я оставляю за собой право снова поднять этот вопрос, когда придет время.
Судья повернулся к гиене-прокурору.
— Продолжайте допрос важного свидетеля, — приказал он.
— Как вы попали на борт этого корабля? — спросил прокурор.
— Я прошел по космодрому к одному из нескольких сотен входов. Подошел к подъемнику. Он поднял меня примерно на сто этажей, и я вышел из лифта в коридор. Я был убежден, что благополучно поднялся на борт корабля, и это оказалось правдой, — закончил Модьун.
В зале заседаний стало тихо: фактическое рассмотрение дела завершилось. Высокий тощий человек-гиена, который задавал вопросы, казался растерянным. Но через некоторое время он овладел собой и произнес:
— Посмотрите на скамью подсудимых!
Модьун поглядел в указанном направлении и, конечно, увидел четверых своих друзей-животных.
Прокурор спросил:
— Узнаете ли вы кого-нибудь из этих людей?
— Я узнаю их всех, — сказал Модьун.
Арестованные с шумом задвигались. Неррл осел в кресле, как будто его ударили.
— Соблюдайте порядок в суде, — резким голосом прокричал судья.
Прокурор продолжал:
— Присутствовал ли кто-нибудь из этих людей, — он махнул рукой в сторону обвиняемых, — когда вы шли по космодрому, входили в лифт и поднимались на борт корабля?
Со своего места человек мог видеть, как напряглись люди-животные, сидевшие в зале. Модьун чувствовал, как многие из них невольно затаили или замедлили дыхание, очевидно, ожидая, что его ответ будет утвердительным. Модьун повернулся к судье:
— Ваша честь, я понимаю, что моему ответу на этот вопрос придается большое значение. Как будто каждый заранее предполагает, что утвердительный ответ повредит арестованным. Вы тоже так считаете?
Длинное тощее создание склонилось к нему:
— Ваша обязанность как свидетеля только правдиво отвечать на вопросы. Какие выводы я смогу сделать в окончательном приговоре, определит логика, которой руководствуется суд.
— И все же, — возразил Модьун, — вы — член малочисленной группы, захватившей все важные государственные посты, включая то, что только люди-гиены имеют право проводить судебное разбирательство и быть присяжными в суде. Поэтому я подозреваю, что ваш приговор может быть не совсем беспристрастным. Если вы сможете убедить меня, что он будет беспристрастным, я с радостью отвечу на вопросы.
— Он будет беспристрастным, — сказал судья.
Модьун покачал головой.
— Боюсь, что мы не понимаем друг друга. Каждый может утверждать, что суд беспристрастный. Но как вы можете убедить меня, с учетом того, что вы — член узурпирующего меньшинства, что вы не осудите этих арестованных, не выслушав их?
— Я собираюсь снова попросить вас либо давать показания, либо уйти, — холодно парировал судья.
— Я буду давать показания, — ответил Модьун.
— Очень хорошо. Каков же ваш ответ на вопрос?
— Арестованные были со мной, когда я поднялся на корабль.
— Аааааааахххх! — выдохнула аудитория.
Публика отреагировала как один человек: зал огласился согласным звуком единого вздоха.
Судья опустил молоток, призывая к порядку. Когда наконец в зале заседаний снова воцарилось молчание, Модьун сказал адвокату:
— Видите, я обнаружил, что связь четырех арестованных со мной считают важной уликой против них.
— А что же еще можно предположить? — спросил судья, едва скрывая торжество.